Сьюзен уставилась на него:

– Она что?.. Моя Венди – что она сделала?

В ее голосе слышалась растерянность.

– Послушайте, Сьюзен, ничего страшного, к счастью, не случилось. Поверьте мне.

Она качала головой, не в силах прийти в себя:

– Что он ей сделал? Почему она угрожала ему?

Колин пожал плечами:

– Я не знаю.

– Что значит – вы не знаете? Она вот так просто вытащила нож и решила попугать одного из социальных работников? И вы хотите, чтобы я в это поверила? Моя Венди рехнулась? Ты это хочешь сказать?

Сьюзен вскочила на ноги, взгляд ее стал безумным. Присутствовавшая в комнате надзирательница подошла к ней и, положив руку на плечо, заставила сесть на место.

– Успокойся, Далстон.

– Успокойся! Ты слышала, что он сказал? Как я могу успокоиться? Мой ребенок попал в беду, а я даже не могу с ней поговорить. Она в порядке?

Колин c раздражением закрыл глаза. Эта женщина доставляла ему гораздо больше хлопот, чем он рассчитывал. Сама себе помочь абсолютно не хочет, даже не проявляет желания выбраться из тюрьмы. В довершение всего приходится заниматься ее проблемами, словно он кровный родственник.

– Послушай, Сьюзен, ты можешь успокоиться?

Надзирательница стояла рядом. Сьюзен чувствовала сладкий запах ее дезодоранта, густой душный запах, от которого просто выворачивало наизнанку.

– Я этого не переживу. Клянусь, я этого не вынесу!

Колин подошел к ней и положил руку на плечо.

– Я понимаю, Сьюзен, что вы чувствуете. Может, все-таки решитесь помочь себе? Вы могли бы оказаться дома, рядом со своими детьми гораздо раньше, чем предполагаете.

Она отстранилась от него. Ее взгляд был устремлен в пол.

– Вы ничего не понимаете, Колин!

Он пожал плечами:

– Определенно, не понимаю, Сьюзен. В этом вы правы. Я решительно ничего не понимаю.

Мэтти находилась в комнате двумя этажами ниже, потягивала кофе и рассуждала по поводу своей апелляции, словно это было давно решенным делом. Ее адвокат, Джеральдина О'Хара, сидела напротив. Джеральдина отличалась удивительной красотой. В свои тридцать девять лет она имела фигуру манекенщицы – высокая, стройная. Волосы насыщенного темно-рыжего цвета, с красивым золотым отливом. Огромные зеленые глаза с озорным огоньком и полные чувственные губы не оставляли равнодушными ни одного мужчину. Одеваться она предпочитала в строгие деловые костюмы, преимущественно черного цвета, состоявшие из узкой юбки и пиджака. Губы были всегда накрашены ярко-красной помадой, а ногти покрыты таким же лаком. В общем, до кончиков этих самых ногтей она являлась настоящей женщиной – сексуальной, серьезной и преуспевающей.

Она также была известной феминисткой и любимицей средств массовой информации. Получившая от своих коллег прозвище «мужененавистница», она всегда бралась за дела, в которых просматривалось ущемление прав женщин и которые, по мнению ее друзей, были заведомо проигрышными.

Поговаривали, будто у нее ни друга, ни любовника. И причина состояла не в том, что она не пользовалась у мужчин успехом. Напротив, Джеральдину заваливали различными предложениями – от совместного ужина до ночи в мотеле. Словом, от мужчин она могла получить все, что душе угодно. Но ничего такого ей не требовалось. В жизни ее интересовала только работа, работа и еще раз работа. Мужчины, говорила она, лишь отвлекают от важных дел. Никто не мог понять, она действительно так думала или просто шутила. А утруждать себя объяснениями она не привыкла.

Такова была Джеральдина О'Хара. Но ей, невзирая на все ее феминистские взгляды, никак не удавалось сейчас проникнуться симпатией к женщине, сидевшей перед ней, хотя Джеральдина никогда не позволяла личным симпатиям или антипатиям влиять на свои решения. Ей не понравилась Матильда Эндерби с первого дня знакомства. Даже от рукопожатия этой женщины Джеральдину передергивало. По возможности она старалась избегать прикосновения к Мэтти.

Мэтти о чем-то говорила, и Джеральдина невероятным усилием воли заставляла себя слушать.

