— Насколько мне известно, леди Урсула дважды звонила вам по телефону в тот вечер. Можете припомнить, когда это было?

— Да. Первый раз около восьми, второй — в четверть десятого. Она хотела уточнить наше расписание на следующую неделю и напомнить, что она разрешает мне взять «ровер». Я езжу на одной из первых моделей «кортины», но сейчас машина на технической профилактике.

— Когда все машины в гараже — ваша, «ровер» и «гольф», — гараж запирается? — спросил Массингем.

— Он запирается независимо от того, все ли машины в гараже. Внешние ворота, разумеется, под охраной, так что риск угона невелик, но мальчишки из соседней школы могут перелезть через стену, просто чтобы испытать свою храбрость. В большом гараже находятся опасные инструменты, поэтому леди Урсула считает, что благоразумнее всегда держать его на замке. Сегодня вечером я не стал его запирать, потому что знал, что вы приедете.

— А вчера вечером?

— Он был заперт начиная с семнадцати сорока.

— У кого, кроме вас, есть ключи?

— По комплекту у сэра Пола и леди Бероун и запасной, который висит на доске в комнате мисс Мэтлок. Леди Урсуле ключи не нужны; когда ей нужно, вожу ее я.

— Вы провели здесь, в этой квартире, весь вчерашний вечер?

— Да, начиная с семнадцати сорока.

— Возможно ли, что кто-нибудь из домашних или чужой, со стороны, взял машину или велосипед без вашего ведома?

Холлиуэлл подумал, потом ответил:

— Не представляю себе, как это можно было бы сделать.

— Мне хотелось бы, чтобы вы ответили на этот вопрос более определенно, мистер Холлиуэлл, если можете, — спокойно вставил Дэлглиш. — Возможно такое или нет?

Холлиуэлл посмотрел на него:

— Нет, сэр, невозможно. Я бы услышал, если бы кто-нибудь отпирал гараж, — у меня острый слух.

— Следовательно, вчера начиная с семнадцати сорока и до того момента, как вскоре после десяти отправились в деревню, вы находились здесь, в квартире, один и гараж был заперт?

— Да, сэр.

— Вы всегда запираете гараж, когда находитесь в квартире?

— Если знаю, что больше не буду выходить, да. Гаражные ворота обеспечивают и мою безопасность. На входной двери квартиры у меня всего лишь замок фирмы «Йель», так что я привык запирать ворота гаража.

— И куда вы направились отсюда? — спросил Массингем.

— В деревню. В Суффолк, навестить приятельницу. Это в двух часах езды отсюда, я приехал туда около полуночи. Она вдова одного из моих товарищей, убитого на Фолклендах. У него остался сын. Мальчик не скучает по отцу, потому что родился уже после его смерти, но его мать считает, что ему полезно изредка общаться с мужчиной.

— Значит, вы поехали навестить мальчика? — уточнил Массингем.

В устремленных на него черных глазах промелькнула искра, однако Холлиуэлл ответил просто:

— Нет, сэр, я поехал навестить его мать.

— Ваша личная жизнь — это ваше личное дело, но нам необходимо убедиться в том, что вы приехали в дом вашей приятельницы именно в указанное вами время. А это значит, что нам нужно знать ее адрес, — сказал Массингем.

— Вполне вероятно, сэр, но я не вижу причин, по которым я должен вам его давать. Ей и так за последние три года досталось; не хватало еще, чтобы ее беспокоила полиция. Я уехал отсюда сразу после десяти. Если сэр Пол был убит раньше, что я делал после этого времени, никого не касается. Может быть, вам известно время его смерти, а может быть, нет. Когда вы получите результаты вскрытия, все станет яснее. Вот тогда, если у меня не будет иного выхода, кроме как сообщить вам ее имя и адрес, я это сделаю. А пока подожду. Вам придется убедить меня, что это необходимо.

— Мы ее не обеспокоим, — заверил Массингем. — Ей придется ответить всего на один простой вопрос.

— Вопрос, касающийся убийства. Хватит с нее смертей. Послушайте, я уехал отсюда в начале одиннадцатого и приехал туда почти ровно в полночь. Она скажет вам то же самое. Если это важно, если я имею какое-то отношение к смерти сэра Пола, неужели вы думаете, что я не договорился с ней заранее?

