Три дня Джесс проработала, почти не отходя от Мольберта.

Увидев законченную картину, агент из Сан-Франциско был потрясен.

Джесс не позволила ему продавать картину, поскольку она что-то предвещала, Джесс это твердо знала. Она повесила новую картину рядом с портретом Стефана, легла на кровать, закинула руки за голову и принялась переводить взгляд с одного полотна на другое. Она почти физически снова чувствовала пышущую жаром землю у себя под спиной, но теперь в том месте, где над Джесс тогда склонялось лицо Стефана, было только пустое металлическое небо.

— Почему я никогда не знала тебя? — шептала Джесс, глядя на портрет. — Почему нет никого, кто мог бы рассказать мне о тебе?

И тут она вспомнила. Такой человек существует. Собственно говоря, два человека.

Виктория Рейвн была аккредитована в столице Никарагуа — Манагуа. Джесс провела несколько дней в бесполезных попытках связаться с Викторией по телефону: линия постоянно обрывалась, была занята или взрывалась такими помехами, что после них еще долго не смолкал звон в ушах. Джесс так и не удалось поговорить с Викторией. Она оставила сообщение для Рейвн и принялась с надеждой ждать. Через неделю, рано утром, Виктория позвонила из Сан-Франциско и рассказала, что занимается интервьюированием беженцев из Никарагуа, община которых располагается в Бэй-Эйриа. Да, она может приехать в Напу.

Виктория и Карлос Руис приехали в воскресенье вечером, когда совсем уже стемнело, в неописуемом микроавтобусе-радиостанции «пинто».

Виктория же нисколько не изменилась: все такая же холодная и элегантная в своих широких оливкового цвета штанах, бейсбольной кепке и белой рубашке, узлом завязанной на животе. У нее снова была короткая стрижка («От вшей, — мимоходом пояснила Виктория. — И от жары, конечно»). Они исколесили всю Никарагуа, брали интервью у крестьян, солдат, школьных учителей, врачей и священников. Два раза Викторию чуть не убили: один раз в отряде партизан, другой — охрана дворца Сомосы.

— Солдат уткнул дуло карабина прямо в ее долбаную голову, — не стесняясь в выражениях, рассказывал Карлос. — Я находился в двух шагах от них и ничего не мог сделать. А она просто стояла и смотрела ему в глаза.

Джесс представила себе Викторию, хладнокровно глядящую в лицо разъяренного солдата. Солдат испугался Виктории? Решил, что она ведьма? Или побоялся, что призрак этой девушки станет преследовать его после ее смерти?

— Кто знает? — словно прочтя мысли Джесс, тихо сказала Виктория. — Как бы там ни было, а я все еще жива.

— Вопреки здравому смыслу. Опять везение, — сверкнул глазами Карлос.

Виктория усмехнулась и, закурив «Балканское собрание», принялась расхаживать в маленькой гостиной Джесс.

— Мне здесь нравится. Тебе должно быть здесь хорошо.

Как я понимаю, твоя мастерская наверху. Можно посмотреть? Я не видела твоих картин с самого Твайнхема.

Еще несколько месяцев назад Джесс была бы счастлива показать свои работы Виктории. Но теперь уже нет. Все, что сейчас осталось у нее в мастерской, — проклятые четыре времени года, вполне приличные, но сегодня кажущиеся такими дурацкими и банальными. Виктория просила вежливо, но без особого чувства, и Джесс постаралась убедить себя в том, что ей совершенно безразлично, жаждет Виктория увидеть ее работы или нет.

Глубоко вздохнув, Джесс повела их по лестнице на крышу башни.

— Это все, что у меня сейчас имеется, — предупредила Джесс, зажигая свет в мастерской. — Они почти закончены.

— Они прелестны. — Сняв очки, которые, как теперь поняла Джесс, были лишь маскировкой, Карлос внимательно рассматривал полотна.

— Очень хорошие картины, — похвалила Виктория и выпустила идеально круглое колечко дыма. — Поздравляю, — спокойно произнесла Виктория.

«Кончай делать из меня дуру», — захотелось сказать Джесс. Но, с другой стороны, чего еще она ожидала услышать от Виктории? Джесс разозлилась на себя.

Они осторожно спустились друг за другом по узкой лестнице, и Виктория остановилась в спальне.

