Литмир - Электронная Библиотека

Вместе с тем Мики содержал бывшую стриптизершу, звавшуюся Монет, которую он навещал раз пятнадцать в неделю по первому требованию плоти. Лайла все знала, но не возражала. Мики Баннерман был известен как главный женолюб в Лондоне. В юности, когда он заявлялся в клуб, девицы в панике скрывались. Он утомлял их так, что потом несколько дней они были не в состоянии работать.

Один старый козел, прослышав, что за ним охотится Баннерман, сказал: «Ладно уж, я согласен на то, чтобы он спустил с меня шкуру, только бы не забил до смерти». Когда до Мики дошли эти слова, он так развеселился, что отпустил дурачка на все четыре стороны, предварительно устроив ему хорошую взбучку в воспитательных целях. Таков был Майкл Баннерман.

Но сегодня Мики был счастлив, несказанно счастлив. Он сидел в своей просторной гостиной, держа на коленях младшую дочурку, и приветливо улыбался людям, собравшимся вокруг него. Через несколько часов он получит в свое владение все, что ему так необходимо, дабы окончательно стать Королем в Замке. Он стремился к этому с той поры, как женился на славной кобылке с прекрасными зубками – так он называл Лайлу еще до того, как взял ее в жены.

Когда звякнул дверной звонок, он встал, поздоровался и радушно пригласил войти двух появившихся в дверях женщин. Это были Морин Картер и Джун Макнамара. Ему нравилась Джун. Всегда нравилась. Он видел ее несколько раз вместе с Джимми и тогда еще счел, что она женщина что надо. Неболтливая, сговорчивая, с выдающимися формами. Такой и должна быть шлюха при гангстере. Мики чувствовал, что с ней проблем не будет, в отличие от Морин.

Он провел женщин в свой кабинет, смешал им коктейль, поддерживая легкую беседу о том о сем, а заодно познакомил со своими детишками. Он был так обходителен, что даже аристократы и ценители этикета не смогли бы упрекнуть его в отсутствии светских манер. Затем, выпроводив детей из комнаты, он глотнул собственноручно приготовленного напитка из стакана и, мерзко улыбаясь, обратился к Джун:

– Ты заставила меня поволноваться. Но я пренебрегу этим фактом в память о нашей дружбе с Джимми.

Женщины промолчали, но каждая из них подумала: «Как он может говорить о дружбе с человеком, которого сам бы застрелил, если бы его не опередил Дэвидсон?»

Джун, опустив глаза, смотрела в свой стакан и старалась справиться с охватившим ее страхом.

– Простите, мистер Баннерман, но я ужасно испугалась. Я знала, что Джимми больше нет, и постаралась себя обезопасить. У меня две дочки, которых надо воспитывать, и муж, от которого толку как от козла молока.

Мики засмеялся. Как раз на это она и рассчитывала. Если Мики удавалось рассмешить, жертва могла надеяться на то, что половина вины уже списана.

– Муженек у тебя говнюк, согласен! Но благодаря твоим стараниям теперь он в больнице, с башкой, раздувшейся, как живот у бывшей девственницы. Впрочем, я отклонился от темы. У тебя есть с собой бумаги, и если есть, то какова твоя цена, милочка моя? Сегодня Рождество, и у меня хорошее настроение. В любое другое время года я бы вырвал твои сиськи с корнем и посмеялся над тобой. Но я уважаю Рождество. Оно всегда настраивает меня на благостные мысли. Приближается Новый год, а это значит, что на пороге новые сделки, новые люди, которых недурно было бы тряхануть разок-другой. В высшей степени многообещающее время.

Морин заметила, как краска отлила от лица Джун, и подавила в себе желание захохотать. Мики знал, как говорить, он отлично играл свою роль.

Морин покашляла, чтобы отвлечь внимание от Джун, и вкрадчиво произнесла:

– Я ей сказала, что она может оставить себе несколько тысчонок в качестве компенсации за потерю Джимми. Но все записные книжки она нам вернет. Они у меня в сумке, так что сегодня наша встреча носит чисто формальный характер.

Мики перевел взгляд на Морин, о которой он мог сказать, что она единственная женщина, которую он уважает и ценит. С его точки зрения, Морин во многих отношениях была настоящим бриллиантом. Вот сейчас, например, что она для него сделала? Принесла эти записные книжки, и это не будет стоить ему ни пенни.

