Сейчас, как никогда, ему важно получить на него ответ, потому что, если бы не этот обед с его… со Слоуном Тредвеллом-старшим, не было бы этих гостей, и в понедельник утром он бы снова вернулся к своей работе с Верой, а не… Сент сразу и решительно отогнал от себя мысль о предстоящем медовом месяце.

Спринг Кентфилд оделась в полном соответствии с сегодняшним торжеством: золотые локоны, ниспадающие на плечи из-под шляпки сапфирового цвета, шуршащий кринолин с пеной воздушных юбок, в руках изящный зонтик, прикрывающий лицо от загара. Она сделала повторную подтяжку лица, и издали ей можно было дать не больше тридцати.

По иронии судьбы Спринг сама коснулась вопроса, давно мучившего Сента.

— Какое хамство, что сюда не приехал твой отец.

— Мне странно это слышать, мама.

— Почему, дорогой?

— Я не приглашал на свадьбу своего отца, так как не знал, кому послать приглашение.

— Слоун, дорогой, что ты такое говоришь?

— Мне очень жаль огорчать тебя, мама, но отец, то есть твой бывший муж, сам заговорил об этом за праздничным обедом по случаю моего дня рождения. Он дал мне ясно понять, что не является моим отцом. Мне же очень хочется знать, кто является им в действительности.

Спринг, похоже, потеряла дар речи.

— Слоун! — воскликнула она наконец. — Что ты такое говоришь? И что за тон? — Спринг встряхнула золотыми кудрями и расправила кринолин. — Какое нелепое предположение.

— Не надо притворяться.

Мать широко распахнула свои голубые глаза и стала вертеть в руках зонтик.

— О, Слоун, неужели ты ему поверил?

— Почему же я должен не верить?

— Ты же знаешь, как он меня ненавидит. Дорогой, Тредвелл ужасный человек и просто решил поссорить нас с тобой. Ему доставляет удовольствие делать мне гадости. В самом деле…

Она слегка прижалась к нему и рукой, затянутой в лайковую голубую перчатку, убрала с его лба свесившуюся прядь волос. Жест был такой нежный и материнский, что у Сента возникло подозрение, что где-то рядом фотограф.

— Не хмурься, — приказала Спринг, дотрагиваясь пальцем до складки, залегшей между бровями сына. — Сегодня день твоей свадьбы! — воскликнула она весело. — Мне кажется, что уже пора резать свадебный торт!

Спринг таким образом легко ушла от ответа. Она действительно была хорошей актрисой, но минутное замешательство выдало ее с головой.

Одним словом, ничего не изменилось. Он только что совершил самую большую ошибку в своей жизни и должен винить за это только себя.

В апреле 1984 года, в Акапулько, почти год спустя после своей женитьбы, Сент, лежа в постели номера гостиницы, название которой так никогда и не сможет вспомнить, твердо знал, что его браку пришел конец.

Год выдался ужасный, и если вспоминать, то все можно свести к четырем характерным эпизодам, которые отравляли Сенту не только мозг, но и душу.

Июль. Они на ранчо. Играют в теннис…

Покрытый красной кирпичной крошкой корт словно охвачен огнем от нестерпимой утренней жары. Перед глазами Сента мелькают красные круги; он вытирает пот со лба и щурится, чтобы лучше видеть.

Подача Флетчер. Она откинулась назад, подняв ракетку высоко над головой. Ее груди напряглись и заострились. На ней — теннисные туфли и носочки с помпончиками, на голове махровая повязка, на руках такие же напульсники — и все, больше ничего нет. Можно считать, что она совсем голая.

Она ударяет по мячу, удар сильный и резкий. Сент отбивает мяч у самой сетки. Он играет неистово, его волнует ее голая грудь. Флетчер бьет по мячу, и тот летит через высокий забор в заросли олеандров. Флетчер смеется. Слышится мужской крик:

— Кончайте играть, миссис Тредвелл. Привели жеребца.

Флетчер вся напряглась, отбросила ракетку и побежала к воротам, кивнув Сенту через плечо:

— Быстрей!

Сент пожал плечами и последовал за ней в заросли олеандров, через которые проходила едва заметная тропинка.

