Сакарам приподнял брови:
– Разве это не означает «коза»?[2]
– Не требуй объяснений: у меня их нет. Но мы будем звать ее именно так – няней. На ней будет лежать ответственность за превращение Майкла и Виктории в настоящих английских детей.
Глаза Сакарама заметно потемнели.
– Они и без того хорошие дети! Я сам забочусь об их воспитании, как прежде заботился о вашем.
– В индийских, а не в английских правилах. Английские требования этикета отличаются от наших. Не хочу, чтобы мои дети повторяли мои ошибки! Ты сделал все, что мог, Сакарам. Я не виню тебя за то, что не умею себя вести так, как полагается в европейском обществе.
– Тем лучше. Мои уроки тут ни при чем. Просто вы слишком часто становитесь жертвой своей натуры, Сикандер. Вот и сегодняшний вечер будет для вас полон соблазнов. Предостерегаю вас против крепких напитков и ухаживания за хорошенькими женщинами, как замужними, так и свободными.
– Постараюсь. – Алекс зажал трость под мышкой. – Но ты напрасно читаешь мне нотации, старина. Я и сам знаю, чего мне следует избегать. Будем надеяться, что сегодня вечером мне удастся исправить свою репутацию. Кроме того, возможно, кто-нибудь на балу поможет мне найти подходящую няню для детей.
– Тогда я буду молиться, чтобы она оказалась старой и уродливой, иначе мира в Парадайз-Вью не видать. Женщины станут строить против нее козни, по Калькутте опять пойдут слухи, и это еще больше навредит вашей и без того запятнанной репутации.
– Довольно, Сакарам. Неужели тебе еще не надоело меня наставлять? Если моя карета готова, я еду. Можешь ложиться спать: вряд ли я появлюсь до рассвета. Проследи только, чтобы все было готово к отъезду. Как только мне попадется подходящая кандидатура, я не стану медлить, иначе она может передумать и откажется ехать с нами в Парадайз-Вью.
– Все будет готово, саиб. – Сакарам опять склонился в низком поклоне, тем самым снова выведя Алекса из себя. Выпрямившись, Сакарам улыбнулся: он сумел уязвить Алекса, пускай по мелочи. Уязвлять своего хозяина было одним из главных удовольствий в жизни Сакарама. Он мог себе это позволять, так как этот загадочный индус знал, что он незаменим.
– Не саиб, а Сикандер, черт возьми! – С этими словами Алекс заспешил прочь из небольшого скромного домика, который он держал в Калькутте на случай своих приездов в город. Останавливаться у друзей-индийцев он не рисковал – это могло скомпрометировать его в глазах английского общества.
Карета ждала у дверей. Прежде чем сесть в нее, Алекс задержался, чтобы осмотреть коней. Запряженные гнедые уступали коням из Парадайз-Вью, но были накормлены и ухоженны. Ни это он тоже должен был благодарить Сакарама. Тот знал, как придирчиво хозяин следит за лошадьми. Некоторые утверждали даже, что он ценит их больше, чем друзей и близких, что было, конечно, абсурдом. Что ж, Алекс привык, что о нем всегда ходили самые невероятные слухи: кутча-бутча всем стоял поперек горла. Индийцы и британцы дружно высмеивали его, относясь к нему с глубоким подозрением. Вот почему Алекс так стремился добиться признания в обществе. Он мечтал, чтобы его детям не пришлось столкнуться с теми же трудностями; ради достижения этой цели он был готов на все, даже на смерть.
Персиваль Гриффин был цветущим джентльменом среднего роста. Его волосы, борода и усы были песочного цвета. Вечерний костюм сидел на нем как влитой, а речи отличались такой учтивой неопределенностью, что Эмма не могла составить впечатление о его мнении ни по одному вопросу. Одним словом, он оказался совершенно бесцветным типом.
Проявляя предупредительность, он постоянно справлялся об ее удобстве. Не слишком ли ей жарко? Если нет, то, часом, не холодно ли? Не желает ли она попробовать этого восхитительного ромового пунша? А как насчет пирожных с глазурью? Он был, безусловно, приятным человеком. Почему ее к нему совершенно не влечет? Он, со своей стороны, не отставал от нее ни на шаг.
