Потом услышала голос:

— Дочь моя, как вы себя чувствуете?

Только потом вспомнила значения слов. И стало смешно: какая ещё дочь? Но вместо смеха получилось неслышное сипение. Губ коснулось что-то прохладное… Вода. Пластиковая туба с водой из… аварийного комплекта.

Где они? Что случилось?

Неплохо бы сказать это вслух…

— Где я?

— Понятия не имею, — ответил голос.

И кто я?

Кто?

Частичная амнезия, как последствие контузии. Это, говорят, обычное дело. В том, что ее контузило, она не сомневалась. Во-первых, смутно припоминала что-то… вот где и с кем дрались не понять. Во-вторых, не будь она ранена, что бы ей делать в витакамере?

Луиза! Ну, слава богу! Луиза Беляева…

Майор мирской пехоты, командир подразделения по подавлению организованных беспорядков.

— Вы можете встать?

Интересный вопрос. Кажется, да. Сесть у неё, во всяком случае, получилось. И голова не кружилась, и чувствовала она себя (это если бы он снова спросил), как обычно. То есть, очень хорошо.

Ну и кто тут у нас? Господи… ничего себе, прекрасный принц.

— Кто вы? — спросила Луиза, разглядывая его с головы до ног.

— Лукас фон Нарбэ, — последовал ответ, — рыцарь-пилот ордена Десницы Господней, монастырь «Святой Зигфрид». Нам лучше поспешить, дочь моя, — он протянул руку: — позвольте, помочь вам.

— Не смешите! — фыркнула Луиза.

Взялась руками за борта витакамеры, и выпрыгнула на пол.

— Ваш скафандр, дочь моя, — невозмутимо сказал фон Нарбэ.

Луиза одевалась и таращилась на пилота, не заботясь о вежливости. Лукас фон Нарбэ не походил на рыцаря, то есть, не походил на человека, большую часть жизни проводящего в невесомости. Для этого он был слишком мал ростом, и слишком правильно сложен. Даже форменный скафандр и «Тунор» в набедренной кобуре не добавляли образу достоверности.

Надевая шлем, Луиза задумалась, откуда ей знать, что скафандр форменный? Эти цвета: тёмно-синий и золото, и на груди золотой меч с крыльями вместо гарды…

Орден Десницы Господней… Ну, конечно!

— Благословите, ваше преподобие, — сказала она то, с чего следовало начать.

— Господь да благословит вас, дочь моя, — он осенил её голову святым знамением, и деловито осведомился: — системы скафандра в порядке?

— Так точно!

Чудные глаза взглянули с любопытством. Но спрашивать он ни о чём не стал, просто кивнул и приказал:

— Следуйте за мной.

Шли долго.

Луиза узнавала помещения испытательного сектора. Девять трехэтажных корпусов, установленных прямо на поверхности. Они предназначались для опасных экспериментов и, кроме как через дуфунги, не были связаны ни с другими секторами, ни, тем более, с Управлением. Всё остальное: цеха, лаборатории, жилые районы, «Весёлый трюм» и даже камеры каторжан располагались на другой стороне астероида…

«Акму, — всплыло в памяти очередное название, — мы на Акму. Это владения маркграфа Радуна. Завод, лаборатории, шахта, космопорт, большой транспортный узел…»

— А где люди? — спросила она, глядя в макушку рыцарского шлема.

— Мне это тоже интересно, — отец Лукас помолчал, потом добавил: — и в эфире сплошные помехи. Здесь это нормально?

— Нет, — она огляделась, — нет, не нормально. А что, вообще, случилось?

— Взрыв.

— Что рвануло?

— Я не знаю, — голос его был спокойным, и волнение, всколыхнувшееся было, когда она услышала о взрыве, мягко улеглось. — Сейчас мы идём к ангару…

— Простите, ваше преподобие, — перебивать священника последнее дело, но иногда ситуация требует, — здесь нет никаких ангаров. Порт на другой стороне Акму.

— В порт именно сегодня прибыло четыре багалы и целый десяток куваров. Кораблю ордена Всевидящих Очей не нашлось места для швартовки. Пришлось садиться прямо на поверхность.

— Орден Всевидящих Очей?!

— Обычная проверка, — отмахнулся отец Лукас, — и, как всегда, без предупреждения. Оттого и накладки.

— А вы?

