Тишину вечера разорвал громкий и резкий телефонный звонок. Сидевшая в скрипучем плетеном кресле, совершенно измотанная после долгого трудового дня, Джессика Хантер слышала, как надрывается аппарат, но решила не подходить. Она смертельно устала, да к тому же это точно не Рафаэль: он никогда не звонит раньше одиннадцати, а сейчас только восемь часов. Вероятнее всего, в данный момент доктор Рафаэль Геррера торчит где-нибудь на Переферико, застряв на своем черном «корвете» в автомобильной пробке по дороге из госпиталя домой.

Но телефон не умолкал.

«Черт бы тебя побрал!» — ругнулась про себя Джессика и, заставив-таки себя подняться, недовольная, поплелась в дом, гадая на ходу, кто бы это мог быть…

— Джесс, это Танкреди.

— Танкреди… Чего тебе? — холодно спросила Джессика.

— Ты нужна Виктории. Я хотел, чтобы ты приехала в Данлевен.

Сквозь тысячи миль, отделяющих северную Шотландию от Сан-Мигель-де-Альенде, в горах центральной Мексики, голос Танкреди был едва слышен, но тревожен. И тревожен настолько, что Джессика, уже готовая было зло рассмеяться в ответ, на долю секунды растерялась.

— Это еще зачем? — взяв себя в руки, с наигранным равнодушием поинтересовалась она. — Что-нибудь случилось?

— Всего не расскажешь, приедешь — сама поймешь, — хрипела телефонная трубка. — Я не просил бы, не будь на то веской причины. Прошу тебя, Джесс, приезжай немедленно…

— Что значит «немедленно»? Сегодня вечером, что ли?

— Завтра ты можешь быть здесь.

— Я пошутила.

— Сейчас не до шуток, Джесс.

— Ну тогда на следующей неделе. Если смогу…

— Будет слишком поздно. Ты должна приехать сейчас.

Сейчас или никогда. — Приняв, очевидно, молчание Джессики за знак согласия, Танкреди решил, что разговор можно закончить. — До свидания, Джесс. Жду тебя в Данлевене.

Джессика медленно повесила трубку. Попытавшись рассчитать разницу во времени, она пришла к выводу, что в Шотландии сейчас около двух или трех часов ночи. Довольно странное время для телефонного звонка! Он что, пьян?

Вряд ли — Танкреди никогда не напивался.

Минуту спустя раздался новый звонок. Из Англии звонила Катриона.

— Я только что говорила с Танкреди. Он дозвонился до тебя? Я дала ему твой номер. Танкреди говорил так странно.

Он что-нибудь тебе сказал, Джесс? — У Катрионы тоже было около двух ночи, и она тоже говорила с явным беспокойством. — Что там натворила Виктория?

— Ах, если бы я знала!..

Положив трубку, Джессика задумалась. «В чем тут дело?» — спрашивала она себя и не находила ответа.

Через полчаса снова зазвонил телефон. Теперь на проводе был Нью-Йорк.

— Так ты как, едешь? — вопрошала Гвиннет.

— Да. — Джесс тяжело вздохнула.

— А ты знаешь, что это за день?

— Сегодня? Сегодня — двадцать седьмое июня.

— Джесс, — в голосе Гвиннет зазвучала настойчивость, — ты должна приехать туда до тридцатого. Тридцатого не лети. — Смущенный смешок. — Может быть, я совсем уже свихнулась, но никак не могу вспомнить…

Мысли Джессики скакнули на двадцать лет назад.

— Ничего ты не свихнулась. Все правильно.

— Ее предсказания всегда сбывались.

— Знаю.

Джесс успела на утренний автобус до Мехико и провела четыре часа в салоне, битком набитом рабочими, крестьянами, старухами с многочисленными баулами и коробками, детьми, курами и даже поросенком в большой корзине. Из Мехико она долетела до Майами, где после шумного скандала с администрацией ей удалось выбить билет по брони для отпускников. Рейсом «Бритиш Эйруэйз» Джессика вылетела в Лондон.

В следующем месяце у Джесс должна состояться очередная большая выставка в галерее Вальдхейма в Нью-Йорке.

