– С чего ты взял, что я уеду? – Неужели дети были свидетелями вчерашней кошмарной сцены? Эмма не видела на ступеньках перед домом ни их, ни айи и полагала, что они были избавлены от этого зрелища.

– Вы сказали папе, что возвращаетесь в Калькутту, – Если судить по речи, то Майклу можно было дать больше его пяти лет. Оба ребенка превосходили своих сверстников умом, восприимчивостью и самообладанием. Эмма не удивлялась этому: на них не могла не влиять личность отца.

– Вы слышали, как я это говорила?

– Мы оба это слышали, правда, Виктория?

Девочка медленно и серьезно кивнула, подтвердив подозрение Эммы, что она все понимает, на каком бы языке при ней ни говорили.

– Я вас не видела. Где вы стояли?

– На своем балконе, прямо у вас над головой. Мы видели, как папа положил Лахри на скамью; потом сбежались слуги, и Сакарам проткнул насквозь дурного человека, предавшего свою «соль».

Эмма закрыла глаза и глубоко вздохнула. Разве можно допустить, чтобы эти дети и дальше росли в таком жестоком, варварском мире? Кто объяснит им вчерашние события, кто подскажет, что трудности можно устранять не только таким методом, как тот, который они наблюдали, стоя на балконе? Отец? Вряд ли.

Эмма вдруг поняла, насколько она необходима здесь, что не только один Сикандер нуждается в ней. Посадив Викторию себе на колени, она сказала:

– Я никуда от вас не уеду! Я решила остаться.

– Здорово! – Майкл просиял. – Если бы вы уехали, папа и айя настояли бы, чтобы мы опять глотали касторку. Как мы ее ненавидим! Правда, Виктория?

– Да! – Девочка тряхнула длинными шелковистыми волосами. – Терпеть не можем!

– Раз я остаюсь, вам больше не придется ее принимать. А теперь поговорим лучше о вчерашнем. Если у вас есть вопросы, я попытаюсь на них ответить.

– Почему Лахри позволила гадюке ее покусать? – выпалил Майкл. – Все знают, какие эти крейты ядовитые. Один укус – и смерть.

– Крейты очень злые, – подтвердила Виктория.

– Лахри сделала это от горя и от ревности. – Эмма решила не скрывать от разумных детишек правду. Они все равно могли узнать ее от слуг, даже от своей айи. Лучше, если первой станет она. – Слуга, которого убил Сакарам, рассказал ей обо мне: что я приехала к вам в дом вместе с вашим отцом и собираюсь остаться здесь, с ним, и быть вашей няней. Это вызвало у нее ревность и страшное уныние. Она решила, что ваш отец больше ее не любит. Поэтому она и сделала так, что гадюка ее ужалила.

Дети молча смотрели на Эмму. Их лица были серьезны. Потом Майкл заявил:

– Лахри сделала глупость! У нее все перепуталось в голове.

Заключение было таким проницательным, что Эмма ничего не смогла добавить и только кивнула.

– Папа может взять столько женщин, сколько захочет, – продолжал мальчик. – Вон сколько у нас места! Принести в зенану побольше скамеечек и кроватей – и дело с концом.

Эмма вздохнула. Она не видела причин, почему бы не показать ему прямо сейчас степень его заблуждения.

– Так принято в Индии, Майкл, но не во всех остальных странах. В Англии, откуда я приехала…

И Эмма углубилась в объяснения. Заметив, что дети устали слушать, она прервала свой рассказ и снова спросила:

– У вас есть еще вопросы о вчерашних событиях?

– Нет, – заверил ее Майкл. – Но я рад, что Сакарам убил дурного человека, огорчившего бедную Лахри.

Эмма задумалась. Чтобы объяснить детям британскую систему определения вины и невиновности и последующего наказания людей, уличенных в нарушении закона, потребуется немало времени.

– Ступайте к своей айе, – утомленно сказала она. – Мне надо умываться и одеваться, а вам… делать то, что вы обычно делаете в этот час. Потом мы проведем урок английской грамматики.

– Что такое грамматика? – хмуро осведомился Майкл.

– Грамматика, грамматика! – захлопала в ладоши Виктория. – Хочу прямо сейчас учить грамматику!

– Скоро узнаете, что это такое, – пообещала Эмма. – А пока ступайте, не то айя рассердится.

