— Я не слишком искушен в придворных танцах, миледи, поскольку всего лишь грубый наемник, — ответил он, допивая вино и сжав в руке кубок, почувствовав, аромат, исходивший от ее волос.

— Грубый, неграмотный солдат, болтающий о латинской истории и говорящий по провансальски так свободно, как мало кто в этом доме, — парировала она, когда он невольно начал приближаться к ней, как мотылек к пламени.

Он невесело усмехнулся.

— Я не один здесь, кто является не тем, за кого себя выдает. Вы, моя скучная докторесса, превратившаяся в царицу бала! Ни фижмы, ни дорогой шелк не мешают вам танцевать.

Она пожала плечами, странно польщенная этим двусмысленным комплиментом.

— Я надеваю одно платье для работы, другое — для игр. Вы играете когда-нибудь, Риго? Или вся ваша жизнь прошла под знаком исполнения долга?

— Неужели вам настолько наплевать на неписаные правила, царящие в обществе? Наверное, раз вы выбрали мужскую профессию. Но позвольте мне объяснить вам кое-что о незаконных сыновьях-полукровках. Едва ли добропорядочные женщины захотят испортить свою репутацию, водя дружбу с человеком такого происхождения. Вы думаете, если я начну танцевать с одной из этих страстных женщин, ваш отец станет смотреть на это с улыбкой умиления? Прекрасные леди вашего положения предпочитают принимать, меня под покровом ночи, но при свете дня они избегают моего общества.

Он отвесил ей пьяный поклон и продолжал:

— Я играю, леди Мириам, но в темноте. Это ведь так вяжется с моей натурой, разве вы не согласны?

Мириам вспыхнула. Она отвечала, надеясь, что в рассеянном свете луны Риго не заметит ее смущения:

— Так, значит, вы так ненавидете людей народа, которому принадлежала ваша мать, что даже отказываетесь от имени Наваро? Если бы она принадлежала к белой расе, Аарон Торрес мог бы жениться на ней и ваша жизнь была бы совсем другой.

Доля истины в ее словах пришлась ему совершенно не по вкусу.

— Я тот, кто я есть, и этого изменить нельзя, так же как невозможно изменить законы, .управляющие обществом, — горько сказал он. — А вы есть та, кто вы есть — прекрасная женщина, одна в этой темноте, без защиты вашего отца или жениха. Неблагоразумно с вашей стороны искушать дьявола, леди. — Он подошел еще на шаг ближе и снова почувствовал нежный запах роз

— Я не боюсь вас. Риго, — солгала она, не отступая перед его насмешками. — И мне не нужна защита, чтобы гулять в саду при лунном свете. «Я, кажется, теряю рассудок».

Он пробормотал какое-то проклятие и забросил кубок для вина в кусты, потом сделал еще один бесшумный шаг по направлению к Мириам и схватил ее за руки.

— Вы пьяны, Риго. Если у вас есть хоть капля уважения к брату, отпустите меня, — сказала она, не сопротивляясь и стараясь при этом изо всех сил говорить спокойнее.

— А если вы хоть сколько-нибудь уважаете Бенджамина, что вы делаете здесь, мучая меня? — воскликнул он, одной рукой прижимая ее к себе, а другой запутываясь в ее замысловатой прическе, из которой на землю падали жемчужины и топазы. — Твои волосы подобны расплавленной бронзе, когда луч солнца касается их, но я — сама тьма, Мириам, я — сама тьма, — прошептал он, нежно целуя ее.

Бенджамин всегда целовал ее очень осторожно, сдерживая страсть. Она была ошеломлена, когда Риго завладел ее ртом. Смятая его объятиями, она обеими руками упиралась в его грудь, пытаясь глотнуть хоть каплю воздуха. Вдыхая, она разомкнула губы, и его язык скользнул вовнутрь. Не оставляя за ней выбора, он все нежнее целовал ее, ожидая и желая ответа.

Неожиданно у него промелькнула мысль, что никто еще не целовал ее, и волна нежности окутала его. Он продолжал ласкать ее, покрывая поцелуями щеки, шею, перебирая пальцами длинные локоны, рассыпавшиеся по спине, и наклоняясь все ближе к открытой и волнующей линии груди. Он ласкал, терзал и снова ласкал ее своим горячим ртом, опускаясь все ниже и ниже, пока не услышал оглушительное биение ее сердца.