— Почему вы выехали так поздно? — продолжал спрашивать Массингем. — Сегодня у вас выходной. Зачем было торчать здесь до десяти, если вам предстояло провести в дороге два часа?

— Я предпочитаю ездить, когда на шоссе спадает интенсивность движения, к тому же мне нужно было закончить кое-какие дела: починить вилку на настольной лампе и электрический чайник. Оба предмета там, на верстаке, если захотите проверить. Потом я принял ванну, переоделся, приготовил себе еду.

Если не сами слова, то интонация его речи граничила с дерзостью, однако Массингем держал себя в руках. Дэлглиш, сам заставлявший себя сохранять спокойствие, знал почему: Холлиуэлл был солдатом, отмеченным наградами, героем. Массингем вел бы себя куда менее сдержанно с любым другим человеком, к которому инстинктивно не испытывал бы такого уважения. Если Холлиуэлл убил Пола Бероуна, Крест Виктории^[14] не спасет его, но Дэлглиш знал, что Массингем предпочел бы на месте обвиняемого увидеть почти любого другого подозреваемого.

— Вы женаты? — спросил Массингем.

— У меня были жена и дочь. Обе они умерли. — Он повернулся и, посмотрев прямо в лицо Дэлглишу, спросил: — А вы, сэр? Вы женаты?

Дэлглиш потянулся назад, к верстаку, взял одного из двух резных львов и, осторожно вертя его в руке, ответил:

— У меня были жена и сын. И она, и он тоже умерли.

Холлиуэлл снова повернулся к Массингему и вперил в него свои черные неулыбающиеся глаза.

— Если этот вопрос был неуместен с моей стороны, то так же неуместно с вашей интересоваться моими женой и дочерью.

— Когда речь идет об убийстве, — возразил Массингем, — не бывает неуместных вопросов. Эта дама, которую вы навещали вчера, вы с ней помолвлены?

— Нет. Она еще не готова к этому. И после того, что случилось с ее мужем, не знаю, будет ли когда-нибудь готова. Вот почему я не хочу давать вам ее адрес. Она не готова и к подобным вопросам со стороны полиции, равно как и к любым другим.

Массингем редко допускал такие ошибки и не стал осложнять дело объяснениями или извинениями, а Дэлглиш — вмешиваться. Важный рубеж — восемь часов вечера. Есть у Холлиуэлла алиби вплоть до десяти часов — значит, он чист и имеет право на тайну частной жизни. Если он старается наладить трудные отношения с потерявшей мужа ранимой женщиной, можно понять, почему он не хочет, чтобы к ней явилась полиция со своими сколь угодно тактичными, но не обязательными вопросами.

— Как давно вы здесь работаете? — спросил Дэлглиш.

— Пять лет и три месяца, сэр. Я поступил сюда, когда майор Хьюго был еще жив. После того как его убили, леди Урсула попросила меня остаться. Я остался. Жалованье меня устраивает, место — тоже, можно сказать, что и леди Урсула меня устраивает. Как, очевидно, и я ее. Мне нравится жить в Лондоне, и я еще не решил, что делать с моим пособием.

— Кто платит вам жалованье? Кто конкретно является вашим нанимателем?

— Леди Урсула. Основная моя обязанность — возить ее. Сэр Пол обычно сам водил машину или пользовался служебным автомобилем. Иногда я возил его и ее светлость, его молодую жену, если у них было вечернее мероприятие. Но это случалось нечасто. Они не были светской парой.

— А какой парой они были? — с напускным равнодушием спросил Массингем.

— Они не держались за руки, сидя на заднем сиденье, если это вас интересует. — Он помолчал и добавил: — Думаю, она его немного побаивалась.

— На то были основания?

— Я их не видел, но не сказал бы, что у сэра Пола был легкий характер. Не то чтобы это была счастливая пара. Если не можешь справиться с чувством вины, лучше стараться не делать того, что заставляет тебя его испытывать.

— Вины?

— Он ведь убил свою первую жену, не так ли? Да, конечно, это был несчастный случай — мокрая дорога, плохая видимость, опасный поворот… Все это выяснилось во время дознания. Но за рулем-то был он. Мне доводилось и раньше встречаться с подобными людьми. Они никогда себя до конца не прощают. Что-то вот здесь, — он постучал пальцем по груди, — заставляет их задавать себе снова и снова вопрос: было ли это на самом деле несчастным случаем?