Спустя неделю Эмма заявила Сикандеру, что настало время начать поиски Уайлдвуда, иначе она больше не пустит его к себе. Она сказала это как бы в шутку, но так, чтобы он уловил в ее словах серьезное предостережение. На протяжении всей недели он приходил к ней в темноте, и они, не ведая стыда, набрасывались друг на друга, стремясь утолить телесный голод. Сколько бы раз ни соединялись их тела, они не могли насытиться друг другом. Страсть, с которой они отдавались своей любви, была все та же, что и в их в первую ночь в Парадайз-Вью.

Днем все обстояло по-другому: при свете дня Эмма почти не видела Сикандера. Она проводила с детьми долгие жаркие часы, все больше к ним привязываясь. Наступила такая жара, что Эмма ложилась спать обнаженной, тем более что при появлении Сикандера ей все равно приходилось раздеваться.

Истекла еще одна знойная неделя, а речь о поиске Уайлдвуда так и не заходила. Эмма испытывала все большее нетерпение и недовольство. Впрочем, ее чувства были не совсем справедливы: Сикандер с головой ушел в подготовку к приезду гостей. Он почти не говорил с ней об этом, однако она знала, что ожидается визит важных персон: недаром он с таким рвением готовил к этому событию дом, обставляя его на британский манер. Привезенный в имение дурзи трудился день и ночь, восстанавливая утерянный гардероб Эммы и готовя британскую одежду детям.

Но несмотря на все уважительные причины, Эмма не собиралась мириться с тем, что ее желания игнорируются. Так они никогда не выкроят время для поисков ее Уайлдвуда! Она набралась смелости и топнула ногой. Это помогло: Сикандер скрепя сердце согласился.

Они выехали следующим утром на рассвете. Путь их лежал по джунглям, вдоль границ имения по реке Нармаде. Но даже далеко за пределами Парадайз-Вью они не нашли ничего похожего на старую заброшенную плантацию.

Эмма испытала сильное разочарование. Она не сомневалась, что они найдут хотя бы косвенное свидетельство того существования земель, завещанных ей матерью. Эта уверенность ничем не подкреплялась, кроме детского оптимизма: Эмма воображала, что дух матери по волшебству укажет ей заветное место.

– Мне очень жаль, Эмма, – сказал Сикандер, когда они, проездив весь день, повернули назад в Парадайз-Вью. – Я и не думал, что нас ждет удача, и не удивлен, что мы возвращаемся с пустыми руками, но мне больно видеть твое разочарование.

– Может, попробовать завтра утром? Я-то думала, что мы за один день сможем объехать окрестности Парадайз-Вью. Теперь я вижу, что пройдут недели, прежде чем мы будем вознаграждены за настойчивость.

– В эти дни я больше не смогу уделить тебе время, Эмма. Я должен готовиться к приему гостей, а также поторопиться с вывозом леса, прежде чем начнутся муссоны. Поиски того, чего нет в природе, – роскошь, которую я не могу себе позволить. Эмме хотелось крикнуть в ответ: «Уайлдвуд существует!» Однако она не могла объяснить свою уверенность в этом ни ему, ни даже самой себе.

– Я буду бесконечно признательна тебе, если ты все-таки пожертвуешь для меня несколькими днями, – не унималась она.

– Эмма… – Он наклонился и поймал Моргану под уздцы, заставив остановиться. – О каких жертвах ты говоришь! Для тебя у меня всегда найдется время. Разве ты можешь упрекнуть меня в безразличии к тебе? Разве ты не счастлива со мной?

Эмма покачала головой. Последние две недели были счастливейшими в ее жизни. Занятия с детьми давали замечательные результаты и наполняли ее гордостью. Даже айя расположилась к ней. То, что происходило по ночам, превосходило самые смелые ее ожидания и грезы. О большем не приходилось и мечтать, разве что настоять, чтобы Сикандер перестал скрывать их связь и превратил ее из возлюбленной в законную жену. Но она не требовала невозможного. Она даже не напоминала ему о трагедии с Лахри и жестоком убийстве слуги.

– Очень счастлива, – созналась она. – Но меня не оставляет желание найти Уайлдвуд. Я знаю, что он где-то здесь, ждет не дождется меня. Знаю, и все!