Она хлопнула его по руке, отталкивая ее в сторону, и яростно сверкнула глазами. Щеки ее пылали, глаза метали золотые искры…

– Знаешь что, Хоксворт? С меня хватит: я попробовала, получила свое, и довольно…

– О чем это ты? – Он в недоумении поднял брови. – Хватит чего?

– Твоего неизменного самообладания, – возмущенно фыркнула она. – Вечно ты командуешь «сделай так», «этого не делай», «тише», «заткнись» или еще что-нибудь в том же духе… Не могу решить, кем я при этом себя чувствую: ребенком или собакой, – говоря это, она, упираясь в его живот и плечи, стала перебираться на водительское место.

Хок попытался помочь, но Анджела локтем отбросила его руки, и он отпрянул, потому что вовсе не рвался заработать синяк под глазом. Он подождал, пока она усядется за руль и посмотрит на него. Только тогда Хок тихо сказал:

– Мне очень жаль, Ангел. Я не пытался командовать тобою. Я хотел доставить тебе удовольствие.

– Знаю, Хок. Просто я не хочу… – взгляд ее смягчился, она прикусила нижнюю губку и, помедлив, докончила: – Я не хочу, чтобы все было именно так…

– Когда я тобой командовал? – настойчиво переспросил Хок.

– Но ведь признайся, есть у тебя такая привычка – распоряжаться всем до мелочей. – Она опустила глаза на свои зажатые между колен руки.

Хок потянулся к ней и указательным пальцем бережно приподнял ее подбородок.

– Ты чересчур бурно реагируешь на все, Ангел. С той минуты, как я посадил тебя к себе на колени, ты ни секунды не теряла контроля над ситуацией и в любой момент могла остановить меня.

– Я пыталась…

– Не очень старательно, – покачав головой, Хок уронил руку. – Пока ты не догадалась, что я собираюсь любить тебя только руками, ты не возражала. Если я чем-то напугал тебя, значит, я делал все не так.

– Все так.

– Так в чем же дело?

– А дело в том, что уже два дня все в моей жизни пошло вверх дном. – Анджела запустила пальцы в волосы, и выбившиеся из косы пряди упали ей на лицо. Глядя на нее сквозь их темно-рыжую вуаль, она продолжала: – Пожалуй, это реакция на то, что сейчас произошло. Я не помню случая в своей жизни, когда ощущала нечто подобное. Это меня пугает.

– Я никогда не причиню тебе вреда, поверь мне, – поклялся Хок.

– Я знаю. – Она глубоко вздохнула. – Может, нам пора отправляться в путь? Как ты считаешь? Кажется, мы забыли о Константине и Марченде.

– По-моему, пора пообедать. Поблизости наверняка найдется какая-нибудь забегаловка.

– Ладно. – Анджела села попрямее, но прежде, чем она включила зажигание, Хок ласково коснулся ее руки. Она искоса посмотрела на него.

– Что еще?

– Я был прав в обоих случаях.

– Прав? О чем ты? – Даже в наступающих сумерках было заметно горевшее в его глазах желание.

– Ты сделала и то, и другое, Ангел, – с удовлетворением произнес он. – Ты растаяла, а потом запылала так жарко, что я чуть не потерял голову. И знаешь, что еще?

– Что?

– Меня это тоже напугало, – признался он.

Стояла уже непроглядная темень, когда они доехали до побережья и повернули на север. Хок уже час был за рулем, а Анджела развлекала его рассказами о том, как красивы эти места, где ей довелось побывать когда-то. Она не могла думать о Константине и всей этой ужасной истории, поэтому старалась отвлечься от мрачных мыслей пустой болтовней.

Но одна четко оформившаяся мысль перекрывала все страхи двух последних дней: она наконец осознала, как важен и нужен ей Хок. Тревога о нем росла и постепенно вытеснила все остальное. Чтобы как-то отвлечься, она нашла по радио программу музыки 60-х и постаралась ни о чем не думать.

Анджела уже решила, что Хок намерен ехать всю ночь, когда он свернул на стоянку у какого-то захудалого мотеля, в неоновой вывеске которого не горела половина букв, поэтому узнать его название не представлялось возможным.

