— Будет любопытно взглянуть на него, когда он проснется, — сказала она с улыбкой, от которой ее серые глаза блеснули серебром.

— Ты так уверена, что он останется жив, — с надеждой в голосе проговорил Бенджамин. — Господи, сделай так, чтобы эта женщина оказалась права!

— Сейчас ты поможешь ему гораздо больше, если позаботишься о себе. Иди выспись, а я побуду с ним, — решительно потребовала Мириам.

Риго медленно приходил в себя, подобно человеку, погруженному в воду и изо всех сил стремящемуся на поверхность. Постепенно воспоминания стали всплывать в его памяти какими-то отдельными эпизодами: вспомнил, как взорвался снаряд, как Пескара вытащил его, как позвали хирурга… его брата! Риго стиснул зубы от боли и огляделся. Он находился в просторной спальне, на его взгляд, гораздо большей, чем в провинциальном имении Луизы. Тяжелые бархатные занавеси на окнах. Полог кровати из чудесной парчи, сама постель была самой мягкой из всех, на каких ему когда-либо приходилось спать. Белоснежные льняные простыни были гладкими как шелк. Мебель в комнате была покрыта лаком и искусной резьбой в стиле, который предпочитали богатые жители Прованса. «Я мог бы кормить всех моих людей в течение месяца на те деньги, которые можно выручить только за один из тех серебряных подсвечников», — изумленно думал Риго.

Семья его отца была очень богата, если, конечно, это был их дом. Но тут он вспомнил слова Бенджамина о том, что они живут в Эспаньоле. Тогда где же он находится? Ведь не мог же он быть без сознания так долго. Вдруг он увидел молодую женщину, внимательно следящую за ним. Это, несомненно, была знатная леди, несмотря на простое коричневое платье. У нее было аристократическое волевое лицо, при этом, правда, не отличающееся ни утонченностью, ни красотой в привычном смысле слова. Высокие скулы и изогнутые брови подчеркивали привлекательность широко расставленных глаз. Ее темно-русые волосы, в лучах солнца отливающие бронзой, были небрежно рассыпаны по плечам, что подчеркивало их шелковистую прелесть.

В ней чувствовалась какая-то незащищенность, хоть она и старалась выглядеть уверенной и спокойной. «Почему мне так явственно это видно?» — спрашивал он себя, пока она медленно и тихо подходила к постели. Незнакомка была худа и достаточно высока для женщины.

— Кто вы? — его голос прозвучал резко и сухо. Словно и не собираясь отвечать, она повернулась к столику, стоящему у кровати, и налила в серебряный кубок немного вина с водой.

«Боже, как эти люди богаты. В этом доме, кажется, все из серебра…»

— Выпейте, — сказала она, поднеся кубок к его губам, — Другой рукой приподнимая с подушек его голову. Она говорила на наречии Прованса, но с кастильским акцентом.

— Я еще во Франции? Где я нахожусь, миледи? — спросил Риго на ее языке.

— Вы говорите по провансальски? Это замечательно, на кастильском я не очень хорошо разговариваю. А что касается того, где вы — то мы в Марселе. — Она улыбнулась про себя, увидев, какой ужас промелькнул у него на лице. — Да, испанец, — беспечно сказала она, — ты в лагере врага.

— Но это очень недурная тюрьма. Гораздо лучше, чем я когда-либо видел, а вы — самый милый тюремщик из всех каких я когда-либо встречал. Как вас зовут?

Мириам не понравилась начало разговора. Этот бродяга быстро перехватил у нее инициативу! Как можно хладнокровнее она ответила:

— Слишком много вопросов. Что касается меня, то я — Мириам Талон, невеста вашего брата Бенджамина. Это он спас вам жизнь и доставил сюда.

Риго несколько мгновений обдумывал услышанное, задержавшись взглядом на лице этой беспокойной молодой женщины. «Интересно, сколько ей лет? Наверняка больше двадцати…»

Вслух же он произнес:

— Мой брат — испанец, родившийся в Новом Свете. Как он мог найти убежище в городе, осажденном имперской армией?

И снова чуть заметная, почти горькая улыбка тронула ее губы.

