Сьюзен сделала так, как ей было сказано. Она всегда делала так, как ей велели, если чувствовала силу и власть говорящего. Тянущая боль в низу живота усилилась, казалось, все внутренности разом пытаются вывалиться наружу. Боль становилась похожей на родовые схватки, и Сьюзен молила Бога только о том, чтобы он не дал ей в очередной раз потерять ребенка.

На несколько секунд она расслабилась на холодном сиденье унитаза, на лбу ее выступил холодный пот. Боль сконцентрировалась в самой нижней точке живота и постепенно скручивала все тело. Ее обуял страх. Барри будет в ярости. Лучше бы она осталась дома, и все уладилось бы как-нибудь само собой.

Сьюзен помыла руки, плеснула себе в лицо холодной водой и увидела свое отражение в маленьком зеркальце над раковиной. Под глазами темнели круги, а на подбородке проявлялся синяк. Она принюхалась. Ее промокшее под дождем пальто воняло сыростью и старым тряпьем. Ее обкусанные ногти и толстые пальцы казались ей самой грубыми до неприличия, когда она вытирала руки о розовое полотенце, висевшее на гвоздике возле раковины.

Неудивительно, что Барри больше не хотел идти домой, – он предпочитал вместо нее иметь дело с женщинами на работе. Сьюзен хотелось, чтобы Барри остался с той женщиной, которая ждала ее в кабинете, хотя, как она догадывалась, Розель была слишком умна для того, чтобы пустить его в свою жизнь навсегда.

Но Сьюзен требовались его деньги, ей предстояло растить детей. Вернувшись назад в кабинет, она робко улыбнулась. В своей шубке, с профессионально наложенным макияжем, с безупречно уложенной прической Розель выглядела сногсшибательно. Сьюзен завидовала ее самоуверенности и достоинству.

– Ну что ж, пойдемте.

Внизу Барри не находил себе места от ярости. Его взгляд, которым он одарил Сьюзен, выражал только ненависть.

– Куда ты идешь?

– Я отвезу твою беременную жену домой.

Барри покачал головой:

– О нет, ты этого не сделаешь.

Слова были сказаны не допускающим возражений тоном, так хорошо знакомым Сьюзен.

– Я сам отвезу тебя домой, Сьюзен. – В руке Барри уже позвякивали ключи от машины.

Розель с сомнением покачала головой:

– Я уже договорилась с Иваном.

Барри холодно посмотрел на нее:

– Как договорилась, так и передоговоришься.

Он схватил Сьюзен за руку и потащил из клуба, Розель пошла за ними. Не обращая на нее внимания, Барри повел Сьюзен к машине – красивому черному «мерседесу», которого она раньше никогда не видела. Бесцеремонно втолкнув ее в машину, он уехал, не сказав ни слова Розель, которая осталась стоять на дороге и следила за машиной, пока та не скрылась за углом.

Барри и Сьюзен ехали молча до самого Ист-Сайда. Затем Барри остановил машину на автостоянке рядом с кварталом многоэтажных домов. Он повернулся к ней и посмотрел в глаза.

– Ты стерва, Сьюзен, ты это знаешь? Сегодня вечером ты подписала себе смертный приговор. Так опозорить меня! Я не могу поверить, что ты сделала это. Не могу поверить, что ты такая дура, что могла подумать, будто тебе это сойдет с рук.

Она слышала в его голосе ту холодную отстраненность, которая неизменно означала одно: быть беде.

– Я не хотела идти туда, Барри. Мне пришлось, у меня не было выбора.

Она слышала в своем тоне умоляющие нотки, страх, и ненавидела себя за это. Но ей нужно было защищать неродившегося ребенка.

– Мне нужно заботиться о детях, Барри. В отличие от тебя я не могу выбирать, что мне делать, а что нет. Я не могу уходить, когда захочется, не могу забывать о них, ведь мне приходится для них готовить, стирать, водить их каждый день в школу.

Она хотела замолчать, чтобы не настраивать его еще больше против себя, но слова безудержным потоком уже лились из нее.

