Нет, высокомерие — прерогатива дома фон Нарбэ. А дю Гарвеи всего лишь здраво оценивают свою роль в современной жизни.

— Тебя выкупили, Эффинд, — напомнил он. — За тебя заплатили в полтора раза больше, чем стоят твои имплантанты. Это охренеть как дорого! Как думаешь, придурок, откуда у ордена Апостолов столько денег? Они живут на подаяние! На ми-лос-ты-ню. Ну?

— Я… — Эффинд дернулся, — рабов выкупают дважды в год. Значит, деньги как-то находятся.

— На те деньги, которые за тебя отдали, можно было освободить человек двадцать. Как думаешь, выбирая между одним киборгом и двадцатью нормальными людьми, кого предпочли бы Апостолы? И почему, на хрен, они, все-таки, выкупили тебя? А?!

Андре коротко выдохнул. Помолчал, ожидая, пока уляжется злость. Он умел управлять эмоциями, но только тогда, когда это было нужно для работы. А сейчас он не работал. Пока — нет.

— Трофеи, идиот, — заговорил он, убедившись, что вполне овладел собой. — Тебя выкупили за долю трофеев монастыря «Святой Зигфрид», которая принадлежала Аристо. Он убивал пиратов, чтоб освободить тебя из рабства. А ты служишь барону, который дает пиратам защиту и работу. Так, спрашивается, кто у кого в долгу? Полежи тут, проникнись. Скажешь, когда раскаешься.

— Я раскаиваюсь, — истово зашептал Эффинд, — раскаиваюсь. Я так виноват. Я все осознал, все понимаю. Клянусь, я улечу в Империю сразу же, сегодня же. Богом клянусь.

— Нельзя клясться Богом, — серьезно напомнил Андре. — Особенно, когда врешь.

— Я не…

— Врешь. Ты не улетишь сегодня в Империю. Потому что я тебя убью. Вот подумаю только, о чем еще не спросил.

Он встал, прошелся по гостиной, разглядывая абстрактные узоры на стенах. Эффинд кричал и звал на помощь, но это не мешало. Наоборот, помогало сосредоточиться. Интересные новости. Очень интересные. Лукас фон Нарбэ в Вольных Баронствах. Зачем он здесь? И как это его сюда отпустили? Особенно странно это выглядит теперь, когда он из выдумки превратился в реальность. Создать героя, и тут же отправить его на верную смерть — это даже для ордена Десницы перебор. Тем более, что в Деснице без одобрения церцетарии только воюют, на все остальное обязательно спрашивают разрешения.

Эффинд был уверен, что Аристо в «Гизе»… Был уверен. До сих пор не понимает, как он мог так ошибиться. Так, может, он не ошибся. Может… нет, невозможно. Но…

Андре тихо зарычал на пытающуюся ускользнуть мысль.

Да! Вот оно. Фиолетовые глаза. Он видел портрет. В резиденции фон Нарбэ, кто-то из их предков. Раз в сколько-то там поколений рождается ребенок, отмеченный ангелом. Ребенок с фиолетовыми глазами. В бесконечной череде портретов шестнадцать были с глазами такого цвета. Аристо — семнадцатый. Но на портретах сплошь светлокожие блондины — всех фон Нарбэ изготовляют по единому лекалу, и практика эта началась задолго до появления науки генетики — а Аристо смуглый брюнет. Трудно заподозрить в нем принадлежность к ледяной семейке, особенно, если все внимание сосредоточено на его спутнике.

Тот мальчик, он чуть в обморок не упал сразу, как только Эффинд вымелся из «Гизы». А Эффинд в упор смотрел на Аристо, но не видел его. У Аристо внешность запоминающаяся. Его невозможно сфотографировать или снять на видео, эта особенность входит в спецификацию всех моделей аристократов, даже тех, кто не создан для войны или разведки, но не запомнить, однажды увидев, нельзя. И вряд ли можно с кем-то спутать. Эффинд несколько дней прожил с ним бок о бок, Эффинд увидел его в Рое и узнал — не мог не узнать. Но в «Гизе» не увидел.

И Андре его не увидел. Не обратил внимания. Что, учитывая интерес к красивым людям любого пола, выглядит прямо-таки противоестественно.