— Торресы древний испанский род. Они жили на этой земле задолго до того, как возникло государство вашего короля Карла — до 1492 года, а потом оставшиеся в живых были вынуждены отправиться в изгнание. Дядя Исаак нашел пристанище для себя и своей семьи здесь, в Марселе. Твой дед с семьей пострадали за веру. Пока твой отец путешествовал по Новому Свету с экспедицией Колона, все они погибли на костре инквизиции. — Ее взгляд стал холодным, будто скованным льдом.

— Иудеи, — эхом повторил он, когда до его еще затуманенного опиумом сознания дошло то, что было вполне ясно. Исаак, Бенджамин, Мириам… — Иудеи… Родственники моего отца — иудеи? — прошептал он. Ужасная ирония происходящего поразила его, и он, забыв на миг о боли, рассмеялся.

— Из-за моей индейской крови я едва не был продан в рабство. Теперь я рискую вдвойне: меня всего лишь могут сжечь на костре! Как мне повезло с родителями!

— Как у вас поворачивается язык сетовать на судьбу! Любой человек был бы горд называться Торресом, — сказала дна, задыхаясь, от гнева на этого грубого невоспитанного варвара.

Жгучая боль в боку заставила его замереть. На лбу Риго выступила испарина. Мириам поспешно склонилась к нему и приподняла повязку, чтобы осмотреть шов.

Несмотря на слабость, Риго сопротивлялся осмотру. Святой Виргинии, эта энергичная молодая женщина совершенно не видит его смятения. Он лежит перед ней раздетый, а она как будто этого и не замечает!

— Я смертельно ранен. Позови Бенджамина, он поможет мне. Он ведь лекарь, — прохрипел он.

— И я тоже. Бенджамин не спал трое суток, сначала он пережил кораблекрушение, а потом заботился о тебе. Так что молчи и лежи спокойно, чтобы я могла посмотреть, не испортил ли ты мою работу. — Ее демонстративная отстраненность быстро охладила его чувства.

Пока ее пальцы искусно исследовали красный рубец на боку, он смотрел на нее в немом изумлении.

— Ваша работа? Вы лечили меня? Похоже, я уже на небесах и не удивлюсь, если сейчас увижу воочию святого Петра и самих архангелов!

— Человеку, который прожил жизнь, подобную вашей, вряд ли стоит рассчитывать на приглашение в рай, — сказала она резко.

— Что вы добавили в воду? — проигнорировал он последнее ее замечание. Он с любопытством разглядывал небольшую бутылочку с жидкостью, которой она смочила ткань.

— Алоэ, камфара, а еще настой диких трав, которые я сама собираю и сушу летом, — объяснила она. — Лежите спокойно. Вы порвали один из швов.

— Швов? Вы штопали меня как рваную одежду? — недоверчиво спросил он, пытаясь поднять голову, чтобы рассмотреть рану. За этим последовало несколько диковинных ругательств, отчего у Мириам зашлось сердце.

— Позови Бенджамина! Я человек, а не кусок тряпки Ему необходимо снова вскрыть рану и прижечь ее.

— Это Бенджамин убедил зашить тебя, — ответила она резко, прижимая к ране компресс, — и он помогал мне во время операции.

— Иудеи! Все вы сумасшедшие! Должно быть, святая инквизиция была права, изгоняя вас из Испании!

Мириам боролась с искушением распороть все швы, но его попытка приподняться привела к потере сознания, и воспользовавшись этим, Мириам снова приложила к ране влажный компресс. Из небольшого отверстия, через которое Бенджамин собирался вставлять камыш, кровотечение прекратилось. Это вселяло надежду. Хотя, учитывая темперамент подопечного, трудно было прогнозировать исход лечения. Он был абсолютно неуправляем.

Мириам разглядывала испанца, взглядом обводя грудь, мускулистые руки, лицо. Она была рада, что его беспокойные глаза больше не дразнили и не обвиняли ее. Если Бенджамин был образцом добра и света, то его темный двойник был, несомненно, порождением ада! Вдруг ее осенила мысль связать его?

Мириам кратко отдала приказание Паоло. Вскоре тот вернулся с мягкими, но прочными бинтами.

Действовать надо было быстро, чтобы никто не помешал. Если до отца дойдет слух о том, что она одна возится с больным, да еще обнаженным мужчиной, разразится грандиозный скандал!

Привязать руки Риго к краям постели и прикрепить его запястья льняным бинтом было довольно просто.