– Виктор был извращенцем, как ни крути. Он любил изощренный секс. Всякие там плетки, порнофильмы… Он очень любил боль…

– Испытывать самому или причинять? – спросила Джеральдина.

Мэтти уставилась в какую-то точку над ее головой и вздохнула. Ее хорошенькое задумчивое личико казалось еще более привлекательным. Наконец она ответила:

– Ну, и то и другое. Но по большей части причинять.

Джеральдина недовольно кусала губы.

– Ни дома, ни в офисе ничего подобного не было обнаружено. Ничего, что указывало бы на его сексуальные извращения. Я собираюсь наведаться к проститутке, услугами которой он пользовался, – к некой Мэрайе Брюстер. Посмотрим, что она скажет. На последнем судебном разбирательстве, насколько я помню, она была не очень дружелюбно настроена.

Мэтти напустила на себя вид оскорбленной невинности:

– Я просто взбесилась, когда узнала про нее, честное слово. Можете представить, как я себя чувствовала, узнав, что мой муж платит какой-то чужой женщине за секс?

Джеральдина пожала плечами:

– Это, конечно, ужасно, но если дела обстояли так плохо, как вы говорите, то разве это не явилось для вас облегчением?

Мэтти кивнула:

– Конечно, так оно и было.

Джеральдина сделала глоток и закурила. Глубоко затянувшись, она улыбнулась:

– Вы хорошо выглядите. Вижу, вы не отчаиваетесь?

Мэтти улыбнулась одной из своих самых лучезарных улыбок, от которой ее лицо делалось моложе и еще беззащитнее.

– А что мне остается? Я просто повторяю себе, что ужас когда-то закончится и я снова смогу жить как все.

– Вы не знаете, где бы он мог прятать свои сексуальные игрушки – плетки, фаллоимитаторы и тому подобное? Ваша квартира, его офис, даже гараж были тщательно обысканы. Пока мы не найдем доказательств, мы не сможем использовать ваши показания в суде. На вашем теле также не обнаружилось никаких следов жестокого обращения, на которые мы могли бы сослаться.

Мэтти жалобно поджала губы, несколько завитков ее густых волос упали на лицо.

– Боюсь, что так оно и есть. На мне все заживает как на собаке.

– Ни одного шрама не осталось?

– Вы же знаете, что нет. Но разве тот факт, что он шастал по проституткам, не говорит о его извращенных вкусах?

Джеральдина встала со своего места и потянулась. Черный шерстяной костюм сидел на ней безупречно.

– Не обязательно. По словам той женщины, Мэрайи Брюстер, он был – цитирую – «милым человеком».

Не успела Мэтти раскрыть рта, как где-то наверху раздался оглушительный вопль. Какая-то женщина во всю глотку изрыгала проклятия. Мэтти подпрыгнула, словно ужаленная.

– Кажется, это моя соседка – Сьюзен Далстон. Джеральдину ошеломила эта новость.

– Вы сидите в одной камере со Сьюзен Далстон? Мэтти кивнула и подошла к двери. В комнату заглянула дежурная надзирательница:

– Мне придется запереть вас ненадолго, пока я отведу заключенную в камеру. Извините, это необходимая мера.

– Вы, грязные, мерзкие ублюдки! Рози! Верните мне мою Рози!

Голос Сьюзен дрожал. Было слышно, как надзиратели пытаются утихомирить ее, а Сьюзен, не стесняясь в выражениях, говорила все, что ей вздумается.

– Я убью тебя, Колин, сукин ты сын!

Джеральдина поднесла руку к лицу:

– Что, черт возьми, там происходит?

Мэтти пожала плечами и уставилась на дверь, словно надеясь увидеть происходящее через нее.

– Не знаю, Джеральдина, честное слово, не знаю.

Колин оцепенел. Он в ужасе смотрел, как здоровенные надзирательницы тащат Сьюзен по полу. Он потрогал свою шею. К его удивлению, крови не было, хотя он нащупал царапины, которые оставили ногти Сьюзен.

«Рози!» Этот крик снова и снова раздавался по всей тюрьме. Сьюзен выволокли в коридор. Кто-то нажал кнопку тревоги, и ее голос потонул в диком реве сирены. По радио вызывали врача, который должен был ее успокоить. Колина захлестнуло чувство вины. Он не ожидал такой реакции. Он предполагал, что новость расстроит ее, но никак не думал, что она набросится на него с кулаками. Что ж, хороший урок на будущее.