Это было вполне понятно: никто на «Святом Зигфриде» не мог претендовать на место, которое занимал в этой паре Джереми. Никто не мог стать для Аристо ведущим, какое там, ему не было равных. А сам Аристо не спешил взять кого-нибудь под опеку. Он на своё усмотрение менял ведомых, в зависимости от того, кому из подчинённых, на его взгляд, требовались дополнительные уроки. Он был в курсе проблем любого из пилотов своей группы. Он безукоризненно, как и всегда, выполнял обязанности командира и наставника… Отец Александр всё чаще задумывался над тем, чтобы передать под командование Лукаса осиротевший полк Бёрка, но каждый раз говорил себе, что мальчик всё-таки, не железный, и не стоит нагружать его неподъёмной работой. Как бы там ни было, никого из ведомых Лукас не выделял. Два месяца в компании беспомощной, умирающей женщины, похоже, заставили его всерьёз усомниться в своей способности позаботиться о ком бы то ни было.

Слухи о взаимоотношениях между рыцарями Десницы были сильно преувеличены. Очень сильно. Почему-то те, кто придумывал сказки о том, что рыцари любят по преимуществу друг друга не задумывались над тем, сколько сложностей может создавать такая любовь в замкнутом коллективе, да ещё и в условиях постоянных боевых действий. Как вы себе это представляете, господа миряне? Любовь плоти подразумевает и ревность, и разного рода недоразумения, вроде тех, о которых так любят снимать романтические фильмы. Слишком большая роскошь для бойцов, каждый из которых зависит от каждого.

Не то, чтобы среди рыцарей не было таких, кто любил друг друга иначе, чем водится между братьями. Были, разумеется. И настоятели уделяли таким парам самое пристальное внимание, дабы вовремя пресечь любой зарождающийся конфликт. Отец Александр незадолго до событий на Акму перевёл в полк Джереми Бёрка одного из пилотов «Бальмунга». Как раз потому и перевёл, что любовникам лучше летать вместе, и не дело даже когда пара разбита по разным звеньям, не говоря уж про разные подразделения. Но это на весь монастырь — единственный случай. А разговоров… ох-хо, послушать их, и впору селить рыцарей в кельи по двое. Чего уж там, в самом деле?

И всё же, повод для слухов братья давали сами. Не специально, конечно же. Просто, так получалось. Орденская жизнь — жизнь особенная. А монастыри — особенные места. Там всё иначе, чем в миру, там иные люди, иные отношения, иные чувства. Особенно, среди пилотов.

Мирянину или даже священнику другого ордена не понять, каково это. И только рыцари-пилоты знают, что такое полет в недоступных другим глубинах «подвала», в тех слоях пространства, где мир выворачивается наизнанку, теряют значение явления и слова, а знание убивает, если не уступает место вере.

Чем глубже ныряешь в «подвал», тем быстрее добираешься до цели в обычном пространстве. Корабли ордена Десницы стремительны и смертоносны, за считанные дни они пересекают пространства, через которые месяцами идут мирские суда; за доли секунды совершают маневры, на которые их противникам требуются минуты; от них нельзя скрыться, невозможно спастись, нельзя предугадать, где они появятся в следующее мгновение. Но никто, кроме священников не сумеет выжить на тех глубинах. А из всех священников, лишь рыцари-пилоты сохраняют там способность управлять кораблем. И разумеется, кроме рыцарей-пилотов никто не летает в глубинах «подвала» на одноместных и двухместных машинах. Малые боевые корабли: гафлы, кипанги, райбуны и юкары — машины для избранных, для тех, в ком достаточно воли, достаточно веры, чтоб противостоять незримым демонам «подвала». В одиночку. Когда от тьмы за бортом, от проникающих в душу миазмов ужаса и ненависти защищает лишь хрупкая броня машины.

И напарник.

Единственный человек, с которым ты можешь хотя бы отчасти разделить своё ужасающее одиночество. И неважно, сколько машин уходит в рейд, звено, десяток звеньев или весь полк. Всё равно есть только ведущий и ведомый. Два человека. Две машины. Одно на двоих пространство.