Осталась куча мелких дел, требовавших немедленного решения, и ей следовало бы сидеть дома и заниматься выставочными проблемами, а не лететь за тридевять земель в уединенный замок на севере Шотландии. Но выбора не было…

Джесс с тоской подумала о своем прекрасном уютном домике в Сан-Мигеле. Она переехала туда два месяца назад в поисках уединения и покоя, необходимых для того, чтобы дописать сразу три картины: все три — очень изящные, хотя и несколько зловещие пейзажи в манере, сделавшей ее известной художницей. Еще вчера вечером она сидела у себя во внутреннем дворике среди виноградных плетей, потягивала винцо и думала о Рафаэле.

Рафаэль собирался приехать к Джесс из столицы на выходные, и таким образом в их распоряжении оказывалось целых два драгоценных свободных дня. Именно драгоценных, если учитывать забитый до отказа рабочий график Рафаэля — одного из ведущих кардиохирургов Мехико.

Рафаэль расстроился не меньше Джесс.

— Но, Джессика, мы не виделись уже три недели. И ты не представляешь, до чего же трудно было вырваться на уик-энд…

Рафаэль злился на Джесс. Она представила его в гневе прищуренные живые янтарные глаза, сильные пальцы хирурга, раздраженно теребящие на голове копну густых, черных как смоль волос.

— И почему именно сейчас?

— Я все объясню позже. Это — личное. — Джессика терпеть не могла скрывать что-либо от Рафаэля, но на этот раз обстоятельства вынуждали ее молчать.

Повесив трубку, недовольная и расстроенная Джесс уставилась на телефон и принялась нервно барабанить пальцами по столику, борясь с желанием рассказать Рафаэлю обо всем. Почему она не открылась ему? Потому что Рафаэль испугается за нее и запретит поездку?

Придя к выводу, что причина вовсе не в этом, Джесс поджала губы. Ей было неприятно сознавать, что она не рассказала Рафаэлю правды из-за того, что звонил Танкреди.

Стюард склонился над Джессикой и уже во второй раз поинтересовался, не хочет ли она что-либо выпить перед ужином.

— Шампанское, пожалуйста.

Вино несколько успокоило Джесс, помогло даже почувствовать нечто вроде смирения перед судьбой. В конце концов, решение принято: она в пути. И теперь поздно беспокоиться о Рафаэле и выставке. Джессика вытянула ноги и, уставившись на носки своих потрепанных, но очень удобных башмаков из мягкой телячьей кожи, попыталась угадать, что же могло приключиться с Викторией.

Предположений было больше чем достаточно. Виктория Рейвн, журналист-международник, вела безрассудную, полную опасностей жизнь. Она специализировалась на войнах, переворотах, революциях и при этом не только не думала об опасности, но и обладала сверхъестественной способностью оказываться в самый решительный момент в нужном месте., неизменно становясь первым репортером, сообщавшим о захвате самолета, заложенных бомбах и прочих актах насилия.

Она была тяжело ранена в Бейруте, потом в Северной Ирландии и Сальвадоре. Если и на этот раз она ранена, то, значит, точно находится теперь в госпитале, а не с братом в средневековом замке, расположенном в глуши северной Шотландии.

Если бы Виктория была просто больна, Танкреди, естественно, хоть как-то об этом сказал. Почему нет? Какие в таком случае недомолвки? И, что особенно важно, Танкреди, прекрасно зная, как к нему относится Джесс, ни за что не осмелился бы ей позвонить.

Может быть, Танкреди каким-то образом узнал о том предсказании и решил мрачно пошутить? Мог ли он быть настолько жестоким?

Джесс решила, что, конечно, мог, но не сейчас. Ведь, как бы там ни было, проблема реальна: Виктория в беде.

И сейчас, после стольких лет, после того как Виктория Рейвн вывернула всю свою жизнь наизнанку, Джесс все же не могла не поехать к подруге. У Джесс были обязательства, и она никогда не забывала о них.

«Ох, Боже ты мой! — мысленно недоумевала Гвиннет. — Что, черт возьми, происходит? Что я делаю?»

Позвонил Танкреди, и она слепо ему повиновалась.

— Бегство в Шотландию, — Альфред Смит пристально посмотрел на Гвиннет, — иначе это не назовешь.