Но она так и не решилась произнести эти слова и молча стояла на холодном песке, наблюдая, как он отнес урну к самой кромке воды и замер там, глядя на океан. Затем Сент вырыл глубокую яму, высыпал в нее пепел и сровнял с землей.

Понурив голову, молодой человек с минуту постоял рядом с ней. Вере показалось, что он даже плакал.

— Он любил этот пляж, — сказал Сент, поворачиваясь к Вере. — Теперь он его часть.

Они молча наблюдали, как волны набегали на то место, где покоился прах Даймонда.

Теперь они жили в доме, расположенном на другом пляже, намного севернее того места, где стоял дом Даймонда.

Все свое свободное время они проводили вдвоем, и им было совсем нескучно.

Вера лежала на полу в гостиной, животом на подушке, и листала старые альбомы со своими рисунками, время от времени поглядывая на открытый всем ветрам океан. Она лежала на полу, так как в их доме совсем не было мебели, за исключением двух больших подушек в голубых с оранжевым наволочках, ее рабочего стола, чертежной доски и кровати. Им постоянно не хватало времени на покупку мебели, а когда оно и появлялось, то находились дела поинтереснее.

Дом спроектировал умный архитектор, и поэтому он казался больше, чем был на самом деле. Его построили из красного дерева, бетона и стекла, потолок представлял собой раздвижную стеклянную крышу, через которую проникали солнечные лучи, в разное время дня по-разному освещавшие комнату; вокруг дома располагалось крытое патио с небольшим плавательным бассейном. Когда погода была теплой, они проводили большую часть времени именно там, на открытом воздухе. Сейчас, в начале января. Вера и Сент больше лежали у камина или совершали длительные прогулки по пляжу. Очень часто, вернувшись с таких прогулок, Сент хватал Веру за руку или заключал в свои объятия и тащил в спальню, где они резвились, словно два веселых щенка, а иногда они даже и в спальню не заходили, а занимались любовью у камина, открытые взору людей, выгуливающих собак или праздношатающихся по пляжу. Веру это совершенно не беспокоило. Ей было безразлично, хоть весь свет соберись у их окон.

Иногда они могли часами не разговаривать друг с другом, а иногда болтали всю ночь напролет.

Может, кому-нибудь и непонятна такая жизнь, но им было хорошо вместе.

Они старались не вспоминать о той последней ночи в Ла-Плаите, но однажды к этому разговору пришлось вернуться. В одном из баркасов нашли изуродованное до неузнаваемости тело Ройала Гутиерреса, хотя, впрочем, с полной достоверностью нельзя было сказать, что это именно он.

Над ним хорошо потрудились дикие звери, и остались одни только кости.

— Конечно, это не он, — решительно заявил Сент.

— Почему ты так убежден?

— Он знал страну как свои пять пальцев. Человек, которого нашли, был скорее индейцем, случайно оказавшимся в неподходящем месте в неподходящее время. — .

— Ты высказал им свое мнение?

— А зачем? Я ничего не могу им доказать. А даже если бы смог, мне все равно никто не поверит. Мексиканцы — очень практичный народ. Вера. Им нужно тело, и они его нашли. Все счастливы.

— Согласна. Пусть все остается как есть.

— Давай сменим тему разговора или вообще помолчим.

Что ты предпочитаешь?

— Помолчать.

— Я надеялся, что ты скажешь: «Иди ко мне». Я люблю тебя. Вера Браун, — добавил Сент, целуя ее.

Вера улыбнулась и подложила подушку под грудь, пытаясь в сгущающейся темноте рассмотреть Сента, который, несмотря на дождь, убежал к лагуне Болинас. Днем океан разбушевался, ветер гнал по нему высокие волны.

Сенту нравилась такая мрачная погода. Он вернется взъерошенный, мокрый, но со счастливыми, сияющими глазами; прижмется к ней холодной щекой, поцелует и приласкает. Сейчас он уже исчез из виду.

Вера перевернула последнюю страницу своего альбома и стала рассматривать рисунок, сделанный в Ла-Плаите, который она никому не показывала, особенно Сенту, и никогда не покажет. Этот рисунок она сделала, чтобы избавиться от наваждения, которое мучило ее, считая, что, перенеся его на бумагу, она обретет душевный покой.

