В последнее время Енё Барадлаи дни и ночи проводил в доме Планкенхорст. Он совсем перебрался туда. Старый дворецкий присоединился к восставшим, и в его комнате поселился Енё. Он почти не выходил из дворца.

Необычные времена приводят к необычным поступкам. Когда ночь освещается заревом подожженных снарядами домов, когда рвущиеся во тьме гранаты прогоняют сон, тогда ни у кого не возникает вопроса, дозволяет ли этикет неженатому молодому человеку проводить все ночи напролет в обществе одинокой вдовы и ее дочери, утешать представительниц слабого пола, когда они в ужасе и страхе мечутся из угла в угол по комнате, ободрять их, более того – часами держать в своих объятиях дочь хозяйки, прижимая ее голову к своей груди, гладя и успокаивая, и при каждом разрыве снаряда, при каждом испуганном вскрике молодой красавицы крепко стискивать ее плечи.

Енё с полным основанием думал, что его отношения с Альфонсиной теперь уже ни для кого не составляют тайны. Он считал себя ее женихом. При встрече и прощании он обнимал и целовал девушку на глазах у ее матери. В этом случае потворство равнозначно благословению и согласию. Дело было теперь только за тем, чтобы надлежащим образом оформить эти установившиеся сами собой отношения.

Но для этого следовало дождаться лучших времен. Сейчас страх вздымает со дна души такие огромные волны, что они способны поглотить даже самые высокие маяки.

Будь теперь другое время, какое бы это было блаженство – провести три ночи и три дня кряду вблизи любимой! Иметь право каждую минуту, при любых обстоятельствах входить к ней в комнату! Будить ее, а иногда и самому просыпаться от ее прикосновений. Быть кумиром божества, которому молишься, кого всегда жаждешь видеть, без которого грустишь, чье присутствие приносит счастье. Какую радость приносила Енё привязанность Альфонсины. ее томленье, когда он сжимал ее трепещущее тело в своих объятиях, когда он чувствовал ее слезы на своем лице, когда их взоры встречались! А порой, когда шум сраженья ненадолго смолкал и воцарялась глубокая тишина, утомленная красавица без сил роняла голову на грудь юноши, и он мог часами держать ее в своих объятиях, любуясь ее улыбавшимся во сне лицом. А. когда вдали снова раздавалась канонада, он нежным поцелуем будил ее, чтобы громкий взрыв не напугал спящую.

Какое идиллическое счастье испытывал бы он, если бы ужас, страх и тревога не обуревали все его существо! Подобно тому, как наполненный вином кубок способна отравить одна капля горькой полыни, так и небесное наслаждение может быть отравлено одной мыслью. И мысль эта была: «Что ждет нас завтра?»

Таинственный саисский занавес скрывает тысячу тайн: вопрошающий получает тысячу ответов.[56]

И все же вполне вероятно, что тысяча первую тайну, от которой зависит судьба человека, занавес не раскроет никому.

Енё напряженно искал ответа на тревожившие его мысли.

Что принесет с собою завтрашний день?

Может быть, победят восставшие?

А если мятеж подавят?

Что, если разгорятся уличные бои? Что, если будут штурмовать каждый дом и люди будут отстреливаться из ворот, с балконов, из окон?

Неужели не пощадят ни женщин, ни безоружных?

Может случиться, его схватят вместе с любимой и разрубят на куски?

А если город капитулирует? Если бунтовщики сложат оружие?

Что будет, когда вернутся люди, стоявшие прежде у кормила власти?

Амнистируют ли они их, или применят к ним репрессии?

Какая судьба ожидает тогда семью Планкенхорст?

Известно ли власть имущим, какую роль сыграли эти женщины в освободительной борьбе?

Разве это возможно скрыть?

Может быть, удастся объяснить их поведение стечением обстоятельств?

Может быть, военные судьи разбираются в психологии и в психопатологии, возможно они признают, что эти женщины были временно невменяемы?

А что, если львиную долю их деяний переложить на мертвых или бежавших героев?