Когда его обжигающее дыхание коснулось ее груди, Ми-риам подумала, что сердце сейчас разовется. Его рука отпустила ее волосы и потянулась вниз, в вырез платья, сдвигая жесткий корсаж. Парча была богато украшена золотой нитью и топазами. Риго никак не удавалось освободить от тяжелой ткани грудь; тогда, прижавшись к теплой ложбинке, он снова начал покрывать поцелуями ее шею и губы.

Она уже обнимала его за плечи, вцепившись пальцами в дорогой черный бархат камзола. «Я — сама тьма», — в смятении вспомнила Мириам. Она чувствовала волнение Риго и даже сквозь плотную ткань одежды ощущала, как напряжена его плоть.

Он снова накрыл ее губы своими, и она в первый раз ответила ему, побуждаемая зовом молодого голодного тела. Она не замечала ни того, что ее губы распухли от поцелуев, ни того, что платье и прическа были в беспорядке.

Риго терзал невыносимый огонь желания.

«Конечно, я, грубая скотина, легко могу взять верх над ней! Но ведь она будет женой моего брата!» — Эта мысль вертелась у него в мозгу, словно надоедливая муха, пока он наконец не оттолкнул ее.

Мириам отшатнулась, задыхаясь, в полном смятении: у нее все еще кружилась голова, но ей ничего не оставалось, как взять себя в руки и снова попытаться обрести душевное равновесие. Ноги не слушались, и Мириам упала бы, не окажись на ее пути лимонного дерева. Она оглянулась назад и посмотрела на Риго; он тяжело дышал, словно пробежал много миль.

— Благодарите провидение, леди, что в этот раз на вас именно такое платье, с этими проклятыми подпорками! — С этими словами он развернулся и скрылся в тени олив.

Мириам стремглав бросилась через двор, по внешней лестнице влетела в свою уединенную комнату, упав в кресло перед большим зеркалом. В безмолвном ужасе она разглядывала свое отражение. Волосы были спутаны, а губы совсем распухли от поцелуев.

Тихо вошла служанка и осторожно спросила:

— Могу я чем-нибудь помочь, госпожа?

Мириам подняла дрожащие руки, чтобы вытащить из рассыпавшихся прядей оставшиеся жемчужины и топазы. Не дожидаясь приказаний, служанка принялась помогать ей, пасстегивая замки украшений и как можно осторожней распутывая густые волосы.

— Я, конечно, не парикмахер, миледи, но так, по-моему, будет лучше, — сказала она, заканчивая разматывать и разбирать замысловатые петли и косы.

Да, очень хорошо. Благодарю вас. Теперь, если бы вы принесли мне немного воды, я бы с удовольствием умылась.

«Я должна смыть следы его рук!»

Однако Мириам прекрасно понимала, что вся вода Средиземного моря не могла отмыть ее душу. Приведя себя в порядок, она вернулась к гостям по внутренней лестнице, моля Бога, чтобы никто не хватился ее.

Бенджамин, стоявший среди поздравлявших его людей, видел, как она спускалась по лестнице. Мириам была бледна как полотно. Видимо, что-то случилось. Потом он заметил, что вместо замысловатой прически волосы Мириам уложены кое-как. Наскоро извинившись, он устремился к ней и протянул руку, помогая сойти с лестницы. Ее рука была холодна как лед.

— Что случилось? Неужели эта свинья Дюбэ…

— Нет! Ничего не случилось, Бенджамин. Я просто не ловко себя чувствовала в новой неудобной одежде. Зацепившись за розовый куст, я упала на дорожку. Хорошо еще, что я была одна и никто не увидел моей неловкости.

«По крайней мере в том, что я была растяпой, я не лгу».

Бенджамин заметил, что взгляд ее, не остановившись на Дюбэ, на мгновение задержался на Риго. Он чувствовал, что его брат тяжело дышит, словно его ударили в солнечное сплетение. «Нет, конечно, этого не может быть!» — отверг он внезапно промелькнувшую мысль.

Отвернувшись от Риго, Мириам умоляюще посмотрела в глаза своему жениху.

— Пожалуйста, Бенджамин, со мной все в порядке, ничего не пострадало, кроме моего женского самолюбия. Умоляю тебя, не заостряй на этом внимание. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Да. В этом ты права. — Он повел ее к танцующим в Центре зала. «^

«Уверен, она не лжет. Нет никаких причин предполагать, что что-то произошло между ней и моим братом. Он не посмел бы поднять на нее руку. Не смог бы так отблагодарить меня», — думал Бенджамин.