— Доктор дал Танкреди могадон, — перебила Кирсти Виктория, — как успокоительное.

— Мистер Танкреди не спал ночами. Бедный мальчик, он так мучился. У него не было сильных болей, но он не мог сомкнуть глаз.

— Он терял память, знаете. Так бывает при болезни Альцгеймера. — Виктория говорила, обращаясь к морю, небу и скалам. — С каждым днем он все больше и больше забывал, терял нить разговора, прерывался на середине предложения…

Но самое худшее заключалось в том, что Танкреди знал, что с ним происходит. Мы играли в триктрак, в шахматы, и я старалась проигрывать… — Виктория сердито покачала головой. — Смерть его не очень волновала. С интеллектуальной точки зрения Танкреди даже нравилось наблюдать, как умирает его тело. Но только не мозг. Для него это было агонией.

Он кричал от злобы и бешенства, пока сам вдруг не забывал, с чего так разошелся. Потом снова вспоминал, что забыл, и начинал плакать…

Кирсти уставилась на свои толстые грубые пальцы.

— Я зашла около шести узнать, не хочет ли он хересу, и сыграть с мисс Викторией в карты. А он, должно быть, уже несколько часов как помер — успел уже остыть. — Кирсти мимоходом рассказала неприятные подробности, сопутствующие смерти: о том, как она, надев толстые резиновые перчатки, драила порошком комнату и убирала невыносимо пахнувшее постельное белье Танкреди, которое тут же сожгла в большой кухонной печи. — Мы обмыли бедного мальчика и сменили на нем пижаму. Это было нетрудно — он стал совсем легким.

В гостиной повисло тягостное молчание.

— Он принял сверхдозу? — спросила наконец Гвиннет. — Вы уверены?

Кирсти кивнула:

— То был новый рецепт. Сто таблеток. Мы нашли пустой пузырек под кроватью.

— Какая разница? — устало спросила Виктория. — Он все равно бы умер через месяц.

— Мы и предположить не могли, что это случится с Танкреди, — призналась Джесс. — Мы думали, что это будет одна из нас.

— Танкреди всегда был одним из нас, — пробормотала Катриона.

Гвиннет не смогла, удержаться от вопроса:

— Но почему он выбрал именно этот день? Почему именно сегодня?

— А что тут такого? — безучастно спросила Виктория.

— Да то, что сегодня — тридцатое июня, день, когда…

— Ах да, — вспомнила Виктория. — Сеанс. Что ж, в этом есть какой-то смысл. Танкреди, видимо, нашел такой ход искусной шуткой. Он всегда славился чувством иронии.

Гвиннет вся подалась вперед на своем стуле.

— Ты хочешь сказать, что Танкреди знал о сеансе?

— Разумеется. Я рассказала о нем много лет назад. Танкреди нашел это забавным. — Видя, как у Гвин перехватило дыхание и на лице у нее застыло чувство крайнего изумления, Виктория удивилась:

— Только не говори мне, что действительно веришь в эту чепуху.

Прошло несколько часов.

Разговор шел бесцельный, несвязными урывками. Подруги не знали, что делать. Лечь спать казалось немыслимым;

Они слишком переутомились.

В третий раз после приезда дедушкины часы в углу комнаты принялись названивать и отбивать время.

Полночь.

День 30 июня наконец официально закончился.

— Ну, — поднялась Виктория, — не можем же мы сидеть тут всю ночь.

Зажав под мышками комплекты постельного белья и одеяла, Джесс, Гвиннет и Катриона отправились в бывшую комнату тетушки Камерон, где должны были провести остаток ночи.

Они оставили Викторию на пороге комнаты Танкреди: темная фигура на фоне бледного освещения.

— Иди спать, Кирсти, — услышали подруги голос Виктории. — Ты совсем измоталась. И не забудь, что доктор Макнаб будет здесь рано утром.

Оскорбленная до глубины души Кирсти закричала:

— Мне уйти? И оставить мистера Танкреди одного?

— Он не будет один.

— Я ему нужна. Он всегда говорил мне…

— Ему больше никто не нужен, Кирсти. Больше не нужен. Но я побуду с ним. Я его сестра. Прошу тебя, иди спать.

— Они собираются просидеть с ним всю ночь, — в ужасе прошептала Джесс. — И ругаются из-за этого.