– Я должна выслушивать все их рассказы, все их горести и печали, должна знать, что они нормально выглядят, что у них есть чистая одежда, что есть кто-то, кто заботится о них. Я должна разговаривать с ними, успокаивать их, вселять в них надежду, когда у них выдается дрянной день. У нас дома маленький Барри, у него режутся зубки и болит ушко, а я не могу даже купить ему лекарство, потому что тебе не приходит в голову заехать домой и оставить денег. Я назанимала у всех, включая твою мать, пока ждала, что ты соблаговолишь принести деньги на содержание семьи. Поэтому не говори мне о том, что я тебя опозорила. Я покупала в долг в двух магазинах, и теперь они не хотят мне дать даже совсем чуть-чуть, пока я не верну им. Твое имя больше ничего не значит. Тебя выбросили на свалку – тебя и моего отца. Баннерман постарался. Ну и что мне остается делать, как не идти на панель? Ждать Санта-Клауса? Ладно, делай то, что собирался, бей меня руками, ногами, как хочешь. Мне все равно.

Она посмотрела в красивое лицо своего мужа и снова почувствовала силу его притяжения. Она поняла, что в нем привлекает Розель. Он красив и опасен. Почему она никогда не замечала этого раньше?

Барри смотрел на жену в течение долгих пятнадцати минут, впитывая в себя ее нервозность. Он ощущал, как страх волнами исходит из нее. Но он не видел Сьюзен – мать его детей, порядочную, искреннюю и достойную уважения женщину. Он смотрел на нее глазами Розель. Перед ним было убогое ничтожество, источавшее одно лишь зловоние. Никогда в своей жизни его не унижали так, как сегодня вечером.

И во всем была виновата она.

Она представила его всем в истинном свете, и он никогда не простит ей этого. Он наотмашь ударил ее по лицу. В уютном салоне его новенькой машины удар прозвучал отчетливо и звучно. Он купил эту машину, чтобы произвести впечатление на Розель и других девочек. Он купил ее, ни секунды не задумываясь о своей собственной семье.

– Ты думаешь, ты круто обломала меня сегодня?

Он снова ударил ее, на этот раз сильнее, затем еще раз. Ему нравилось наблюдать за тем, как она пытается спрятать лицо и голову, прикрывая их руками. Он осыпал ее градом ударов, не прекращая говорить с ней тихим протяжным голосом. Наконец он открыл дверь и вытолкнул ее наружу на мокрый тротуар. Неуклюжее тело плюхнулось на землю, словно мешок с картошкой.

Он тоже вышел, обошел машину и начал бить Сьюзен ногами. Сначала несильно, затем все сильнее и сильнее, пока тело не стало отлетать от ударов на полметра. Освещаемые фарами, они были словно на сцене. Двое полицейских выскочили из остановившейся машины и побежали по направлению к ним.

– Вот, пожалуйста, констебль, заберите ее. Заберите эту уродливую стерву, она мне больше не нужна.

Барри оставил их стоять над лежащей без сознания женщиной, уверенный в том, что они, как обычно, не станут ввязываться в семейные разборки. Сьюзен скажет им все, что они захотят услышать, и он, как всегда, будет в полной безопасности.

Вскочив в машину, он сдал назад и, выехав с автостоянки, как ненормальный понесся назад в Вест-Энд к Розель. К женщине, которую он должен был ублажить, если хотел остаться с ней в прежних отношениях.

Полицейские посмотрели на лежавшее на тротуаре тело и вздохнули:

– А это был не Барри Далстон?

Старший кивнул:

– Именно. Давай отвезем ее в больницу, пусть там с ней разбираются. У меня сегодня нет никакого настроя на домашние разборки.

Сьюзен потеряла ребенка на заднем сиденье полицейской машины, что сильно огорчило констебля Хатчинсона.

– Вся эта кровь и все такое… Неужели эти женщины никогда не научатся стоять за себя? Сколько раз нас вызывали к ним домой – не сосчитаешь. И самое главное, она ведь примет своего урода назад. Как всегда…

Им не приходило в голову, что, по существу, иного выхода у Сьюзен и не было.