– Откуда я знаю, Фран? Он может быть где угодно.

Фрэнсис хорошо выглядела и была нарядно одета. Сьюзен налила ей чашечку чая, с удовольствием рассматривая платье и туфельки кузины.

– Ты просто персик! Правда же, Дорин? У тебя великолепная фигура. Ты должна воспользоваться этим с умом и на все сто!

Комплимент Сьюзен почему-то смутил Фрэнсис, и, не говоря ни слова, она выскочила в садик. «С ней что-то происходит? – подумала Дорин. – Тут не обошлось без Барри Далстона».

– Зачем он тебе нужен, Фран? Обычно он возвращается домой около шести. Может, зайдешь в это время?

Фрэнсис стало как будто лучше в садике.

– Он все еще ходит выпивать в «Лондонер»?

Сьюзен недоуменно пожала плечами:

– Не знаю. Они с моим отцом шатаются повсюду. Передать ему что-нибудь?

Дорин уловила тревогу в голосе Сьюзен. Высунувшись в окно, она крикнула:

– Зачем ты хочешь его видеть?

Ее тон, настойчивый и резкий, заставил Фрэнсис вернуться на кухню. Сьюзен уселась в кресло и, оттянув ворот платья, стала обмахиваться, чтобы легче было дышать. Живот у нее был такой огромный, что ей было трудно сидеть. Взглянув на кузину, Фрэнсис почувствовала угрызения совести оттого, что пришла сюда. Ей стало стыдно за то, что она собиралась сказать Сьюзен.

– Ты давно была в больнице? Что тебе там сказали?

Сьюзен засмеялась:

– Ничего особенного. Надо просто ждать. Последние несколько недель – самые тяжелые, так все говорят. Надо же, как мне не повезло: в самую жару.

Она с удовольствием похлопала себя по животу и, улыбаясь, вздохнула, как счастливый ребенок.

Фрэнсис грустно улыбнулась:

– Да, подружка, это, должно быть, тяжко. Но, по крайней мере, Барри тебя сейчас не трогает, правда? Я хочу сказать – не лезет к тебе с этим делом. Кажется, с шести месяцев уже нельзя этим заниматься?

Дорин и Сьюзен весело захохотали.

– Шутишь, что ли? Ему до сих пор охота со мной трахаться. А мне вовсе не противно, честно говоря.

Фрэнсис совсем смешалась, и Сьюзен с Дорин еще пуще развеселились.

– Слушай, Фран, женщины даже больше чувствуют, когда они беременные. Сама не знаю почему. Барри говорит, что это полезно для ребенка. Он прочел об этом в газете.

– Да ты что! По правде говоря, я думала, что он не умеет читать.

Дорин и Сьюзен опять рассмеялись. Они решили, что гостья пошутила. Фрэнсис взяла руки Сьюзен в свои и, тяжело вздохнув, сказала:

– Послушай, Сьюзен. Мне надо с тобой поговорить, подружка. Понимаешь, у тебя будет ребенок…

Повернувшись к Дорин, Фрэнсис обратилась к ней:

– Оставь нас вдвоем, ладно? Будь добра.

Высвободив руки, Сьюзен покачала головой:

– Говори все, что хочешь сказать, при Дорин. У меня от нее нет секретов.

Сьюзен не хотелось слышать то, что собиралась ей сказать Фрэнсис. Она чувствовала беду.

– Слушай, Сью. – Фрэнсис присела перед ней на корточки и опять взяла ее за руки. Этот жест почему-то вызвал у Сьюзен сильное раздражение. – Не знаю, как тебе все объяснить, но я обязана это сделать.

– Объяснить, как так случилось, что в день нашей с Барри свадьбы ты с ним переспала? Я об этом знаю.

Сьюзен говорила тихо, но с явной угрозой. Дорин замерла. Она понимала, что скрывалось под внешним спокойствием подруги, и знала, что объяснение добром не кончится. Она успела прочесть такую боль в глазах Сьюзен, что ей захотелось заехать Фрэнсис кулаком в лицо. Фрэнсис опустила голову и, пошатываясь, поднялась.

– Это не самое худшее, Сьюзен.

Сьюзен вся сжалась. Она как будто поняла, что кузина собирается сказать, и, рывком вскочив со стула, вцепилась ей в волосы. Протащив Фрэнсис по всей кухне, она сделала попытку вышвырнуть ее за дверь.

– Ты, тварь! Ты ему сама подставилась, да?

Сьюзен почувствовала, как напрягся внутри у нее ребенок, когда она изо всех сил пыталась вытолкнуть кузину из дома. Из своего собственного дома, в котором они жили с Барри, с Барри Далстоном, этим обманщиком, изменником, двуличным негодяем. Дорин старалась растащить сцепившихся женщин.

