— Возьми себя в руки, идиотка, — пробормотала она сама себе сквозь стиснутые зубы, отворачиваясь от окна. Она принялась открывать странные сундуки, которые тоже были прикреплены к полу. Они были забиты одеждой — дорогие льняные туники, бархатные камзолы, чудесные шерстяные панталоны, все небольшого размера, сшитое для капитана. Она была в каюте самого Бриенна. Глядя на мебель красного дерева и бархатные драпировки, она уверилась в этом еще раз. — Но если он собирается скормить меня рыбам, зачем оставил в таком роскошном месте?

Она принялась разглядывать длинный стол, заставленный аккуратными стопками бумаг. Если бы ее уроки с Оливией не закончились так скоро! Рани продиралась сквозь неразборчивые строчки, пока не нашла на одной из страниц знакомое слово — Торрес! Это было письмо с инструкцией, посланное хозяином Бриенна, и было адресовано кому-то по имени Рейнард. Она перевернула листок в поисках подписи, и как раз в этот момент дверь каюты распахнулась.

Люк Бриенн смотрел на прекрасную женщину, окутанную рассеянным утренним светом, прижимающую бумаги Рейнарда к груди. Большие глаза изучающе смотрели на него, пытаясь понять, что он собирается делать. Он улыбнулся.

— Я вижу, ты чувствуешь себя как дома и уже оправилась от снадобья, которое дал тебе Эмиль.

Рани положила бумаги обратно на стол, но дрожь в руках выдавала ее волнение.

— Ты намереваешься убить Риго Торреса и строишь какие-то козни против его отца. Почему?

— Сообразительная малышка, неужели ты не понимаешь? — он сделал шаг и остановился, скрестив, руки и широко расставив ноги в позе бывалого моряка. — Как случилось, что ловкая маленькая воровка, чуть было не ограбившая бедного моряка, оказалась в доме Торреса, одетая как леди?

— Если ты так много знаешь обо мне, сам и отвечай, — насмешливо ответила она, заставляя свое сердце биться ровнее.

— Ты девка Бенджамина Торреса.

— Я невеста Бенджамина Торреса! — внезапно Рани поняла, что так ее ценность в глазах Бриенна возрастет, и это будет лучше для нее.

Он разглядывал рубиновые и золотые гребни в ее волосах, потом остальные украшения и дорогое парчовое платье.

— Кто-то неплохо поработал с тобой, это очевидно.

— Семья Бенджамина приняла меня. Его кузина Оливия Фонтене поддерживает меня. Ты наживешь опасных врагов, если причинишь мне вред, капитан.

Он удивился.

— Разве хоть кто-нибудь узнает, что я хоть пальцем дотронулся до тебя?

— Я представляю для тебя гораздо большую ценность живой и здоровой, чем мертвой… Бенджамин хорошо заплатит тебе — если ты, конечно, не тронешь меня… — она увидела, как он помрачнел, и испугалась, не зашла ли она слишком далеко. — Ты или твои ублюдки. Позаботься о моей безопасности, и тебя ждет большая награда.

— Предположим, что я так и поступлю. Ты можешь оказаться очень полезным средством. Ничто другое не приведет так легко проклятого испанца в руки Рейнарда. А невеста его брата вполне сгодится для приманки. Все, что мне нужно, — это убить Риго Торреса.

У Рани похолодело внутри.

— Ты снова говоришь об этом. Почему ты хочешь убить брата Бенджамина? Твоим врагом станет один из самых влиятельных домов в Марселе. Иудеи ставят семью превыше всего.

Он ехидно рассмеялся.

— Я не боюсь иудеев. Я работаю на одного из них.

Эспаньола. Июнь 1525 года

Отец Бартоломео де Лас Кассас произнес последнюю молитву над пищащим младенцем и вернул молодого Диего Гуаканагари Торреса матери. Ласково улыбаясь, он шепнул ей на ухо:

— Теперь он новокрещенный христианин, а не только иудей.

Мириам с теплотой посмотрела на священника, который знал, что она, последовав примеру семьи Торресов, сделала сыну обрезание спустя неделю после рождения. Теперь он был еще и крещен. Из-за обрезания между ней и Риго снова вышла ссора. Только вмешательство Магдалены и Аарона, убедивших Риго, что это делается из медицинских соображений, заставило ее упрямого мужа согласиться.

