Взвод гусар отошел к источнику Часарфюрдё, а австрийская пехота вместе с пушками отступила за защитные дамбы водоотводного канала. Только три гусара рысью преследовали врага до самого шлагбаума, сколоченного из тяжелых бревен. Осмотрев под свистом пуль дамбы, гусары не спеша вернулись на исходные позиции. Конь одного из них, поскользнувшись на ровной мостовой, сбросил седока и убежал. Но его поймали стоявшие возле кофейни горожане.

В полдень чудесного солнечного майского дня первое подразделение гонведов атаковало установленные неприятелем в Буде заграждения. Это был десятый пехотный батальон.

Все офицеры шли впереди боевых колонн. С бастионов крепости наступавших обстреливали двенадцатифунтовыми ядрами, а установленные у арсенала мортиры забросали их бомбами. Непрерывная ружейная пальба, встречала из-за оград их появление. Но ничто не могло остановить героев, они рвались вперед.

Внезапно массивные ворота заставы широко распахнулись, и спрятанные там пушки выпустили по стремительно подвигавшемуся вперед батальону убийственный залп картечи.

Этот уничтожающий залп смял колонну атакующих. Часть гонведов бросилась в верхние этажи домов, продолжая из окон стрелять по частоколу. Другие, в поисках спасения, побежали туда, где были расположены резервные силы.

Теперь устремился на штурм крепости тридцать третий батальон.

Его поливали огнем со всех бастионов, но он все продолжал двигаться по направлению к шлагбауму.

Однако у ворот заставы этот батальон ожидала та же участь, что и его предшественников.

Тогда один венгерский артиллерийский офицер смело выдвинулся с двумя орудиями к самому берегу Дуная и с близкого расстояния начал в упор обстреливать заставу.

Увесистые ядра с треском сорвали с крюков тяжелые ворота. Скрытая за ними батарея была демаскирована и осталась без прикрытия на случай фланговой атаки, и оборонявшие заставу части спешно отступили со своими пушками, не выдержав неожиданного перекрестного огня. Д наступавший батальон с громкими криками «ура», с примкнутыми штыками ринулся на приступ частокола. Тем временем и рассеянный десятый батальон успел перестроить свои ряды и внезапно хлынул из переулка. И когда вся линия частокола оказалась атакованной, две выдвинутые вперед батареи стали забрасывать зажигательными снарядами здание водонапорной башни.

Еще бы только четверть часа!

Еще бы только один стремительный бросок!

Если б даже атакующие части не смогли смелым натиском сразу же захватить защитные дамбы водохранилища, им, во всяком случае, удалось бы выиграть время для того, чтобы батарея разрушила виадук. А перестань существовать виадук, будь выведен из строя механизм водонапорной башни, – дальнейшая защита крепости была бы немыслима.

Но в это время пришел приказ венгерского главнокомандующего – немедленно и повсеместно прекратить боевые действия.

И возможность одержать победу решительным натиском оказалась упущенной.

Но для чего понадобилось приостановить атаку?

Оказывается для того, чтобы два полководца могли обменяться письмами. Для того, чтобы два храбрых солдата доказали, что они плохие дипломаты.

А боевая тактика?… Что греха таить, за два столетия она нисколько не улучшилась!

Карл Лотарингский[102] в свое время совершенно так же уговаривал Абдурахмана,[103] как ныне Гёргеи[104] своего противника Хенци.[105] Если, мол, Хенци не сдаст Буду со всем крепостным гарнизоном, то он, Гёргеи, заставит его склониться перед его саблей».

Абдурахман в ответ на слова Карла Лотарингского приказал выставить на бастионах крепости острые копья с насаженными на них головами ста пленных христиан. Хенци же в ответ на ультиматум Гёргеи. подверг артиллерийскому обстрелу беззащитных жителей Пешта.

Он поступил так, пользуясь своей властью над гарнизоном крепости.

И мог бы в оправдание своих действий заявить:

– Я сделал то, что сделал. И сделал это, потому что ненавижу вас, потому что ваше торжествующее ликование вызывает во мне гнев. Я хотел нанести сердцу вашего народа рану, которая не заживет десятки лет и оставит в священных городах нашей страны кровавые следы они не высохнут до той поры, пока господь не пошлет к вам ангелов, которые сотрут их своей стопою.

Но ссылаться на то, будто мирные жители Пешта обстреливали Буду!

Это все равно, как если бы Герострат[106] заявил, будто он поджег храм Дианы[107] потому, что хотел выкурить оттуда комаров!

Комендант крепости сам не сознавал своего могущества! Он каждодневно дерзал осыпать пощечинами восставшего великана, этого извергающего, огонь чудища из апокалипсиса,[108] которое наверняка должно было разорвать его на куски. Он осмелился во время осады растоптать валявшееся у него под ногами самое драгоценное сокровище стоявшей против него нации – ее обожаемую юную столицу. И еще позволил себе приводить в оправдание, чтобы снискать сочувствие других, разные жалкие отговорки!

Чем был его поступок – геройским подвигом или злодеянием?

Если это геройский подвиг – незачем оправдываться. Если же злодеяние – оправдания для него нет!

Лавры – неувядаемы. Клеймо позора – несмываемо.

Так или иначе ни то ни другое не спрячешь!

Разве может олимпийская игра не иметь многочисленных зрителей? Пештскую набережную отделяет от набережной в Буде река, едва достигающая пятисот шагов в ширину. Здесь – партер. Там – сцена, турнир, на котором льется человеческая кровь; в нем участвуют настоящие герои и устраивается роскошный фейерверк: горит крепость, падают бомбы.

И как можно допустить, что зрители таких драматических событий останутся немыми свидетелями? Что они способны будут безмолвно созерцать появление новой пушки на горе Геллерт, которая уже через минуту заговорит, а еще через мгновение упавшее на крепостную стену ядро сокрушит ряды вооруженных врагов?

Городские жители облепили берег Дуная вдоль набережной, от острова Маргит до здания Людовицеума,[109] и в продолжение, всей битвы отовсюду раздавались торжествующие клики.

А потом с крепостной башни вдруг раздался окрик «Молчать!»

Рихард действительно остановился на постой в доме, где его радостно встретил дворник. И тот радушно принимал дорогого гостя.

Четвертого мая, когда раздался первый пушечный' выстрел, сапожник Михай покинул свою дворницкую: пусть кто угодно стережет дом! И он вихрем умчался со двора. В воротах Михай столкнулся с Рихардом, спешившим к своему военному начальству.

– Куда так стремительно бежишь, земляк? – спросил Рихард.

– Поглядеть на штурм крепости.

– Берегись, неровен час, ногу прострелят.

– Пуля не перелетит через реку, – хорохорился сапожник.

– Ну, в этом я не уверен.

– А я уверен. Таков физический закон: «Vis attractionis»[110] Явление это наглядно наблюдается возле воды. Ведь я когда-то учился в школе!

Через два часа Рихард вновь встретился с Михаем. К тому времени улицы были полны спешащими людьми. Сапожник задыхался от бега.

Оказывается, вода не притягивала к себе пули: девять мирных жителей были убиты выстрелами с крепостных стен. После этого зрители очистили партер. Но тут же устроились в ложах. Теперь люди наблюдали за военной игрой из окон. Они наивно думали, что пули не могут пробить стены домов. И продолжали созерцать бой.

И вдруг с крепостной башни снова раздался грозный окрик: «Трепещи!»

И Пешт начали забрасывать с высоты крепостных бастионов бомбами и ракетами.