— Что случилось с монахами? — спросила Бренна.

— Еще живыми их подвесили на вершине башни, а затем башню подожгли.

Отец Амброзии зажал ладонями уши, словно не хотел снова слышать крики заживо сожженных. Затем, покачав головой, проговорил:

— Это моя ошибка, я виноват в этом.

Неожиданно опустившись на траву, аббат начал лепетать что-то бессвязное и бить себя в грудь.

Бренна пошла туда, где прятался Йоранд. Когда высокий нормандец приблизился, отец Амброзии упал без чувств.

— Мы не можем оставить его здесь, — сказала Бренна. — Вы можете нести его?

— Да, — ответил Йоранд, закидывая на плечо тело аббата, словно это был мешок с просом. — Куда мы понесем его?

— В дом церковного сторожа, — ответила Бренна и повела Йоранда обратно через разбитые ворота аббатства. — Говорить сейчас со святым отцом совершенно бесполезно. Надеюсь, что у церковного сторожа Муртога будут ответы на мои вопросы.

Муртог жил в крошечном домике, укрывшемся под высокими каменными стенами аббатства. Бренна знала, что этот жилистый старик еще со времен Всемирного потопа заботился о саде и земле, на которой он рос. Он был самым молчаливым в монастыре, редко посещал службы, речь его была щедро сдобрена богохульствами. Однако аббаты приходили в Клонмакнойз и уходили, а церковный сторож Муртог оставался верен этому месту Он стал таким же достоянием аббатства, как те реликвии, которые теперь горели в оскверненной библиотеке.

За высокими стенами монастыря Бренна разглядела каменные стены его дома. Дом церковного сторожа ни сколько не пострадал, цела была даже его соломенная крыша. Сам церковный сторож сидел на пне около распахнутой настежь двери и что-то перемешивал в горшке на огне. Очевидно, готовил пищу. Сейчас ветер уже не дул в лицо Бренне, и она стянула влажный платок с лица, что бы старик мог узнать ее. По кивку и громкому хмыканью она поняла, что ее узнали.

— Он тоже погиб? — прокричал Муртог.

— Нет, но очень сильно ослабел, — в ответ крикнула Бренна. Она знала, что церковный сторож любил прикидываться глухим, как скала, и не стала разубеждать его, что не знает его маленькую тайну. — Мы можем положить его внутрь?

— Как хотите, — ответил Муртог, возвращаясь к своим делам.

Бренна провела Йоранда в дом. Прежде она часто приходила сюда, чтобы попить с садовником чая и узнать у него премудрости о разных растениях. Муртог не очень любил рассказывать о растениях, и Бренне приходилось уговаривать старика, развлекая его.

Как и прежде, в доме везде стояли горшки с рассадой. Казалось, полки, развешенные на стенах, едва выдерживают все эти плошки, в которых что-то росло и зеленело. Однако на полу все было в относительном порядке — простой стол с двумя табуретами, сундук для разных вещей и свежевымытый поддон в одном из углов хижины. Йоранд внес аббата внутрь и вышел вслед за Бренной. Все трое расположились у костра.

— Аббат говорил, что они когда-нибудь вернутся, — сказал Муртог, поглядывая искоса на Бренну. Затем острый и проницательный взгляд старика скользнул по Йоранду: — Но будь я проклят, если бы мог представить себе, что ты однажды явишься в монастырь в компании с ненавистным нормандцем.

— Это Йоранд, мой муж. Так что с вашей стороны было бы лучше выбирать выражения, — ответила Бренна.

— Неужели муж, или я что-то пропустил? — ехидно опросил церковный сторож, наливая похлёбку в деревянную миску и передавая эту миску Бренне. — Проголодались?

— Да. — Она с благодарностью приняла миску, чувствуя, как густой аромат щекочет ей ноздри.

— Наверное, ваш нормандец также проголодался? — с явной неохотой выдавил из себя Муртог, передавая миску Йоранду. Когда нормандец протянул руку, церковный сторож торопливо убрал свою, словно миска жглась. Наклонившись к Бренне, церковный сторож шепотом спросил:

— А он безопасен?

