– Джек. Джек Гилберт.

Магоцци приготовился принести стандартные соболезнования, но возможности не представилось.

– Что тут за чертовщина творится, ребята, как думаете? Ограбление? Наезд?

– Следствие только начато, сэр. Мы еще даже не опросили…

– Господи Иисусе. – Джек Гилберт закрыл глаза руками. – Не могу поверить. Сотни людей в городе, включая мою собственную жену, хотят убить меня, а убили отца…

Джино вздернул брови:

– Разрешите полюбопытствовать, мистер Гилберт, кто вас хочет убить? Кроме жены, разумеется.

– Меня, адвоката, частного поверенного по финансовым искам? Я вам список по факсу пришлю. Черт возьми, он же просто старик. Какому сукину сыну понадобилось в него стрелять? Где моя мать? Где Марти?

– Дома, мистер Гилберт, но, если не возражаете, у нас есть несколько вопросов… – Магоцци не успел закрыть рот на последнем слове, как собеседник, не оглянувшись, умчался.

– Интересный способ допроса, – заметил Джино. – Ты начисто выпотрошил это ничтожество. Однако, по-моему, кое-что упустил. Знаешь, позабыл задать рутинные вопросы, например, где он был прошлой ночью, не убил ли отца и так далее и тому подобное.

Магоцци испепелил его взглядом и в ту же минуту заметил, как полицейский постарше, которого он раньше не видел, ныряет под ленту ограждения на подъездной дорожке и приближается к ним.

– Знаешь, кто это?

Джино прищурился на стоянку.

– Конечно, черт возьми. Эл Вигс. Про волосы не спрашивай.

– Что с ними?

– Купился на рекламу. Вид жуткий. Жалкие клочки на лысине.

Магоцци невольно уставился на голову подходившего копа.

– Будь я проклят, все равно что не думать о белом медведе.

– Точно. Привет, Вигс.

Полицейский мрачно поздоровался под пристальным взглядом Магоцци, устремленным на розовый скальп, причудливо испещренный пучками волос.

– Мы с Берманом закончили обход квартала. Попозже вернемся, опросим, кого не застали, хотя почти все дома. Воскресенье и прочее.

– Хочешь, угадаю, – вызвался Джино. – Никто ничего не слышал, никто ничего не видел.

Вигс кивнул:

– Точно. Только… вот что странно. – Он огляделся, прокашлялся, пошаркал начищенными ботинками. – Побывали в двадцати местах, в частных домах, в заведениях… Ничего не пойму.

Магоцци оторвался от головы, посмотрел в глаза Вигсу:

– Что такое?

Тот беспомощно пожал плечами:

– Все плачут. Многие. Как только услышат о гибели мистера Гилберта, принимаются слезы лить. Мужчины, женщины, дети… Ужас и кошмар.

Взгляд Магоцци стал тверже. Действительно интересно.

– Просто не знаю, – бормотал Вигс. – В таком большом городе половина живущих поблизости не знает соседей в лицо, а только посмотрите, что там происходит, – кивнул он по направлению к улице, – с ума можно сойти.

Джино поднялся, выглянул через его плечо на пустую подъездную дорожку.

– Ты о чем это?

– Давно выходили на улицу?

– Не выходили с тех пор, как приехали.

– Тогда идите, сами посмотрите.

Джино с Магоцци вышли со стоянки через проем в живой ограде и ошеломленно замерли на месте. Оба тротуара запружены людьми всех мыслимых рас и возрастных категорий. Одни тихо плачут, другие хранят стоическую суровость, стоят неподвижно и молча. У Магоцци волосы на затылке встали дыбом.

Джино оглянулся на тех, кто выходил на улицу, вливаясь в ряды скорбящих.

– Господи боже, – шепнул он, – кем же был старик, черт возьми?

Высокий светловолосый паренек за лентой ограждения слегка поднял руку, привлекая внимание детективов. Магоцци подошел, наклонился к нему:

– Чем могу помочь, сынок?

– Э-э-э… Вы из полиции?

– Правильно.

В принципе симпатичный мальчишка, но сейчас лицо в красных пятнах, глаза припухли.

– Я Джефф Монтгомери? Это Тим Мэтсон? Мы здесь работаем? Мистер Пульман велел сидеть дома, на случай, если вы пожелаете с нами поговорить? Только… мы не могли не прийти, понимаете?