Она осталась ждать в грузовичке, а Хок прошел внутрь. Когда он оплатил номер, она помогла ему перенести их скромный багаж в комнату на первом этаже в конце здания, построенного буквой Г.

В комнате было две двойные кровати. Остальная обстановка состояла из разрозненной мебели и таких предметов, которые не могли разломать дети и не смогли бы украсть постояльцы, то есть всего, что Анджела тихо ненавидела. Она перевидала за свою беспокойную жизнь немало гостиничных номеров, но этот был явно самым худшим из всех. Однако высказываться на этот счет она не стала, потому что ей показалось непростительной мелочностью цепляться к обстановке мотеля сейчас, ведь эта ночь с Хоком могла оказаться последней.

Сегодня она будет спать с ним. Двусмысленность этого выражения никогда не казалась ей такой нелепой, как сейчас. Она уже спала с ним, но это был процесс, а не действие. Оторвав взгляд от покрытой пестрыми обоями стены, на которой она предпочла остановить свой взгляд, только чтобы не видеть мерзкого пиона на картине, висевшей в простенке между кроватями, Анджела обратила внимание на Хока, замершего в дверях ванной.

– Что-то не так? – спросил он, вытирая полотенцем лицо.

– При виде этой картины мне приходят в голову только самые нецензурные выражения. Мне хочется вырезать ее из рамы и сжечь. А так все ничего, – бросив на пол пакет с едой, она плюхнулась в жесткое кресло. – А как ты?

Пристально поглядев на нее, он покачал головой.

– Тебе надо хорошо выспаться.

– Я слишком устала, чтобы спать, – пробурчала Анджела, но не стала возражать, когда он пересек комнату и поднял ее с кресла.

Теперь они стояли лицом к лицу, но в том, как старательно избегал Хок прикоснуться к ней, проглядывала его решимость не спать с ней.

– Хок, что случилось? Передумал?

– Нет, Ангел. Никогда. – Он взял в ладони ее лицо и легко прикоснулся к нему губами. Затем, отойдя к окну, уселся на стул с ржаво-красной обивкой и, не глядя на нее, продолжал: – Мы не можем заняться любовью, потому что мне нечем предохраняться.

Заняться любовью. Да, она не раз слышала это выражение, но как же приятно звучало оно в устах Хока. Она улыбнулась.

– Посмотри как следует у себя в сумке, Хок. Наверняка найдешь то, что нужно.

Он ответил ей улыбкой.

– Мне и смотреть не надо. Я знаю, что у меня этого нет.

– Но ведь не это истинная причина? – спросила Анджела, немного помолчав.

– Нет, не истинная.

– Объясни. – Она села на краешек ближайшей к нему кровати и стала ждать ответа. Когда он последовал, то оказался вдвойне неприятным, потому что она умом соглашалась, что Хок прав, а сердцем не могла с этим примириться.

– Ты хочешь заняться сегодня со мной любовью, потому что думаешь, что, возможно, видишь меня в последний раз, – ровным голосом начал он. – Я не стану делать этого по той же самой причине.

– Мы можем вообще не думать на эту тему, – неудовлетворенность ее тела ясно прозвучала в голосе. – А просто отнестись ко всему бездумно – по принципу «живем на свете один раз».

– Нет, не можем, – возразил Хок.

– Снова держишь все под контролем? – запротестовала она. – Не можешь иначе?

– Я прав, и ты это знаешь. – Он потер шрам на правой руке, словно тот еще саднил.

– Тебе больно? – спросила она, едва сдержавшись, чтоб не дотронуться до этого места.

– Немного. Готовься ко сну, Ангел, – устало произнес он. – Уже поздно.

У нее вертелось на языке замечание, что он снова отдает ей приказ, но, заметив, какой у него усталый вид, она промолчала. Анджела пошла в ванную, скинула с себя пропыленную одежду, натянула здоровенную футболку, доходящую ей до колен, купленную днем, и постирала белье. Повесив его сушиться, она вернулась в спальню, гадая, что ожидает ее там.

Хок, пристроившись в кресле у настольной лампы и положив ноги на стул, держал в руке какую-то тряпку. Присмотревшись, Анджела с удивлением заметила у него в другой руке иголку с ниткой.

– Что ты делаешь?

– Шью, – отозвался он, не поднимая глаз.