И разве исключено, что среди множества их бывших друзей найдутся такие, что захотят взять женщин под свою защиту?

А быть может, именно они-то и станут особенно яростно их преследовать?

А вдруг им все же придется предстать перед трибуналом? Что, если их осудят? Бросят в тюрьму? А может быть, даже казнят?

О том, что будет с ним самим, когда падет Вена, юноша не задумывался.

Он только перенес из осторожности в свою маленькую комнату во дворце Планкенхорст фрак и цилиндр, а калабрийскую шапочку и прочие атрибуты героических дней тщательно запаковал и отдал на хранение привратнику того дома, где он прежде жил.

Уж его-то наверняка не привлекут к ответственности.

Ведь за все это время он ничего не совершил – ни хорошего, ни дурного.

Он просто развлекался при виде зрелища, которое другие, более экзальтированные юноши, принимали всерьез.

А он, он принимал всерьез лишь вздохи прекрасной дамы своего сердца.

И вообще, он готов разделить участь своей любимой. Даже умереть с ней вместе будет для него счастьем.

Правда, эта последняя мысль порой угнетала его, особенно когда он рисовал себе картину их смерти; но в конце концов он примирился и с этим.

В последние месяцы на столе в зале дворца Планкенхорст часто можно было видеть книгу о жирондистах. Енё прочел в ней, что было немало случаев, когда девушка и юноша, невеста и жених, вместе ехали в роковой повозке и, всходя друг за другом на эшафот, кричали перед смертью «Vive la liberté!»[57]

Даже с этой жестокой участью смирился юноша.

Он твердо решил: если Альфонсину постигнет беда, он покончит с собой.

Если Альфонсину бросят в темницу, он ради спасения любимой разворотит все камни, разрушит тюремные стены, растопит сердца судей. Он будет умолять, апеллировать, взывать к жалости, а если ничто не поможет, – убьет тюремного стража и похитит ее.

Если же случится самое страшное, если прольется драгоценная кровь Альфонсины, тогда прольется и его кровь. Пистолет уже заряжен, и на пуле, в обойме, выцарапано имя Альфонсины, чтобы он умер с ее именем в сердце!

Все это хорошо обдумал Енё в те редкие часы затишья, когда не слышно было орудийной стрельбы, и любимая девушка, положив свою отяжелевшую от бессонницы голову на его грудь, забывалась дремотой.

К вечеру третьего дня бои прекратились.

Основные силы защитников столицы признали себя побежденными. Отдельные небольшие группы еще продолжали отчаянное сопротивление в различных концах огромного города, а по главным его улицам уже маршировали под звуки фанфар победители.

В зале дворца Планкенхорст находились лишь трое: баронесса, ее дочь и Енё.

Вчерашние посетители этого дома исчезли без следа. И в ту самую минуту, когда под окнами раздалась музыка проходивших по улице войск, Енё услышал шаги на лестнице. Идут. Прямо сюда!

Он был готов ко всему, кроме того, что ему пришлось увидеть.

Старые знакомые, прежние поклонники баронессы, завсегдатаи вечеров во дворце Планкенхорст, снова входили один за другим с улыбающимися, торжествующими физиономиями, и всех их, без исключения, баронесса и Альфонсина встречали дружескими рукопожатиями; все громко смеялись, как смеются добрые друзья после долгой разлуки, после пережитых волнений, все чувствовали себя как дома и, перебивая друг друга, весело и радостно перебрасывались шутками, делились впечатлениями; обе женщины с непостижимой легкостью нашли верный тон в общем хоре: могло показаться, что прошедшие восемь месяцев невиданных и грозных событий были всего-навсего кратким сном, отделявшим вчерашний день от сегодняшнего.

Енё никто не замечал.

О нем просто забыли, словно его и не существовало на свете!

Никто из гостей долго не задерживался: ведь все заходили только сказать, что они живы и в хорошем настроении. Одни посетители сменяли других. Все светское общество возвратилось в город вслед за армией. Неожиданно Енё увидел только что прибывшую важную персону, и человек этот соизволил его приметить. Это был господин Ридегвари.