Флетчер остановилась у живой изгороди и раздвинула ветки. Сент посмотрел через ее плечо. За кустами с яркими розовыми цветами находился небольшой загон. На нем, переминаясь с ноги на ногу, стояла крупная чалая кобыла, а рядом с ней совсем маленький жеребенок. Здоровенный детина — ветеринар, как сообщила Флетчер, — стоял рядом с кобылой и гладил ее по холке.

Выглядывая из-за плеча Флетчер и не зная, чего ожидать, Сент увидел, как ветеринар расправил плечи и повернул голову, явно нервничая. Надвигалось что-то грозное и даже опасное. Сент услышал мощный топот копыт по земле, отчего та задрожала, звук мужских голосов, удары хлыста, скрип кожи и выкрики проклятий на испанском языке.

Спустя некоторое время в загон выскочил широкогрудый жеребец, тонна мяса и мускулов, едва сдерживаемый двумя мексиканскими ковбоями, буквально повисшими с двух сторон его крупной, рвущейся из их рук головы. Его громкое ржание напоминало трубный клич.

— Вот это жеребец, — восхищенно прошептала Флетчер. — Настоящий производитель. Вот подлец, чуть не откусил парню руку. Я бы побоялась даже приблизиться к нему.

На долю секунды Сент забыл о Флетчер, забыл обо всем на свете. Жеребец был настолько прекрасен, что у него от восхищения перехватило дыхание. Спина животного блестела от хорошего ухода, грива разметалась, шея изогнулась, и Сент внезапно вспомнил сильных лошадей на старых фламандских гобеленах. Запах кобылы уже сильно взбудоражил жеребца.

— Вот это да! — восхищенно воскликнула Флетчер. Она встала за спиной Сента, прижалась к нему голой грудью, расстегнула «молнию» его шорт и просунула в них руку, стараясь возбудить мужа.

— Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное? — спросила она. — Как бы мне хотелось быть кобылой, чтобы испробовать на деле такое чудо.

— Не смей!

Сент попытался оттолкнуть ее руки. Сцена, разворачивавшаяся перед ним, завораживала и одновременно пугала его. То, что делала Флетчер, казалось ему смешной пародией на происходившее в загоне.

— Не смей, сейчас не время и не место.

— Почему? — удивилась Флетчер. — Не будь ханжой.

Лошади нас не почуют, мы стоим против ветра. Никто нас не видит и ничего не узнает.

Но Сент женат уже два месяца, и за это время ему многое открылось, поэтому он с горьким чувством подумал: «Все все видят и знают».

Определенно все знает ветеринар, по виду тоже мексиканец. Сент догадывался, что стал уже предметом насмешек и косых взглядов. Он замечал кривые ухмылки ковбоев и конюхов. Сент не кто иной, как очередной «жеребец» Флетчер. Как хорошо, что он знает по-испански всего лишь несколько слов.

Сравнительно недавно Сент узнал то, что на протяжении многих лет знали все в округе, а возможно, и в штате:

Флетчер была сексуальной разбойницей. Она вела список всех мужчин, с которыми спала, а затем отвергала за ненадобностью, причем описывала их во всех подробностях. В первую же неделю медового месяца жена рассказала ему о своей связи с ветеринаром, очевидно, считая, что сейчас, когда они уже женаты, ей нет нужды притворяться.

— Я переспала с ним всего лишь раз и сразу же отвергла, а этот наглец стал рассказывать мне о своей любви и уговаривал бежать с ним. Ты представляешь? Я о него ноги вытирала, а он не отставал. Мне кажется, некоторые люди любят, когда их топчут. Чем больше на них плюешь, тем им лучше. Как ты считаешь?

— Не знаю, — едва сдерживаясь, ответил Сент. — Со мной у тебя этот номер не пройдет.

— Конечно, — ответила Флетчер, широко распахнув глаза, — ты совсем другое дело.

Она крепко прижалась к нему, ее ногти вонзились ему в спину.

— Я хочу тебя прямо здесь, Сент, прижми меня к стене и покажи, на что ты способен. Прошу, Сент…

И он подчинился и занялся с ней любовью прямо в коридоре, выходящем из гостиничного вестибюля. И это в десять часов вечера, когда в любую минуту кто-нибудь мог войти. К счастью, никто не появился, хотя, возможно, тогда ему это было бы безразлично, так как Флетчер пробудила в нем дикую страсть.