Внизу, в холле, Виктория кричала:

— Оставь меня в покое! — Потом слабым, молящим голосом попросила:

— Разве ты не понимаешь, что это мой последний шанс. Больше я его не увижу… никогда.

Гвиннет плотно закрыла дверь.

— Не могу слушать.

Джесс первой проснулась от беспокойного сна и посмотрела в окно на зарю, занимавшуюся на кристально чистом, без единого облачка небе. День обещал быть великолепным.

И, познав, как ей думалось, самое худшее, душа Джесс просветлялась, подобно небу. Танкреди умер. Для него все было кончено, но время неумолимо — наступал новый день. День для жизни и новых начинаний.

В огромной, на удивление современной кухне Кирсти разбивала яйца в большую глиняную чашу. На сковороде аппетитно шкворчал бекон. Убитая горем кухарка вяло поздоровалась с подругами и поставила еду на стол.

Пришла Виктория. Выглядела она очень спокойной. На ней были свежевыстиранная светло-коричневая рубашка и синие джинсы; еще влажные после мытья волосы были собраны в тугой пучок на затылке. Нежная кожа под глазами потемнела, подобно свежим синякам.

Кирсти с готовностью засуетилась около Виктории, словно наседка над последним уцелевшим цыпленком.

— Вы должны сейчас же съесть эту яичницу, мисс Виктория. Я поджарила ее очень слабо специально, как вы любите.

В восемь часов прибыл доктор Макнаб — крепкий старик в старомодном твидовом костюме и сером вязаном жилете, поверх которого болтался неопределенного цвета галстук.

Доктор пробыл в комнате Танкреди долго; после этого в гостиной он подписал свидетельство о смерти.

— Это случилось несколько раньше, чем мы предполагали.

— Да, — согласилась Виктория и предложила доктору кофе.

— Спасибо, — поблагодарил Макнаб. — Да, с молоком и сахаром. Вы хотите, чтобы я занялся необходимыми распоряжениями?

— Если вам не трудно. Кремация. И как можно скорее.

Разумеется, никакого вскрытия, доктор Макнаб. — Виктория посмотрела на доктора спокойным усталым взглядом. — Тетушке Камерон это не понравилось бы.

Чуть позже Катриона взяла единственную оставшуюся в Данлевене машину — старинный «бентли» Танкреди (две тонны стали, хрома и отделки ореховым деревом) и поехала в Обан уладить формальности с ремонтом «рейндж-ровер», а заодно позвонить Яну Маккею. Разбитый автомобиль теперь казался почти забавным приключением.

Вернувшись в Данлевен, Катриона обнаружила там неописуемо грязный коричневый фургон и двух молодых людей с каменным выражением на красных лицах. Приехавшие погрузили на носилки завернутый в простыни труп.

Джесс и Гвиннет в неловком молчании стояли у дверей.

За ними с окаменевшим от горя лицом взирала на происходящее Кирсти. Виктория куда-то пропала.

— Нам лучше поискать ее, — предложила Катриона. — Ей не следует оставаться одной. Не сейчас.

Подруги осмотрели замок, но Виктории не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в ее спальне, ни в комнате Танкреди.

— Может быть, она уехала? — предположила Катриона.

Но тут Гвиннет вспомнила о библиотеке.

Они вошли в длинный полутемный зал, воздух в котором был холоден и сух; огромный глобус все так же стоял на своей подставке, полки с книгами в кожаных переплетах поднимались вверх до самого сводчатого потолка.

Здесь они и обнаружили Викторию, сидевшую во главе длинного дубового стола, бездумно листавшую страницы старинной книги в изъеденном жуками деревянном переплете, — флорентийское издание семнадцатого века «Энеиды» Вергилия. Рядом на столе лежали бювар и карандаш.

Виктория была занята составлением некролога: «В Шотландии после болезни… семейные похороны. Без цветов».

— Для «Тайме» и «Телеграф», — холодно сообщила Виктория, после чего спросила:

— Его уже увезли? Я не слышала — двери были закрыты.

— Да.

Виктория кивнула.

— Я лучше продиктую это по телефону, — сказала она, вставая и собирая бювар.

Сказала так, словно речь шла об объявлении дня очередного заседания органов местного самоуправления местной газеты.