А орден — это ведь не мирские войска, не временное послушничество по контракту, орден — это навсегда. До самой смерти. Как семья. Здесь нет случайных людей, нет неразрешимых конфликтов, нет суетности и мыслей о том, что можно бросить всё и уйти. Вот и складываются отношения, ближе которых просто не может быть. Даже любовники не так близки, как пилоты из одного звена. И уж наверняка любовники не могут быть так внимательны друг к другу, так заботливы, так… нежны? да, трудно найти более подходящее слово.

Когда знаешь, что любимый человек уже завтра может погибнуть, начинаешь следить за тем, чтобы не сделать и не сказать ничего такого, о чём пожалеешь впоследствии. Пожалеешь, когда невозможно будет исправить содеянное. И никогда не отложишь на потом ни добрые слова, ни добрые чувства.

Братья, они и есть братья. Ведущий и ведомый, старший и младший. Младшие растут, сами становятся старшими, но дружба, теплота, привязанность, зародившись однажды, остаются до конца.

До конца. Да.

И отцу Александру очень не нравилось то, что возвращаясь из патруля, Лукас, выйдя из денника, обводит взглядом ангар, как будто ищет кого-то. А еще отец Александр не в первый раз замечал среди техников и пилотов, ожидающих возвращения Аристо, совсем юного рыцаря.

Март Плиекти, девятнадцати лет, родился на планете Торда, в ордене семь лет, и вот уже год, как носит рыцарское звание. Славный парнишка, перспективный. Не всем же, как Аристо, становиться рыцарями в пятнадцать. В этом возрасте пацанов за пульт боевой машины вообще пускать не положено.

Ошиваясь в ангаре, Плиекти всегда делал вид, что просто любопытствует, но отец Александр уже понял, что лучше бы перевести парнишку в «Бальмунг». Он мог поклясться, что у мальчика сердце замирает всякий раз, как Аристо скользит по нему взглядом. Замирает. И сжимается от разочарования, потому что вряд ли рыцарь-пилот фон Нарбэ замечает Марта Плиекти. Рыцарь-пилот фон Нарбэ ожидает увидеть совсем другого человека.

Лукас и Джереми… Они ничем не отличались от любой другой пары на «Зигфриде». Обязательно провожали и встречали друг друга, если была такая возможность. А она почти всегда была: комполка и командир ОАГ крайне редко бывают в боевых выходах одновременно, и Лукас, по-прежнему, ждал, что Джереми встретит его.

«Четыре месяца, мальчик мой, — думал отец Александр, глядя на Лукаса от входа в ангар, — достаточно времени, чтобы привыкнуть к тому, что Джереми ты больше не увидишь. Что же с тобой происходит, Аристо?»

— Что случилось, ваше высокопреподобие? — хмуро спросил Лукас, подходя, — желаете ещё раз выслушать мой доклад? Или комментарии? Вот увидите, эквесы непременно попортят обшивку, и мы выручим за багалу гораздо меньше, чем могли бы.

— Разумеется, на абордаж нужно было отправить тебя и шестерых пилотов, — кивнул отец Александр, — а я, старый дурак, как всегда всё перепутал, и зачем-то послал эквесов выполнять их прямые обязанности.

Лукас пренебрежительно сморщил горбатый нос, и тему обязанностей не поддержал. Просто заткнулся и стал смотреть выжидающе.

— Луиза Беляева умерла два часа назад, — сказал отец Александр.

Лукас молчал.

— Все умирают, — сказал он, после долгой паузы, — всегда.

— Господь прибрал её душу.

— Ага, — Лукас криво улыбнулся. — Это самая плохая новость, ваше высокопреподобие? Или есть ещё хуже?

Увы, в последнее время новостей было больше, чем нужно, и почти все они показались бы Аристо дурными. Одной из самых обсуждаемых в Империи тем стало имя Лукаса фон Нарбэ, и хорошо, что мальчик не знает пока хотя бы об этом. Ему нет дела до того, что происходит на планетах. Он все еще думает, что на планетах никому нет дела до него. Верит в защиту монастыря, которая за двадцать семь лет не подвела его ни разу. Даже обитателям пространства, тем, чья жизнь неразрывно связана с космосом, всегда были известны только его имя и позывные. А люди, живущие на планетах, не знали и того — им доставались лишь гладко причесанные церцетарией легенды, которые воспевали вымышленного человека и лишь намеками подсказывали, что этот человек реален.