Проснувшись от прикосновения яркого весеннего луча солнца, первое, что он осознал, — Рани нигде не было видно. Оглядываясь вокруг в поисках ее и волка, он почувствовал острую боль в шее. Потирая ее, он поднялся и пошел к тому месту, где они оставили лошадей. Кобыла Рани и ее волк исчезли. Странное чувство охватило его. Это была смесь облегчения и беспокойства. В самом деле, что бы он делал с этой девушкой в Марселе.

«Но куда же она подевалась. Ведь ее очень быстро найдут. С другой стороны, это хорошо. Эта девчонка может довести самого терпеливого из людей до самоубийства» В этот момент его желудок напомнил о голоде: «Мне кажется, что даже кусок вареного ежа мне сейчас не повредил бы»

В детстве в Эспаньоле тайно учили его охотиться и ловить рыбу. Но сейчас у него не было ничего, кроме ножа. Бенджамин не имел ни малейшего представления о месте своего пребывания. Может быть, недалеко от Верчелли… Потом он вспомнил, что у него нет денег, правда, были медицинские инструменты и лекарства. Может быть, ему удастся обменять скальпель на хлеб и сыр.

Его размышления прервал Веро. Обернувшись он увидел Рани, слезавшую с лошади. В руке у нее была убитая курица.

— Я принесла немного еды, — сказала она гордо и через мгновение уже принялась ощипывать птицу.

Бенджамин не мог решить для себя, обрадовался ли он возвращению девушки. Поэтому просто спросил:

— Где ты взяла курицу? — и вдруг заметил, что Рани привезла еще и какой-то сверток. «Развернув его, он обнаружил там фляжку с вином и буханку хлеба. Бенджамин внимательно оглядел девушку, стараясь определить, не продала ли она что-нибудь из своих золотых украшений.

— На что ты купила все это? На какой-нибудь из своих браслетов?

Рани покачала головой.

— Украшения цыганки — ее самое ценное достояние. Она никогда их не отдаст. Просто я нашла одну ферму с очень ленивой хозяйкой, которая спала в тот час, когда уже должна была кормить свою птицу.

— Ты украла эту курицу? А ты не подумала о том, что тебя могли поймать?

— Не считай меня полной идиоткой. Я поймала курицу и свернула ей шею без малейшего звука, — ответила девушка нетерпеливо.

— А хлеб и вино? — Он наперед знал, что ответ ему понравится не больше, чем предыдущий.

— Вино я нашла в погребе, а хлеб, естественно, на кухне. Кстати, именно крошками от этой буханки я подманила курицу. — Говоря это, Рани закончила ощипывать птицу и принялась ее разделывать.

— Ты удивительно… предприимчива. Но прошу тебя, не надо валять бедную курицу в грязи. И вообще, нам надо найти какой-нибудь ручей и вымыть ее.

— У тебя странная слабость к воде. Если курицу вымыть, то пропадет весь аромат. Слушай, мне кажется, ты не умеешь разводить костер, ведь ты вырос в богатом городском доме, где в камине всегда были горящие угли, разве нет?

— Я вырос на одном из островов в Новом Свете. И умею охотиться и разводить огонь не хуже любого цыгана. — Он подчеркнул последнее слово и пошел за своей сумкой, чтобы достать фитиль. — Пока я развожу костер, вам с Веро нужно найти ручей или лужу.

Она пробормотала что-то по-цыгански, бросила курицу к его ногам и гордо удалилась. Потребовалось почти полчаса на то, чтобы Веро нашел небольшой ручей почти в миле от их стоянки. Он был узкий и мелкий, но на худой конец мог сойти и такой. По крайней мере, не плавать же в нем он собирается. Она содрогнулась при воспоминании о первом знакомстве с водой и повернула назад. К ее удивлению, Бенджамин действительно сумел развести костер. Он выслушал ее объяснения относительно ручья и отправился к нему, прихватив с. собой курицу.

К тому времени как он вернулся с хорошо промытым от крови и грязи цыпленком. Рани успела поставить две рогатины по обеим сторонам костра. Увидев, что девушка собралась проткнуть курицу какой-то палкой, чтобы пожарить ее над пламенем, Бенджамин воспротивился:

— Э, нет. Я не хочу, чтобы мне пришлось мыть его снова, Дай-ка, я сам все сделаю.