— А вот это… это страшно. Превосходно. Мне хотелось бы иметь этот портрет.

— Нет, — отрезала Джесс.

— Ну разумеется. Я полагаю, ты хотела поговорить о Стефане. Ведь именно за этим мы сюда и приехали?

Они сели друг против друга в гостиной. Карлос ушел, но Джесс даже не заметила когда.

— Он что-то услышал на улице, — пояснила Виктория. — Привык присматривать за мной, хотя ему это удается не так часто.

— Он очень тебя любит, — неожиданно для себя выпалила Джесс.

— И я его люблю. Мы прожили вместе довольно долго.

— Так вы… — начала Джесс и с трудом спросила напрямую:

— Вы — любовники?

Вряд ли стоило задавать подобный вопрос Виктории.

Собственно говоря, сама Джесс практически не могла представить себе Викторию, охваченную страстью, дрожащую, покрытую капельками пота, в постели с мужчиной.

— Нет, — спокойно ответила Виктория. — Не любовники.

— Кажется, ему бы этого хотелось, — предположила Джесс.

— Не исключено. Но это невозможно. И Карлос все прекрасно понимает. — Виктория налила себе вина из графина. — Когда ты нарисовала портрет Стефана?

— После случившегося.

— По памяти?

Джесс кивнула.

— Все это очень печально. Стефан был очаровательным мальчиком.

— Расскажи мне о нем, — попросила Джесс.

— Ну хорошо, — кивнула Виктория. — Я расскажу о Стефане все, что смогу. Если ты считаешь, что тебе это необходимо.

Мы с Танкреди встретили Стефана в кафе на Монмартре холодной январской ночью. Было где-то около двух часов.

Танкреди влюбился в Стефана с первого взгляда. Танкреди редко доводится встречать людей, равных ему по интеллекту. У Стефана же была светлая голова: он превосходно играл в шахматы — выигрывал даже у Танкреди, говорил на четырех языках и мастерски играл на гитаре и рояле. И кроме того, Стефан был исключительно оригинален — искушенная невинность, совершенно чужд высокомерия или амбициозное™. Стефану просто хотелось играть, и он возвел игру до степени высокого искусства.

Несколько недель мы были почти неразлучной троицей.

Потом мне пришлось их покинуть. А Танкреди и Стефан, устав от Парижа, решили отправиться куда-нибудь, где тепло. Они сняли дом в Танжере.

Виктория посмотрела на пятно на стене над головой Джесс.

— Тогда-то Стефан и начал экспериментировать с наркотиками. Раньше он баловался гашишем и марихуаной, но они приелись ему. Он перешел на ЛСД и кокаин. Вскоре, — Виктория пожала плечами, — кажется, и они ему наскучили. Стефану хотелось пойти дальше. В Танжере легко найти то, что вам хочется. Танкреди знал, где можно достать все что угодно.

В комнате воцарилось молчание. Походив вдоль окна, Виктория остановилась и уставилась в темноту летней ночи.

— И они пошли дальше, — глухим голосом подсказала Джесс.

— Только Стефан. Танкреди никогда не употреблял наркотики.

Джесс поморщилась.

— Ну хорошо, Стефан. И до чего же он дошел?

— Героин. Собственно говоря, — медленно произнесла Виктория, — дело не совсем в наркотиках. Мозг пострадал от кислородного голодания.

— Что ты имеешь в виду?

Виктория вздохнула.

— Джесс, ты действительно хочешь, чтобы я продолжала?

Джесс кивнула.

— Ну хорошо, — неохотно согласилась Виктория. — Стефан схватил передозировку героина. Вышло это случайно: он не знал, что препарат обладает такой высокой концентрацией. Все выглядело ужасно. Стефан бился в конвульсиях, его всего выворачивало. Танкреди говорит, что первым делом попытался помочь Стефану, запихнув его в холодную ванну. Танкреди где-то слышал, что в подобных случаях надо погрузить человека в ледяную воду. Я могла бы дать ему лучший совет. — Виктория печально покачала головой и продолжала:

— Стефану нужно было дать какое-нибудь рвотное средство. Он был в коме. Танкреди отвез Стефана в госпиталь, но, кажется, было слишком поздно. Кислородное голодание продолжалось около получаса.

— И что же Танкреди делал после этого? Оставил Стефана и умыл руки?