Джун же считала, что легко отделалась, и, если честно, так оно и было.

– Я сказала ей, – продолжала Морин, – что мы просили полицию снять обвинение, раз ее муж оказался в больнице. Будем считать, что мы квиты, и забудем печальное недоразумение, которое произошло между ее мужем и полицией.

– Так что вы решаете? – дрожащим от страха голосом спросила Джун.

Морин усмехнулась:

– В итоге, милочка, ты оставляешь себе деньги Джимми, а остальное мы берем себе. Все очень просто.

Джун благодарно улыбнулась:

– Спасибо за щедрость. Вы оба так добры ко мне. Мики сиял от радости. Он получил то, что хотел, и мог себе позволить быть великодушным.

– Хотите выпить еще, дамы? Ну а затем я должен откланяться. У меня в гостях родственники, вся моя семья, и я не могу заставлять их ждать, а уже время пить чай. Моя Лайла не будет подавать чай в мое отсутствие. Она знает, что во главе стола должен быть мужчина.

Джун мечтала только об одном: поскорее бы уйти восвояси. Но она понимала, что ей придется досидеть до конца, то есть пока ее не отпустят. В конце концов, так делались дела в этих кругах, и не ей пытаться изменить заведенные порядки.

Барри Далстон произвел на Айви сильное впечатление. Он даже на какое-то время отвлек ее от мыслей о сыне, и она была благодарна ему за это. Сьюзен заваривала чай, и Айви решила поделиться с ней своим впечатлением:

– Какой обходительный молодой человек, и такой красивый! Не понимаю, как тебе удалось его подцепить? Вот если бы Дэбби привела такого в дом, я бы не удивилась, но ты! Он, должно быть, видит в тебе что-то такое, девочка, чего не видят другие. Держись за него.

Сьюзен не ответила. Она была рада, что Барри ушел и теперь она может в одиночестве упиваться мыслью, что он ее любит, потому что дарит такие щедрые подарки. Ни о чем другом она думать не хотела – неприятные или тревожные мысли она всегда старалась скрывать от самой себя, и они покоились до поры до времени где-то в укромном уголке ее сознания. Айви продолжала высказываться. Сьюзен слушала ее вполуха до тех пор, пока очередная старухина тирада не заставила ее рассвирепеть до помутнения в глазах:

– Ну просто как твой папка, когда был молодой. Та же фигура, стать, такой же красавец, такой же обаятельный, милый…

Сьюзен вдруг так раскричалась, что старуха подпрыгнула в кресле:

– У Барри с моим отцом ничего общего! Не смей говорить, что они похожи, старая ведьма! Почему ты тут торчишь? Шла бы к себе домой! Он совсем не такой, как наш так называемый папка. Между прочим, ты сама при всяком удобном случае вякаешь, будто Джоуи на самом деле мне не отец, и, если хочешь знать, меня твои слова очень даже радуют.

Айви остолбенела, не в состоянии произнести ни слова. Но это продолжалось недолго. Выбравшись из кресла, она подалась вперед и влепила Сьюзен пощечину, которая больше пришлась по губам девочке.

– Не смей так со мной разговаривать, ты, маленькая дрянь! После всего, что я для нее сделала, она смеет так со мной разговаривать!

Ее рука снова взмыла вверх для следующего удара, но Сьюзен, схватив ее за запястье, отшвырнула старуху в угол комнаты.

– Отвали, старая карга! Еще раз услышу, что мой Барри похож на него, – убью! Слышишь, что я говорю? Он совсем не такой, как отец. Он милый, добрый. Он совсем не как твой сын, так что лучше помолчи!

Айви была так потрясена выходкой Сьюзен, что ей стало трудно дышать. Сердце бешено колотилось у нее в груди. Сьюзен еще никогда никому грубого слова не сказала, всегда слушалась старших и выполняла то, что от нее требовали. Айви вдруг почувствовала, что боится ее. Но Сьюзен не могла остановиться, ее прорвало:

– Ты приходишь сюда каждый день и устраиваешь нам тут настоящий ад. Ты без конца портишь жизнь маме и считаешь, что мы это проглотим. Знаешь, мне это надоело. Ты мне никто. Я называю тебя бабушкой, потому что так надо, но жду не дождусь того дня, когда я наконец смогу сменить свою фамилию на любую другую – Смит или Джонс, все равно, лишь бы не носить проклятую фамилию Макнамара!

16
{"b":"118484","o":1}