— Охрана. Отцы-церцетарии добирались своим ходом от самого монастыря, а в этом районе небезопасно, — он остановился. — Дочь моя, сейчас мы ненадолго выйдем на поверхность. Проверьте герметичность своего скафандра.

— Я…

— Сделайте это ещё раз.

«А вы зануда, преподобный».

Спорить Луиза не стала.

Разумеется, скафандр был идеально герметичен. Здесь, на Акму, к правилам безопасности относились с должным почтением.

— А правду говорят, — они уже вышли из шлюза и шагали по острым камням к полукруглому куполу склада, видимо, как раз и превращённого в ангар по случаю визита преподобных отцов, — что у всех рыцарей боязнь открытого пространства?

Отец Лукас хмыкнул. Подумал и ответил:

— Нет.

— Значит, только у вас?

— Я высоты боюсь.

И непонятно было, издевается он, или говорит серьёзно.

Кораблей на складе оказалось пять. Один матван, громадина, непонятно, как он, вообще, здесь поместился. А остальные четыре — гафлы. Как в кино: с цепочками крылатых мечей вдоль бортов. С бубновыми тузами на носу. То есть, три, как в кино, а одна — чистенькая, тёмно-синяя и золотая.

Луиза не разбиралась в моделях. Зато считать умела. И, едва увидев гафлы, спросила:

— А остальные где?

— Кто? — отец Лукас, поднялся в кабину ничем не украшенной машины.

— Рыцари-пилоты.

Он посмотрел на неё сверху вниз:

— Я ведь сказал, что был взрыв.

Она сначала не поняла…

Рыцари, они же святые, это всё равно, что бессмертные…

Погибли, как самые обычные люди?

Отец Лукас что-то делал в кабине. Молчал. От этого молчания стало не по себе, и Луиза сказала, лишь бы что-то сказать:

— Что значат тузы?

— Асы.

— А мечи — это сколько сбито пиратов?

— Да.

Она слегка разозлилась: терпеть не могла, когда ей так вот намекали: не лезь, мол, куда не просят.

— А вы, значит, ни одного ещё не сбили? Только церцетариев охраняете?

Проняло!

Отец Лукас довольно долго молчал, потом ответил, похоже, что сквозь зубы:

— Об этом спросите в Вольных Баронствах.

Вольные Баронства — четыре населенные планеты и бесконечные облака астероидов — испокон веков были базой пиратов и контрабандистов. Монастыри ордена Десницы постоянно патрулировали их границу, но никогда не совались внутрь, справедливо опасаясь возмущения со стороны союзной Баронствам империи Нихон. Время от времени какой-нибудь общественный деятель с шилом в одном месте, начинал шуметь о превращении Баронств в газовое облако, пусть даже ценой войны с Нихон, но таким умникам довольно быстро объясняли, что подобная операция обойдётся Империи в сумму значительно большую, чем ущерб, нанесённый пиратами за несколько десятков имперских лет, и всё возвращалось на круги своя.

Отец Лукас выбрался из гафлы. Так же обстоятельно и долго обследовал остальные машины. Вернулся к своей, потрогал зачем-то борт, как будто погладил.

— Я связался с диспетчером, — сказал не оборачиваясь. — Скоро пришлют помощь.

«А взлететь с поверхности вам слабо, преподобный отец?»

Луиза слышала сказки, будто есть среди рыцарей пилоты, способные поднять истребитель в воздух без катапульты и без разбега.

Сказки.

Хотелось выпить.

Шлемофон не был повреждён при взрыве. Мог бы сразу догадаться. Ну что ему, рассчитанному и не на такие встряски, сделается от нескольких камней?

Это всё потому, что твердь под ногами. То есть, твердь виновата, конечно, не в отсутствии связи, а в потере остатков здравого смысла.

Он действительно боялся высоты. Только наоборот: чем ближе к поверхности, тем хуже. Правда, к полётам в атмосфере это не относилось. Но полёт, он на то и полёт, хоть в полуметре над землёй иди, всё равно — дома.

А шлемофон живёхонек, эфир, что характерно, тоже. Но все переговоры ведутся на одной-единственной частоте. Дуфунг «Осы» легко ловил ее, однако Лукас ни слова не понял из того, что услышал: сплошь коды, индексы, наборы букв и чисел, лишённые для него всякого смысла и лишь изредка перемежаемые человеческими словами. Преимущественно ругательствами, да всякого рода междометиями.