Девушка театрально закатила глаза к небу, вздохнула и предоставила Бенджамину полную свободу действий. Ей пришлось удивиться в очередной раз. Он не только пожарил курицу, но и сделал это ничуть нехуже самой Рани.

Когда они закончили трапезу. Рани вытерла жирные пальцы о подол юбки, прислонилась спиной к стволу дерева и пробормотала:

. — Не зря я сегодня потратила утро. И курица, и вино очень даже неплохи.

— Позволь с тобой не согласиться. Вино не из лучших, слишком кислое.

— Не знаю, как Ваше Сиятельство, а меня это вино вполне устраивает.

— Извини, если я тебя обидел. Я действительно очень признателен за то, что ты обеспечила такой хороший завтрак. А теперь пора подумать о дальнейших планах. Интересно, как далеко мы от Верчелли? Может быть, ты и это знаешь по цыганским меткам?

— Конечно, знаю. Мы будем там к полудню. Кстати говоря, в Верчелли есть прекрасный рынок, на котором полно всяких фруктов и…

— Никакого воровства больше не будет! — резко прервал Рани Бенджамин. — Если тебе это сошло с рук на какой-то заброшенной ферме, это не значит, что тебя не поймают в городе. Я могу кое-что поменять на продукты… или, если мой вид не вызовет подозрения у горожан, я смогу заработать несколько монет своим ремеслом.

— У меня идея. Я отравлю несколько человек, а ты потом будешь их лечить.

— Нет! — Бенджамин даже вскочил от волнения. — Я врач и не позволю тебе никого травить!

Рани на секунду задумалась, а потом пробормотала:

— Если бы я была чуть младше, меня можно было бы крестить еще раз и получить несколько монет.

— Крестить еще раз?

Девушка рассмеялась от его неподдельного ужаса.

— Это старый фокус. Цыгане иногда крестят своих детей по нескольку раз для того, чтобы получить деньги и подарки от крестных родителей. Когда меня крестили последний раз, мне было девять лет. Я выглядела значительно младше, и меня можно было выдать за совсем маленькую девочку, — гордо закончила она.

— Рани, сколько всего раз тебя крестили? — Бенджамин рассеянно смотрел на пустынную дорогу, видимо, ожидая скорого прибытия церковной инквизиции.

Девушка начала усердно считать на пальцах.

— Семь. И плюс еще два, когда я была совсем младенцем. Бенджамин, казалось, не слышал ее ответа. Он сидел, отрешенно смотря на дорогу. Потом проговорил:

— Ты не должна никому это рассказывать. Слышишь, ни единой душе. Никому не говори, что ты была крещена!

— Ты что, правоверный христианин? Никогда бы не подумала!

— Нет, это не имеет ничего общего с моей верой. Повторное крещение, не говоря уже о девяти, — это государственное преступление. Ты когда-нибудь слышала об инквизиции? — Она кивнула, и он продолжал: — Сначала они будут долго пытать тебя, чтобы выяснить, не связана ли ты с каким-нибудь заговором, а потом сожгут на костре.

— Христиане иногда делают такие глупости?

— Я с тобой согласен. Мои предки были сожжены за то, что были иудеями, и моим родителям пришлось бежать из Испании в Вест-Индию. Пока я в Марселе — я иудей, но когда я возвращусь домой, я должен быть христианином, чтобы спасти свою жизнь. Все слишком серьезно, чтобы с этим можно было шутить. Обещай мне, что ты никогда ни с кем не будешь разговаривать на эту тему. — Он внимательно наблюдал за ней.

— Да, да. В конце концов, я уже взрослая, и меня все равно уже никто не станет крестить. — Она посмотрела на него с неподдельным интересом. — Так ты иудеи? Я слышала что-то о них…

Ее взгляд непроизвольно опустился ниже его пояса.

— Ты маленькая любопытная кошка, — усмехнулся Бенджамин. — Что касается того, на что ты сейчас смотришь, тебе остается только смотреть на это. Во всяком случае, во время нашего пути в Верчелли. А я буду думать, как нам заработать денег на еду, постель и ванну.

— Ванну? — Неприкрытая тревога прозвучала в голосе Рани, и она даже приподнялась, готовая бежать.

— Да, ванну, — повторил он тоном, не допускающим возражения, — или ты будешь спать в конюшне рядом с лошадьми. С лошадьми!