Виктор Даймонд лежал на ступенях лестницы; его глаза широко открыты и смотрят на мир с удивлением и, возможно, с радостью, что жизнь закончилась.

Это единственный портрет, где он не выглядит чудовищем. На этом рисунке, уже мертвый, он выглядел как нормальный человек.

Каким бы он стал, если бы не эти печальные обстоятельства?

Они этого никогда не узнают.

Чисто импульсивно Вера открыла другой альбом и нашла рисунок, где Сент работал за компьютером.

«Да, — подумала Вера, сравнивая лица, — конечно, да».

Сходство было не явным, но если присмотреться как следует, можно заметить одинаковую комплекцию, строение черепа.

Кроме внешнего сходства, у них была одинаковая манера движений и жестов, оба обладали несомненным талантом, хорошим воображением, вкусом, оба любили большое пространство, огромные пляжи, океан и оба, отметила про себя Вера, предпочитали «ягуар» всем другим машинам.

Возможно, Сент где-то в глубине души чувствовал это, а может, и знал наверняка?

Знал, решила Вера. Конечно, знал. Недаром тогда в Малибу, на берегу океана, закопав прах Даймонда, он плакал.

«А может, я напрасно усомнилась в Даймонде? — подумала Вера. — Может, тогда на лестнице он оттолкнул Сента не для того, чтобы убить Вэнджи, а просто спасал своего единственного ребенка?»

Об этом она тоже никогда не узнает.

Вера вырвала из альбома портрет Даймонда, разорвала его на мелкие кусочки и бросила в камин, где огонь сразу превратил их в пепел.

1990 год

Сент и Вера поженились в сентябре в «Дубах» долины Напа. На церемонии присутствовали только родственники и близкие друзья. Джи Би была подружкой невесты, а Арни во второй раз шафером Сента.

Вера была на третьем месяце беременности. Пока они держали это в секрете. По традиции, Вера первой должна была сообщить эту радостную новость маме, но та отказалась, сославшись на то, «что это сразу убьет ее. Я скажу через месяц-другой».

— Тогда она будет думать, что у тебя преждевременные роды, — сухо заметил Сент.

— Не сомневаюсь, — согласилась Вера.

Сент слетал в Англию, чтобы пригласить на свадьбу маму, ее сестру Синтию и друга Альберта, бухгалтера в совете графства Харрогит.

Мама, все еще крайне недовольная тем, что ее дочь избрала новую родину, долго колебалась, прежде чем лететь туда, а уж сама свадьба показалась ей совершенно странной. Она происходила не в церкви, а на открытом воздухе, и вместо викария был обыкновенный судья, а уж об одежде и говорить не приходится. Вместо белого кружевного платья на Вере было желтое с белой отделкой, бедра ее опоясывала шаль с бахромой, что делало ее похожей на цыганку, в то время как на Слоуне были белые слаксы и пиджак, слишком широкий для него. Сколько Вера ни убеждала маму, что этот костюм был сконструирован самим Армани, та осталась при своем мнении.

Подружка невесты сразу после церемонии повесила себе на грудь сумку с крепким светловолосым малышом, чем испортила все впечатление от ее хорошенького льняного розового платья. По мнению мамы, единственным человеком, который был одет соответственно случаю, конечно, если не считать ее, Синтию и дорогого Альберта, был толстый мексиканский джентльмен в сером костюме, хотя и здесь весь эффект свелся на нет из-за его подружки, не знавшей ни слова по-английски, с толстым слоем косметики на лице и затянутой в такое узкое красное платье, что из него выпирала пышная грудь.

— Мне бы и в голову не пришла такая свадьба, — говорила она, отказываясь от сандвичей с пастой из семги и крошечных огурчиков, которые, по ее мнению, никак не могли заменить барбекю, огромных блюд с различными салатами, сладкого и фруктов. По ее железной логике, именно такой стол должен был организовать Дональд Уилер, хотя, надо отдать ему должное, он был радушным хозяином.

— С меня хватит, — запротестовала мама, когда он подошел к ней с бутылкой шампанского, однако опоздала прикрыть рукой свой бокал. Ей совсем не хотелось пить по такой жаре, а уж что касается бедного Альберта, то ему вообще пить не полагалось.