– Я убью тебя, Фрэнсис, клянусь, убью.

Фрэнсис плакала. Она стояла посередине садика и рыдала в три ручья, как ребенок. Крупные прозрачные слезы катились по щекам, смешиваясь с тушью и румянами. Но она не уходила. Она собиралась сообщить несчастной женщине самое главное.

– Уж лучше бы я была беременна. Но, к сожалению, это не так. Это было бы во сто крат лучше, чем то, что случилось со мной. Поверь мне, Сью, случилось самое худшее.

Сьюзен услышала жалобные нотки в ее голосе, и злоба ее поостыла. Она как-то расслабилась, обмякла. Теперь она ждала, что ей скажет Фрэнсис, – что может оказаться хуже ее прежних предположений?

– Ну, в чем дело? Он собирается меня бросить? А не хватает духу самому об этом сказать?

Маленький мир Сьюзен словно раскололся надвое. Она чувствовала себя так, словно кто-то острым ножом пронзил ей грудь и острие уперлось в самое сердце. Боль была такой же силы, что и душившая ее ненависть. Казалось, будто жизнь кончена и ее, Сьюзен, больше нет на этом свете. Дорин прижала ее к себе, словно мать, защищая свое дитя. Она лучше знала жизнь улицы, успела испытать на себе все ее прелести и давно сообразила, что в данном случае могло считаться «самым худшим».

Фрэнсис посмотрела в глаза двоюродной сестре и, качая головой, прошептала:

– Он меня заразил, Сьюзен. У меня венерическая болезнь. Сначала Сьюзен показалось, что она не расслышала слов кузины – уж очень быстро и как-то просто она это сказала. Она закричала, повторяя слова Фрэнсис:

– У тебя что? Чем он тебя заразил? У тебя венерическая болезнь?!

Ей было все равно, слышат ее соседи или нет. Она знала: соседи ее любили, считали приличной молодой женщиной вне зависимости от репутации ее мужа. Он мог быть каким угодно, но она для них оставалась хорошей, чистой, порядочной девочкой.

И вот теперь ее кузина, стоя в ее садике, который всего два часа назад она, Сьюзен, так тщательно подмела, объявляет ей, что она вовсе не чистая, что она запятнана дурной болезнью, что у нее тоже гонорея и что у нее поражено этой гадостью все нутро.

– Ты, гнусная предательница, дрянь! Как ты могла так поступить со мной, Фран? Мы же не чужие!

Фрэнсис содрогалась от рыданий.

– Прости меня, Сью. Клянусь Богом, если бы я могла повернуть стрелки часов назад! Я была пьяная, а ты сама знаешь, какой он. Барри может уговорить солнце сойти с неба. Пожалуйста, постарайся меня понять…

Дорин вдруг захохотала, и ее хохот гулко отозвался в маленькой кухне.

– Ах ты, поганая подстилка! Ты смеешь стоять тут и заявлять женщине на сносях, что ее муж уговорил тебя лечь под него! И еще просишь ее сочувствия? Господи, что ты за человек? Да как земля таких только носит?

Фрэнсис заливалась слезами. Схватив ее сумку, Дорин вышвырнула ее, а за ней и хозяйку и захлопнула дверь, не переставая поливать Фрэнсис руганью. При этом она употребляла такие крепкие выражения, что было ясно: ничего хорошего Фрэнсис не ждет, задержись она здесь хоть на минуту.

Положив руки на плечи Сьюзен, Дорин посмотрела ей в лицо и сказала:

– Успокойся, Сью, дорогая. Я сама отвезу тебя в больницу. Согласна? Клянусь, об этом никто не узнает. Я умею хранить тайны, милая моя, и тебе это известно. Поверь мне, в этой больнице все сведения о пациентах хранятся в секрете. Все будет шито-крыто. Нам надо выяснить, что с ребенком. Они должны нам это сказать.

Сьюзен кивнула. Она была благодарна Дорин за помощь в таком щекотливом деле.

– Значит, теперь он родится слепым? Я слышала, что из-за этого дети иногда рождаются слепыми.

Дорин опять прижала ее к себе:

– Слушай, это случилось всего месяц тому назад. За этот срок дитя вряд ли могло сильно пострадать. Кроме того, эта маленькая шлюха могла подцепить болезнь от кого угодно, не обязательно от Барри. Может, он и не болен. А значит, и у тебя этой болезни нет. Так что рано нам волноваться! Сначала узнаем, на каком мы свете. Идет?