На ранчо не было ни церкви, ни священника. Во время редких визитов святых отцов мессу служили в большой доме Торресов. После службы все разошлись, и Риго остался с Бартоломео.

— В первый раз за многие годы мы можем поговорить спокойно, — сказал доминиканец, опустившись в низкое кресло, искусно сплетенное из пальмовых листьев, натянутых на бамбуковую основу.

— Поговорить или прочесть наставления? Отец Бартоломео засмеялся.

— Может быть, тебе решать. Я был твоим старшим братом и наставником до того, как принял сан. — Он ждал, глядя на Риго внимательными добрыми глазами.

Риго взъерошил волосы, развязав кожаный ремешок, не дававший им развеваться по ветру. Он выглядел печальным.

— Ты знаешь, что у нас с Мириам не все благополучно? — Вряд ли его вопрос требовал ответа.

— Я прибыл только вчера вечером и заметил, что твоя жена печальна, а ты встревожен. Больше я ничего не знаю. Почему бы тебе не рассказать, что произошло с тех пор как вы покинули Санто-Доминго.

Бартоломео терпеливо выслушал историю их женитьбы.

Потом Риго рассказал о том, как его пытались убить, как Мириам оказалась в плену и как из-за этого немного раньше срока родился Диего. Он горько закончил:

— После рождения ребенка я наговорил ей много лишнего и наверняка обидел. Потом, когда мы вернулись сюда, она заболела и чуть не умерла. Только последние пару недель Мириам начала приходить в себя. Но мы все еще не помирились. Она настояла, чтобы мы совершили с Диего этот ужасный обряд, — Риго содрогнулся при воспоминании. — Я никогда не допустил бы этого, если бы не настояли отец и Магдалена.

Бартоломео тихонько засмеялся.

— Многие ученые люди, доктора, считают, что обрезание очень полезно для здоровья, что это больше, чем религиозный символ. Хоть в моем возрасте мне уже трудно согласиться с этим.

Риго молча посмотрел на брата.

— Ты не считаешь, что этот иудейский обычай опасен? Бартоломео покачал головой.

— Ты только скрываешь за этим предлогом истинную причину размолвки. Даже твой брат Бенджамин уже не стоит между вами. У Мириам нет другого мужа, но ты почему-то не хочешь вернуться к своим супружеским обязанностям. То, как ты рассказываешь мне о ней, говорит о твоей любви к ней. А твой гнев после рождения Диего вызван страхом за нее и чувством вины за то, что она была больна.

— Ты знаешь меня, Бартоломео, может быть, лучше, чем кто бы то ни было. Меня нелегко любить. И для женщины — леди, такой образованной и умной, как Мириам — грубый испанский наемник не лучший выбор. — Вот, снова ты боишься, что она отвергнет тебя. Я верю, что леди выбрала тебя, потому что любит, но никто, кроме тебя самого, не может узнать правды. Ты должен поговорить с ней с открытым сердцем, если хочешь, чтобы и она была искренней с тобой.

Весь день Риго обдумывал слова Бартоломео. То же самое говорил ему Аарон перед рождением Диего. Он осматривал новые укрепления вокруг форта. Уже пора возвращаться домой и готовиться к празднику. Его отец пригласил людей со всей округи, чтобы отпраздновать рождение и крещение первенца старшего сына.

Готовилось угощение, будут музыка и танцы. Все будут веселиться — все, кроме родителей малыша.

— Неужели я просто должен сказать Мириам, что люблю, — спросил он Пелигро.

Конь заржал в ответ.

Риго был очень раздражен, боясь, что его жена может умереть от лихорадки. Грубые слова, которые вырвались у него во время родов, все это время мучили его. А когда она пришла в себя, он боялся приблизиться к ней. Она казалась такой несчастной! Он был свидетелем мучений, которые она претерпела во время родов — мучений в которых виноват он.

— Это плод моего семени заставил ее страдать. Он подумал, что весьма понятно, почему большинство мужчин предпочитают не видеть, как рождаются их дети. Но после всего, что произошло, он не стал меньше желать ее. «Если я пойду к ней сейчас, она должна снова пустить меня в свою постель». Конечно, он мог поступить так, как делают большинство мужчин в Испании, — не трогать больше свою жену и относиться к ней только как к матери своего наследника. Но он не хотел никакой другой женщины, хотя многие служанки в доме и многие девушки тайно не сводили с него восхищенных глаз.