- Интересно... Только что это за мужик был? - задумчиво произнесла после рассказа Аня, изредка поглядывая на угрюмую "челночницу".

- Не знаю. Только что-то странное в нем было, а что понять не могу. Может быть это кто-то из наших?

- Может. А может быть перекусим? А то когда еще пожрать удастся? Я в Макдональдс не пойду. Дорого и невкусно. - Сказал всегда голодный Мишка.

И они разложили свою нехитрую снедь. Действительно, какой гамбургер может быть вкуснее свежего черного хлеба с тушенкой, да если еще закусывать луковицей и запивать свежим квасом, который они взяли еще во Владимире, на привокзальной площади?

Так потихонечку, за перекусом да разговорами они въезжали в Москву. Сначала пошли бесконечные ряды дач, кучи мусора за гаражами, дикие бестолковые надписи на бетонных стенах, вот уже и дома, вот первый круг транспортных колец, вот второй, вот и Ярославский вокзал.

Москва встретила как обычно - нагловато оценивающими носильщиками, толстыми мужиками, крутящими ключи на пальцах, провинциалами с растерянными глазами и неистребимым коктейлем запахов шашлыка, перегара и бензина.

Ребята быстро, насколько это возможно в толпе, спустились во всепоглощающую пасть метро. Они цеплялись друг за дружку как детсадовцы на прогулке, потому что казалось - остановишься и пропадешь. Тебя уронят, затопчут, разотрут по асфальту и все это произойдет в считанные секунды. И никто этого не заметит - ни парочка ментов, нежно оглаживающих свои дубинки, ни саксофонист в переходе, в сотый раз играющий дурацкий "Синий туман", ни лощеные попрошайки, притворяющиеся инвалидами. Никто. Потому что это столица. Ей наплевать на все, кроме себя самой, конечно. И будут ляписто вещать над мокрым пятном, бывшим когда-то человеком, рекламные плакаты, что у "МММ нет проблем!"

До Киевского добрались достаточно быстро, оставили рюкзаки в камере хранения и вернулись на площадь, где вовсю шла бойкая торговля шаурмой, курицей-гриль и порнушными видеокассетами.

- А в Питере говорят не курица, а кура. - Мечтательно посмотрел на киоски Мишка.

- Ага. И не шаурма, а шаверма. Мы же только что ели, ты чего Миш? - сказала Анюта.

- Да так. Яма в желудке открылась.

- Блин третий день в пути, а у тебя жорево понеслось! Терпи, и давайте определимся, куда съездим, чего посмотрим, пока время есть.

Они долго спорили, махали руками, но все же остановились на традиционном пути для приезжего, у которого пять часов в запасе до пересадки - Красная площадь, Арбат, а там как фишка ляжет.

И снова метро, и бешеный стук колес, и вот они уже совершенно в другом месте белокаменной.

"Станция Лубянка. Граждане пассажиры, при выходе из вагона не забывайте свои вещи!" - ласково пошутил женский голос, когда они прибыли к месту назначения.

Поднявшись на эскалаторе на площадь между ГУМом и зданием ФСБ, провинциальные студенты обомлели от увиденного. Огромная туша гебешного здания нависала над ними как уродливый Левиафан. Но одновременно оно горделиво задирало голову к небу, словно показывая всем своим презрительным видом - не всякий, кто зайдет, обязательно выйдет: "Молчать! Я здесь вопросы задаю! Понял, тля земная? В глаза смотреть, сказал!"

И тут на них накатило. На всех четверых одновременно. Но если только позавчера эти видения Лешку напугали до полусмерти, если только вчера он едва не потерял сознание у Золотых Ворот Владимира, то сейчас этот накат дался ему гораздо легче. Алексей прекрасно понимал, что он в Москве, в самом ее многолюдном месте, посреди белого дня. Вот японцы фотографируют все подряд, в том числе и замерших ребят, вот немецкие пенсионеры с любопытством рассматривают то, куда они так стремились пятьдесят лет назад, а вот американцы шумно и бестолковенько радуются "рашен экзотик".

А вот и другой мир. Видимый единицам из людей.