Вначале ее охватил приступ смеха, но затем она невольно вспомнила рассказ сестры Мойры о том, как и ярости, какая бывает, наверное, только у берсеркеров, Йоранд убил стамеской на берегу четверых из дюжины нападавших. Тогда от этого рассказа ей стало откровенно жутко. Также ей вспомнился холодный, жестким взгляд его синих глаз, когда он объявил ей, что поплывет один в лодочке вслед за кораблем с ирландцами.

— Нет, он небезопасен, — признала Бренна. — Но ему можно доверять.

— Он также не любит, когда о нем говорят так, словно его здесь нет, — добавил Йоранд.

— А у тебя острый язык! — сказал церковный сторож отхлебывая из миски. Вся игра в глухоту была отброшена. — Тогда неплохо.

С удовлетворенным видом старик наклонился над котелком. Когда с едой было покончено, Бренна решила, что настала пора ее вопросов. Однако кое-что из того, о чем говорил аббат, насторожило ее и настойчиво требовало объяснений.

— Когда мы нашли отца Амброзия, он читал молитву «Моя величайшая вина». Почему он думает, что все это его вина?

— Ох, плохая сложилась ситуация, — сказал церковный сторож, рассеянно почесывая лысину. — Когда все это произошло, я был выше по реке, наблюдал за забоем скота на зиму. Но когда я вернулся, святой отец все рассказал мне.

Бренна собирала миски, чтобы затем вымыть их в реке, и даже замерла, надеясь, что услышит историю целиком.

— Когда нормандцы прибыли, они вначале хотели вести с нами переговоры, но мы заперли ворота и отказались говорить, — начал рассказывать церковный сторож, жестикулируя скрюченными от старости руками. — Нормандцы требовали серебро в обмен на то, что они не тронут аббатство.

Бренна вопросительно посмотрела на Йоранда.

— Такое часто бывает, — пожал он плечами. — Большинство поселений платят, чтобы избежать разорения. Это сберегает время и… жизни людей. Аббат заплатил откуп?

— Нет, хотя у аббата водилось серебро, чего уж там говорить. Аббатства бедными не бывают, — ответил Муртог. — Однако он не счел нужным платить язычникам дань.

Йоранд хмыкнул, и Муртог подозрительно уставился на него. Бренна испугалась, что ее мужа сочтут таким же подлецом, как тех, кто сделал все это.

— Наш аббат не стал делиться, и правильно сделал. Нормандцы все равно получили что хотели. А все остальное сожгли.

Если бы Бренна решала, что для монастыря самое важнее, то после жизней людей, пожалуй, поставила бы библиотеку. Эти фолианты были намного ценнее всего драгоценного металла, который хранился здесь.

— И что, ничего не уцелело, ни одна рукопись? — вырвалосьунее.

— А на что нормандцам рукописи? — насмешливо спросил церковный сторож. — Этим неграмотным дикарям?

Бренна знала, что Муртог был совершенно неграмотен, однако старик с почтением относился к письменному слову. Он часами наблюдал, как Бренна сидела над переписыванием рукописей, которые таскала из скрипториума. С тех пор как ей запретили сидеть в одном помещении с монахами, Муртог с пониманием относился к этим маленьким временным кражам и позволял ей заниматься в своей хижине.

— Норвежские демоны уничтожили все, — произнес церковный сторож.

— Не все, — ответил ему из хижины слабым и печальным голосом отец Амброзии.

Бренна повернула голову и увидела, что в дверях домика стоит аббат, держась руками за голову. «От такого, — подумала она, — действительно можно с ума сойти».

— Они не все уничтожили, — повторил святой отец. — Нормандцы унесли с собой Кодекс монастыря с острова Скеллиг-Майкл. Я видел, как его выносил их главарь.

— Что это? — спросил Йоранд.

— Эта старинная рукопись — величайшее сокровище, — ответила Бренна, чувствуя, как при одном лишь воспоминании о ней по спине пробегают мурашки. Она невероятно красиво отделана и состоит из евангелических и других не менее ценных текстов. Одни лишь рукописи с рисунками в монастыре стоили дороже всего… — Бренна задумалась, пытаясь представить себе, сколько они могут стоить. — Дороже всего, что было еще в монастыре.

— Ну, это не так дорого, — задумчиво заметил Йоранд.

— Тогда представьте себе, что все золото и серебри великих королей, правителей Тара, ничего не стоят по сравнению с тем, что было утеряно за эти два дня. Так и сокровищ недостойны даже короли. Они могут принадлежать только Богу, — сказала Бренна.