— Постой! — Крим схватил Петру за руку. Они уже вышли из лифта и направлялись по узкому служебному коридору к оранжерее. — Но ведь туда нельзя ходить!

— Это еще почему? — притворно удивилась Лопес.

— Ну, ты же знаешь. — не сразу нашелся Крим. — Там может находиться только садовник.

Земляне берегли свою оранжерею пуще зеницы ока. Необходимый растениям режим — температуру, влажность, давление — поддерживали автоматы, люди же могли любоваться зеленью родной планеты лишь через двойные стекла специальных окон — такой существовал порядок. Только один человек на всей базе — старый Линдорф Сольве, садовник — имел право входить внутрь этого запретного рая.

— Раз может он — можем и мы, — беззаботно возразила девушка. — Что, от нее убудет, что ли?

— Но правила.

— Очень верные правила, — согласилась Лопес. — Если вся база только тем и будет заниматься, что устраивать пикники в оранжерее, там скоро и травинки зеленой не останется. Поэтому и решили — если не все, то пусть уж никто.

— Вот видишь.

— Но что случится, если мы пойдем туда вдвоем? — не дала ему договорить Петра. — Ты ведь хотел бы туда попасть, ведь правда?

— Да, но.

— Ну и какие могут быть «но»? Никто ничего не узнает, и все останется по-прежнему. Если хочешь знать, — добавила она после паузы, — я уже была здесь. И ничего.

— Ты? Здесь? Когда?

— Да. Даже два раза. С… Это неважно. Около года назад. Так ты идешь или нет? — она поднесла руку к панели у входа.

— Здесь же электронный замок, — выложил свой последний аргумент Крим.

— Я знаю код.

— Но откуда?

— Это уже мое дело, — улыбнулась Петра. — Так идем?

— Ладно, твоя взяла. Идем.

Тяжелая металлическая дверь величаво отошла в сторону, пропустив их в крохотную темную комнатку — едва уместиться двоим, и тут же поспешила возвратиться на свое место, отрезав все пути к отступлению. С минуту, пока электронный Херувим проверял, не принесли ли они во вверенный ему Эдемский сад опасных микробов, Крим и Петра, держась за руки, молча стояли в ожидании. Но вот, наконец, под потолком вспыхнула маленькая зеленая лампочка, и глухая стена перед ними неспешно погрузилась в пол. Врата рая распахнулись.

В лицо им ударил ни с чем не сравнимый аромат «живого» воздуха — Крим и забыл уже его пьянящий запах. Не меньшим чудом он был и для выросшей на астероиде Петры. Несколько секунд, очарованные, они не в силах были сделать ни шага, и только настойчивый гудок автомата, пожелавшего закрыть дверь, вывел их из оцепенения.

— Пошли? — уже не так уверенно выдохнула Петра.

— Пошли.

В мгновение густая зелень поглотила их, и, если бы теперь даже кому-нибудь пришло в голову посмотреть на оранжерею через наружное окно, заметить нарушителей было бы уже невозможно. Только чуткая автоматика зафиксировала незначительное отклонение рабочих параметров от нормы, но необходимые поправки тут же были внесены, и все вернулось на круги своя.

— Здесь красиво, — тихо проговорил Крим.

— Это часть Терры, — произнесла Петра таким тоном, словно это все объясняло.

Оранжерея была разбита на большие квадраты, засаженные растениями того или иного вида, между которыми пролегали неширокие песчаные дорожки. По одной из них и брели Крим и Петра. К их ногам склонялись гибкие ветви плакучих ив, стройные березы поражали глаз своей белизной, гордо стояли могучие дубы, тянулись вверх липы, развесистые клены смыкались над головой, образуя плотный навес, шепча что-то, негромко шуршали дрожащей листвой хрупкие осины. Шторр не отпускал руки девушки, а та не делала попыток высвободить ее.

— Неужели на Терре было столько разных деревьев? — изумился Крим после того, как уже десятый или одиннадцатый квадрат остался позади.

— Это лишь малая часть, — вздохнула Петра. — Многих уже никогда не увидеть.

И они шли все дальше и дальше, доверившись в выборе направления случаю — так, по крайней мере, казалось Криму. Позади остались жиденькие заросли бузины и колючая стена боярышника, их сменили ясень, фундук, каштан, смешные кривые яблони, сплошь усыпанные незрелыми салатовыми плодами.