Командир отметил, Аня тоже достаточно спокойно переносит прыжок в иную реальность, чего не скажешь об Оле и Мишке. Если парень только побледнел, то Олю похоже жутко подташнивало. Она согнулась и обхватила себя за живот, словно острая боль пронзила ее насквозь.

- Как вы? - спросил Алексей.

- Нормально, - с трудом просипел Мишка за себя и Ольгу. - Вот только голова кругом идет. У нас же первый раз такое... Без предупреждения. Когда сам - легче.

- Ничего страшного. Вы только не забывайте, где находитесь и не путайте реал и астрал. И все будет хорошо. Просто смотрите и будьте внимательны.

А посмотреть и впрямь было на что.

Сквозь толпы спешащих по своим делам живых людей, тянулась огромная, в несколько рядов, очередь призрачных силуэтов. Несколькими ручейками со всех сторон они собирались у входа в здание Лубянки. Мелькали среди них и офицеры царской армии с золотыми погонами, и красные командиры с фанерными чемоданчиками, и дамы в кринолине, и дети в матросских костюмчиках, и длинноволосые старики, и крестьяне в картузах. Огромный зев здания судорожно жевал людей, и откуда-то сзади эти люди выходили уже одинаковые. Одинаково побритые на лысо, в одинаковых серых балахонах. Медленно шаркая адская очередь двигалась куда-то за ГУМ. И надо всем этим скопищем давно умерших людей возвышалась совсем недавно свергнутая с пьедестала статуя Железного Феликса. Она словно дирижировала потоками призраков, довольно щерясь новым и новым жертвам невидимой гекатомбы.

- Господи, что это? - потрясенно спросила Оля.

- Репрессированные, расстрелянные, умершие с голоду, отравленные газами, утопленные в серной кислоте. - Отрешенно ответил Лешка. Одно дело читать "Архипелаг Гулаг", другое дело ВИДЕТЬ ЭТО. Но все равно, чертовски интересно!

Стараясь не подходить близко к прозрачно-серым теням, четверка двинулась параллельно потоку на Красную Площадь.

Вид ее резко контрастировал с тем, что рассматривали своими видеоискателями японцы.

Гигантский, выше кремлевской стены зиккурат Мавзолея дымил красно-черным дымом. Очередь втягивалась в разверстую пасть храма большевистской религии. Порядок у входа наводили двое - один маленького ростика, в мундире тридцатых годов, с двумя большими синими звездами на петлицах, второй, похожий на кобру, в черном костюме-тройке, зловеще поблескивал стеклами круглых очков.

И никто из зиккурата уже не выходил. На верхней же площадке, где финикийцы располагали когда-то статуи своих богов, словно древний Ваал махал сухой рукой и жевал черенок трубки низкорослый усач.

На зубцах Кремля в веревочных петлях висели какие-то люди, в древних долгополых кафтанах. Вдоль стены, прямо под ними расхаживал сажеными шагами огромный двухметровый мужчина с выпученными глазами и грозил кулаками тем, кто пытался пошевелиться.

Пытаясь вырваться из гранитного плена, под кремлевской стеной ворочали мраморными головами намогильные бюсты идолов революции.

А со стороны Исторического Музея выехала вдруг конная группа. У каждого из них к седлу была привязана метла и отрубленная голова собаки. Только один всадник, скакавший чуть впереди всех, был без страшных украшений. Но темный пламень в глазах делал предводителя страшнее всех его спутников. Даже рыжебородого, у которого собачья голова была не отрубленной, но оторванной. Всадники Смерти гнали плетками перед собой двух человек в разорванных рубищах и с выколотыми глазами.

Направлялись они к безглавому, почему-то, собору Василия Блаженного, около которого расстреливали по очереди древний портрет женщины с ребенком на руках французский гренадер и польский шляхтич.

Около них ползали в гное и крови два безруких и безногих туловища. Их конечности были свалены в кучу около мертвенно-мраморного Лобного Места. Калеки зубами выхватывали из кучи то руку, то ногу, примеряли их, пытаясь найти свою. Они то безбожно материли друг друга, то черным словом поминали то "Фрола-Каина", то "Катьку-стерьву".

И высоко в черном небе парил знакомый с детства силуэт Козлобородого И прищур его глаз казался внимательным, но отнюдь не добрым. Словно выцеливал он тех, кто еще не пришел к Нему.