– Это вас не касается, мэм-саиб. Девочке не причинят вреда. В этом я могу вас заверить.

Он важно взирал на нее, нисколько не удивленный, что она теперь одета, как остальные женщины. У Сакарама был природный дар скрывать свои чувства.

– Вы не ответили на мой вопрос. Что ее ждет? Чем она огорчена?

– Дело в том, мэм-саиб, что она отказывается подчиняться приказу.

– Она служанка или… или… – У Эммы не поворачивался язык назвать ребенка наложницей.

– Она должна повиноваться хозяину, – уклончиво ответил Сакарам. – Однако она не пожелала подчиниться приказанию.

– В чем же состоит приказание?

– Я не вправе вам отвечать, мэм-саиб. Могу только предположить, что ее ожидания превосходят ее истинную ценность для хозяина. Но это не означает, что ей грозит дурное обращение. Как я уже сказал, вас это не касается, мэм-саиб. Вам нельзя вмешиваться.

Эмме слишком часто доводилось вступаться за обиженных, и сейчас ее не могли отпугнуть туманные речи Сакарама. К тому же она всегда подозревала, что рано или поздно вступит в бой с любимым слугой Кингстона. Она сузила глаза.

– Куда бы ни повел ее кхансама, я последую за ней. Будьте добры уведомить его об этом.

Сакарам сохранял невозмутимость. Это был достойный противник.

– Разумеется, мэм-саиб.

Слуга, к которому он обратился, не обладал его выдержкой. Он бросил на Эмму перепуганный взгляд, что-то взволнованно пробормотал, потом ожесточенно затряс головой. Это только укрепило решимость Эммы уберечь девочку от уготованной ей участи, вызывавшей у нее такой страх.

Сакарам с непроницаемой физиономией подступил к Эмме:

– Кхансама просит вас не заниматься этим, мэм-саиб. Вы не можете покинуть стены зенаны и последовать за девочкой. Вы должны оставаться здесь, пока она исполняет свои обязанности. Потом она будет возвращена назад в целости и сохранности.

– Я все равно пойду с ней. Ведь вы не можете меня трогать, как же вы меня остановите? Если же вы посмеете напустить на меня уборщика, я уведомлю о таком бесстыдстве саму королеву Викторию, а заодно мистера Кингстона, британскую Ост-Индскую компанию, вице-короля и командующих британской армии. Я устрою страшный скандал, Сакарам, так что вам лучше смириться или сказать мне, куда ее поведут и почему она так этим расстроена.

Угрозы Эммы и ее уверенность в себе как будто произвели на Сакарама впечатление.

– Я не могу сказать, чего ей не хочется делать, мэм-саиб. Одно ясно: боится она по глупости. Если вы настаиваете, чтобы ее сопровождать…

– Настаиваю.

– Тогда мы пойдем вместе. Ничего другого не остается… – Сакарам что-то сказал кхансаме, тот что-то сказал девочке, и она упала на колени перед Эммой, целуя подол ее сари.

– Скажите ей, чтобы перестала! Этого еще не хватало! И давайте не будем терять времени. Мне еще хочется этой ночью поспать, если можно, конечно.

После того как девочка встала и вытерла глаза, Сакарам и кхансама отвесили Эмме глубокий восточный поклон, гораздо более почтительный, чем ей кто-либо когда-либо отвешивал. Эмма смутилась: подобные знаки подобострастия обычно адресовались очень важным персонам, поэтому она заподозрила, что над ней насмехаются.

– После вас, мэм-саиб. – Сакарам церемонно указал на дверь.

– Нет, прошу вас, идите первым! Я же не знаю, куда вы собираетесь меня вести! Какой же мне смысл вас вести?

– Ваши слова справедливы, мэм-саиб. Вы не знаете, куда идете.

Алекса разбудил негромкий возглас, почти крик. Приоткрыв один глаз, он попытался сфокусировать взгляд на источнике беспокойства. Перед ним стояли четверо: поморгав, он узнал кхансаму Сайяджи и Сакарама. Между ними стояли две женщины в сари.

– Проклятие! Сакарам, убери от меня этих женщин! Я говорил Сайяджи, что мне не нужна ни одна, так он прислал сразу двух! Немедленно отведи их обратно в зенану. Завтра я пошлю им цукатов в знак извинения. А сейчас пускай меня не беспокоят. У меня гудит голова, как барабан. Если хочешь мне помочь, принеси настой из трав, а женщин убери подальше!