— Это все растения умеренного пояса, — пояснила Лопес. — Сейчас пойдут тропические. Приготовься, будет жарко.

Температура вокруг действительно возросла, воздух стал значительно более влажным. Изменились и растения. «Дуриан», «фикус», «мангостан» — читал Крим их названия на аккуратных пластиковых табличках. Лишенные ветвей вблизи земли, наверху, под самым сводом, они образовывали сплошной полог из зеленых листьев. От стволов, довольно высоко от поверхности, у них отходили в стороны мощные корни, так что казалось, что это не одно дерево, а множество, сросшиеся в единый ствол.

— Это называется контрфорсы, — заметила Петра удивленный взгляд Крима. — Когда-то они помогали деревьям закрепиться в рыхлой почве и устоять под порывами ветра и ливнями. А теперь. Присядем? — она кивнула в сторону одного из корней, почти вылезшего на дорожку, и, не ожидая ответа, опустилась на него.

Крим сел рядом. На корне было довольно удобно, как на хорошей скамейке — раздваиваясь, он образовывал и сиденье, и спинку. Рука Петры жгла ладонь Шторра, локоны ее золотых волос касались его плеча, чуть учащенное — наверное, от горячего влажного воздуха — дыхание кружило голову. Или виной тому был пряный аромат тропиков?

— Петра. — еле слышно выдохнул он.

Она не ответила, лишь еще ближе придвинулась к нему.

— Петра. — вновь пробормотал он и обнял девушку за плечи, а когда она не отстранилась, наконец, решился и приник губами к ее губам.

Кругом безмолвно высились равнодушные мангостаны.

— А у тебя была девушка там, в Империи? — негромко спросила Петра, вертя в руке печатную плату.

Шло прикладное занятие по планетарной связи, и на то, чтобы из кучи запасных деталей собрать портативный передатчик малого радиуса, оставалось не больше часа. Крим и Петра работали в паре. Последнее время Мэрфи всегда старался ставить их вдвоем, справедливо считая, что интересы дела от этого только выиграют. Вторую пару составляли Луис Винальда и брат Петры Ричард, а Винсенту Эррере ассистировал сам жрец.

Задание было не из простых. От академиков требовалось не просто соединить элементы в стандартный прибор, но самим разработать его схему, используя только те детали, что Мэрфи отобрал на складе. К тому же, далеко не все из них были исправны.

На разработку схемы у Крима ушло почти ползанятия, но зато она содержала минимум незаменимых элементов — всего шесть. После отбора их из кучи запчастей остальная работа оставалась лишь делом времени. Тут-то Петра и задала свой вопрос.

— В Империи? — рассеянно переспросил Крим. — Ты имеешь в виду, на Реде, в Интернате?

— Ну да, — печатная плата со щелчком встала на отведенное ей схемой место.

— Даже и не знаю, как тебе ответить, — проговорил он.

— Ответь правду, — предложила Лопес.

— Правду? — пальцы Крима автоматически выуживали нужный транзистор. — Правду. В каком-то смысле, у меня была подруга. Силли. Кешлянка.

— Кешлянка?! — неизвестно, чего в голосе Петры было больше — удивления или возмущения.

— Так уж случилось, что в Империи водятся кешляне.

— И вы… Ты любил ее?

Любил ли он Силли? Еще недавно он, не задумываясь, уверенно ответил бы: да, безусловно. Мог ли он не любить ее, единственную, кто понимал его, единственную, рядом с кем он не чувствовал своей чуждости, своей ущербности? Единственную, для кого он был не презренным варваром — человеком? Да, он любил ее, любил всеми фибрами своей души, как любят лучшего друга, как любят мать, как любят родной дом. Но это ли имеет в виду Петра?

— Не знаю, — проговорил Крим. — Она была для меня всем. Но теперь я думаю: не потому ли лишь, что все другие — ничем? Ты не представляешь, насколько я был одинок, не знал нормальных человеческих отношений. Моя неполноценность никем не ставилась под сомнение — никем, кроме нее. Наверное, я не смог бы жить без нее в Интернате — поэтому и сбежал, когда она уехала. Но теперь. Здесь, на базе, каждый относится ко мне так, как на Реде относилась Силли. Это счастье, которого вы, привычные к такой жизни, просто не замечаете и не можете оценить.