Паззлы сложились в картинку с почти наяву услышанным щелчком, и картинка оказалась прекрасной — Аристо прибыл в Вольные Баронства в компании псионика.

Андре мог обе сэйры поставить на то, что в ордене Десницы понятия не имеют, где их рыцарь, и с кем. Ибо, как уже было сказано, это полное безумие отправлять на смерть настоящего героя. Еще большее безумие — предполагать, будто ордена Десницы и Всевидящих Очей знают о контактах Аристо с псиониками. И ведь все вокруг уверены, что они братья. Если это не влияние иллюзиониста, значит, Андре ничего не знает о псиониках. Конечно братья, сходство-то налицо: один блондин, другой брюнет, один высокий, второй маленький, один синеглазый, второй… со вторым все ясно, в общем. Братья. Прямиком из «Жития бодхисатвы Артура Северного» пожаловали.

Выходя из особняка, Андре думал, что день был на редкость хорош. Невинное развлечение — самое обычное убийство — принесло совершенно неожиданные результаты. Он от души подрался, уничтожил четырех киборгов, убил одного врага Империи, и нашел компромат на Аристо. Последнее нуждается в уточнении, но интуиция подсказывает, что ошибки нет. Все идет к тому, что Лукас фон Нарбэ, наконец-то, перестанет считаться героем.

Перестанет считаться человеком!

Сумбурный день. Очень сумбурный.

Пока летели из «Гизы» в отель — молчали. Все трое. Каждому было, что сказать, было о чем спросить, но любая тема требовала защиты от слишком любопытных ушей и глаз.

Март извелся за время пути, успел и казнить себя, и помиловать, и не по одному разу. Не знал чего ждать. Ждал плохого. Когда поднялись в номер, остановился посреди гостиной, имея вид независимый и слегка вызывающий… Лукасу даже показалось, что мальчик хочет сунуть руки в карманы. И плевать, что Устав не велит.

— Ну, псионик, — сказал Лукас, — и что?

Март открыл рот и вытаращил глаза.

Дэвид, отправившийся, было, прямиком в свою спальню, остановился и стал глядеть на него с неподдельным интересом.

— Случись в «Гизе» бой, — продолжил Лукас, — пострадало бы множество невинных людей. Ты их спас.

Март смотрел на него все так же недоверчиво. И молчал. Лукас подумал, что Дэвид, пожалуй, прав, утверждая, что очень трудно говорить с безмолвствующим собеседником. Но его, в отличие от Дэвида, трудности не пугали.

Сейчас до мальчика дойдет, вот тогда он и заговорит. Он поверил в непростительность своих грехов, он по инерции, возмутится тем, что его не записали в преступники.

И хорошо бы тайна, которая мучает его, как нарыв, наконец, прорвалась.

— Плевать мне на людей! — голос Марта дал осечку. — Я псионик, мне на всех плевать.

— Не на меня, — Лукас позволил себе улыбнуться. — Иначе тебя бы здесь не было. И не на орден. Иначе бы тебя, опять же, здесь не было.

Дэвид исчез, и дверь за собой закрыл.

Спасибо.

— И на тебя! Плевать! — Март часто заморгал и уставился в потолок.

Вот так-так. Что бы он ни прятал, это было серьезнее, чем казалось, потому что рыцари не плачут… разве только от очень сильной боли.

— Март, — Лукас положил руку ему на плечо, слегка потянул вниз, усадил на пол, и встал на колени рядом. — Мальчик…

Ладонью скользнуть по шее за ухо, зарыться пальцами в короткие волосы, поцеловать в висок. Совсем немного тепла, но Марту сейчас и не нужно больше, чтобы перестать бороться со слезами, ткнуться лбом Лукасу в плечо.

Спрятался. Вот и хорошо. Когда спрячешься, становится легче.

Он гладил Марта по голове, ждал, пропускал через себя тончайшие оттенки страха, вины, бессилия, и нерациональной, едва-едва теплящейся надежды на чудо. На то, что командир сумеет сделать что-то… что-нибудь… там, где ничего сделать нельзя. Луиза надеялась так же. Верила до последнего. Март, мальчик, что же ты скрывал так долго? Зачем терпел? Чего боялся?

И в чем себя винишь?

— Как так, Лукас?… — голоса было почти не различить, — все эти… миряне… почему ты о них думаешь? Даже когда… Он же пришел тебя убить.