Магоцци поднял ленту, поманил жестом ребят, которые сильно смахивали на брошенных щенков, подавляя инстинктивное желание погладить их по головке, пообещать, что все будет хорошо.

В отсутствие очевидного подозреваемого расследование убийства в первый день сводится к беспорядочной череде опросов, к бездумному формальному сбору фактов, на что безнадежно тратится драгоценное время между совершением преступления и возможностью его раскрытия. Если повезет – вспыхнет искорка, попадется крошечная песчинка информации, способная указать верное направление, но сегодня Магоцци и Джино не повезло. За четырнадцать часов в деле Гилберта не возникло никакого просвета.

Магоцци поставил машину на улице рядом с муниципалитетом, и они минуту сидели в темноте.

Знаешь, в чем твоя основная проблема, Лео? Ты принимаешь каждое убийство чертовски близко к сердцу.

Единственное заявление бывшей жены, которое до сих пор вызывает у него недоумение. Даже признание в конце игры в бесчисленных изменах потеряло со временем остроту, а это по-прежнему остается занозой. Впервые его услышав, он недоверчиво заподозрил, что, возможно, не все принимают убийство слишком близко к сердцу, и до сих пор об этом раздумывает.

Может быть, дело в сочувствии к жертве. Он не способен смотреть на труп с мысленной дистанции, видя перед собой «просто труп». Некоторые полицейские способны, иначе сошли бы сума. А ему ни разу не удавалось. Он видит не труп, а убитого человека – большая разница.

На этот раз еще хуже. В первый же день пришла жалость не только к жертве, но и к самому себе, не знавшему погибшего. Такого еще никогда не бывало.

– Долгий выдался день, – вымолвил наконец Джино.

– Слишком долгий. Слишком много плачущих. Знаешь, тот редкий случай, когда мне хотелось бы, чтобы убитого все ненавидели.

– Такого не бывает, – хмыкнул Джино. – К мертвому никто ненависти не питает. Это не принято. Будь ты поганейшим на планете сукиным сыном, как только тебя кладут в гроб и выставляют перед людьми, которые при жизни тебя ненавидели, у каждого найдется доброе слово. Настоящее чудо.

Магоцци через ветровое стекло нахмурился на пустую улицу. Может быть, Джино прав. Может быть, Мори Гилберт был самым обыкновенным, но почему-то возвысился после смерти. В душе он думал иначе.

Джино минуту молчал.

– Впрочем, Лео, возможно, тут что-то другое.

– Знаю. И сам так думаю. – Магоцци закрыл глаза, вспоминая толпы у питомника. Подобное импровизированное столпотворение видишь, как правило, у дверей скончавшейся знаменитости, популярного общественного деятеля, а не среднестатистического никому не известного Джо. Средства массовой информации упомянули о сборище лишь потому, что оно перекрыло автомобильное движение на бульваре. Журналисты никогда не слышали о Мори Гилберте, уделив основное внимание рейтинговым репортажам о насмерть запуганном старике, привязанном к железнодорожным рельсам.

В кармане бермудов грозно зазвучала Пятая симфония Бетховена. Джино поспешил вытащить телефон, пока навязчивая мелодия не повторилась.

– Зарою этого ребенка, будь я проклят. Научу хоть немножечко уважать отца и заодно композиторов-классиков.

– Купи какой-нибудь футлярчик для трубки.

– Ну конечно. В одной кобуре мобильник, в другой пистолет. В конце концов, выстрелю себе в ухо. Ролсет слушает.

Когда Джино включил в салоне лампочку и принялся делать заметки в блокноте, Магоцци вылез из машины, прислонился к дверце, набирая номер на собственном телефоне, слыша автоответчик на другом конце.

– Привет, это я. У нас тут кое-что стряслось, я немножечко задержусь. К десяти постараюсь. Если слишком поздно, перезвони, если нет, увидимся в десять.

Закрыл крышку, снова сел в кабину, молясь, чтобы в десять не было слишком поздно и телефон в ближайшие часы не звонил.

Джино помахал у него перед глазами блокнотом.

– Ночной менеджер клуба «Вейзата-кантри». Джек Гилберт был там вчера вечером, как и утверждал. Похоже, торчит один в заведении каждый вечер, откуда можно сделать вывод о его семейной жизни. Однако клуб закрывается в час, а Анант устанавливает время смерти между двумя и четырьмя, верно?