– Дорогая мисс Уайтфилд!.. – Они сидели на диванчике, наблюдая за танцующими парами. Из зала вынесли все, кроме медленно вращающегося большого вентилятора, а также папоротников и других тропических растений в кадках. – Дорогая моя, вы даже не представляете, как я рад познакомиться здесь, и Калькутте, с такой умной и утонченной особой, как вы!
– Вы хотите сказать, что все женщины в Калькутте глупы и невоспитанны? – Эмма изобразила улыбку. – Что-то мне не верится, что это так, мистер Гриффин.
– Вы правы… – Он залился краской. – Но дело в том, что женщины, отправленные сюда из дому, обычно так молоды, неопытны, незрелы…
– Так называемый рыболовный флот! Я слышала об этом. Он состоит из молодых леди, по той или иной причине не нашедших себе мужей дома и надеющихся сделать это здесь, в обстановке менее жесткой конкуренции.
– Вот именно, рыболовный флот. Довольно безжалостное определение для этих активных молодых особ, но, боюсь, бьющее в самую точку.
– Я прибыла в Индию не с этой целью, мистер Гриффин. Я уже вышла из того возраста, когда помышляют о замужестве.
– Как же так? Ведь вы живая женщина, а брак нормальное явление. Неужели вы не мечтаете о детях?
– Детей я бы еще стерпела, а может, и порадовалась бы им, но муж… Не знаю, мистер Гриффин. Я привыкла к уединению и к самостоятельности. В отличие от большинства женщин я не страшусь одиночества. Мне было бы трудно ужиться с другим человеком.
Его рука накрыла руку Эммы.
– Это не было бы трудно, если бы вашим мужем стал понимающий вас человек, мисс Уайтфилд, человек, не помышляющий ограничивать вашу независимость. Мои теперешние обязанности вынуждают меня помногу разъезжать, а если мне повезет и я стану в один прекрасный день земельным администратором Центральной Индии, то мне придется путешествовать и того больше. Меньше всего мне нужна женщина, боящаяся остаться одна и цепляющаяся за меня, как плющ.
Эмма осторожно высвободила руку.
– Попробую-ка я ромового пунша! Наш разговор становится чересчур интимным, мистер Гриффин. Не забывайте, что мы только познакомились.
У Персиваля Гриффина густо покраснели уши. Эмма заметила, что они смешно оттопырены и похожи на паруса, поймавшие ветер.
– Простите мне мою откровенность, мисс Уайтфилд. Уверяю вас, я руководствуюсь самыми лучшими намерениями. Видите ли, ваши друзья много о вас говорили. По их рассказам я заключил, что вы как нельзя лучше подходите для такого человека, как я. Теперь, когда я вас наконец-то увидел, меня переполнило воодушевление, вот я и…
– Вам незачем оправдываться, мистер Гриффин. Напрасно вы расстраиваетесь. Мне тоже много о вас рассказывали. Рози превозносила вас до небес. Однако я полагаю, что нам следует проявить осмотрительность и не спешить с браком только потому, что наши общие знакомые решили, что мы друг другу подходим.
– Значит, вы не сердитесь? – Улыбка Гриффина продемонстрировала Эмме его не слишком здоровые зубы, да к тому же в пятнах от табака.
– Вовсе нет. Просто меня одолела жажда. Настало время попробовать ромовый пунш.
Гриффин вскочил.
– Сейчас принесу! Никуда не уходите. Обещайте, что дождетесь меня здесь.
– Непременно. – Эмме не хотелось терять одно из немногочисленных в бальном зале сидячих мест.
Персиваль, широко улыбаясь, направился за напитками. Эмма стала искать глазами среди танцующих Рози, та танцевала с Уильямом, радостно заглядывая ему в глаза. Вид у Рози был самый счастливый! Эмма радовалась за подругу. Супружеское счастье Рози омрачалось лишь тем, что ей никак не удавалось зачать. Эмме уже дважды приходилось выслушивать ее жалобы и утирать ей слезы. Но зато она любима и не одинока…
Эмма упрекнула себя за непоследовательность. Только что она клялась Гриффину в приверженности уединению. Неужели все это ложь? Она медленно оглядела зал, надеясь увидеть мужчину, который приглянулся бы ей больше Гриффина и с которым ей действительно захотелось бы связать свою жизнь. Взгляд ее упал на рослого господина экзотического облика, стоящего в стороне от толпы и, как и она, наблюдающего за танцующими.