– Но, саиб… – запротестовал было Сакарам. Только сейчас Алекс догадался, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Сакарам не назвал бы его саибом, если бы не… Алекс прищурился, присматриваясь к женщинам в сари. Одна была маленькой, совсем еще ребенком – именно такой возраст, рост и размеры предпочитают индусы, когда выбирают себе наложницу или жену. Сам Сайяджи никогда не сделал бы служанку своей женой, ибо женитьба у индусов его ранга предполагала сложную церемонию, включавшую переговоры двух семей. Зато она, с точки зрения Сайяджи, оказалась бы в самый раз для него – кутча-бутча, не придерживающегося столь жестких правил.

Другая женщина была рослой, даже слишком для индианки. Несмотря на скудное освещение, он разглядел, что это шатенка, светлокожая, зеленоглазая… Алекс рывком сел.

– Мисс Уайтфилд?! Что вы делаете здесь, да еще в таком наряде?

Он указал на ее прозрачное зеленое сари. Благодаря фонарю у нее за спиной он увидел то, что было под сари, и лишился дара речи. Он с трудом ее узнал – и неудивительно: она перестала походить на саму себя. Она стала прекрасна, восхитительна, соблазнительна… Она превратилась в женщину, о которой можно только мечтать. Теперь ее волосы выглядели так, как ему всегда хотелось: мягкими, мерцающими, свободно льющимися ей на спину, как вода из родника. Фигура ее была безупречна: тонкая, стройная, грациозная, со сладострастными изгибами во всех местах, которым полагается изгибаться. Он не мог оторвать от нее взгляда. Пожирая ее глазами всю, с головы до пят, он не сразу заметил, что выглядит она далеко не радостной. Вид у нее был отчужденный, за отчужденностью прятался гнев. Да она вне себя!

– Я здесь для того, чтобы защитить добродетель этого несчастного дитя. – Эмма кивнула на девушку, стоявшую с ней рядом. – Вы за ней посылали? Если да, то с какой целью? Когда ее вызвали, она разрыдалась. Теперь я начинаю понимать почему.

Алекс покосился на Сакарама, но малодушный слуга не торопился ему на выручку.

– Она настояла, чтобы прийти вместе с девочкой, саиб. Простите за вторжение, но я не смог ее отговорить. Поэтому мы пришли вместе.

«Я прикончу тебя своими руками, Сакарам! Погоди, вот останемся одни – и я тебя выпорю!»

– Здесь какое-то недоразумение… – Алексу мешал ясно мыслить туман в голове. – Я неважно себя почувствовал, и Сайяджи, наш хозяин, захотел прислать мне женщину, чтобы… чтобы она улучшила мое самочувствие.

– Каким же образом она сделала бы это, мистер Кингстон?

Алекс не знал, что в один вопрос можно вложить столько подозрительности и презрения. Он почувствовал себя загнанным в угол.

– А таким… Она бы мне спела! Говорят, пение снимает самую страшную головную боль.

– Спела?.. Никогда о таком не слыхивала. – Сарказм мисс Уайтфилд не рассеялся, а, наоборот, усилился.

– Я ему говорил: мне никто не нужен! Я хотел, чтобы меня оставили в покое. Но таковы традиции, культура… Надеюсь, вы понимаете? Он чувствует ответственность за меня. Я его почетный гость. Вежливость требует, чтобы он постарался излечить меня от боли, вот он и решил прислать мне…

– А что это за место? Полумрак, вокруг цветут цветы, уединение… Я уверена, что здесь происходят далеко не невинные вещи.

Алексу оставалось уповать, что она не заметит рисунки на стенах, в противном случае ее уверенность только возрастет. Она опять увидит торчащие лингамы, женщин, ублажающих мужчин, мужчин, ублажающих женщин. Это ведь не что-нибудь, а павильон любви! Главное, чтобы она не посмотрела на потолок: красовавшееся там изображение оживало, когда свет падал на него под определенным углом… К счастью, единственная лампа давала не слишком много света. Если он сделает вид, что обижен ее подозрениями, и перейдет в наступление…

– Это спальный павильон, – промямлил он. – А вы что вообразили? Неужели у вас, мисс Уайтфилд, настолько извращенное воображение? Как вы могли подумать, что я способен затащить эту… этого ребенка к себе в постель? Ее прислали сюда петь! Могу себе представить, как она напугана! Наверное, она никогда прежде не выступала перед чужими… Сакарам! Да скажи ты ей, что я не кусаюсь! А потом пускай споет – и дело с концом. После этого все пойдут спать. Глядишь, мой сон никто больше не нарушит до самого утра.