— Скоро ты останешься один, Джош. Ты должен смириться с тем, что я уйду. Ты должен жить дальше.

Она улыбнулась и протянула ему руку. Беннетт тоже протянул ей свою. Кончики их пальцев встретились — но Беннетт ничего не почувствовал.

Худенькое тельце Эллы, равномерно вздымавшееся и опадавшее в такт дыханию, замерло. Рот открылся в последнем вздохе, голова упала набок.

Беннетт хотел было закричать от горя и злости, но не смог.

Он не сводил с нее глаз. Что-то возникало в воздухе вокруг недвижного образа Эллы. На глазах у Беннетта из пустоты появилась плюшевая розовая обивка, полированное красное дерево… Вскоре голограмма гроба скрыла от него смертельно бледное личико сестры.

А затем гроб с телом охватило яркое пламя. Оно вспыхнуло — и медленно угасло, не оставив после себя ничего.

Беннетт закрыл глаза. Он был настолько опустошен, что даже не мог заплакать. Его охватила злость на того трусливого юнца, который не нашел в себе сил сходить на похороны сестры.

Наконец он встал, не понимая, как ему теперь встретиться с Тен Ли и что сказать ей. Он вышел из каюты и пошел по коридору.

Тен Ли сидела в кабине управления в позе лотоса, вывернув грязные подошвы ног кверху и сложив указательный и большой пальцы рук в колечки. Ее открытые глаза были устремлены на него.

Беннетт прислонился к стене, сполз вниз и сел на корточки. Он чувствовал себя смертельно усталым, не способным ни на какие эмоции. Ему лишь хотелось понять, что выражает бесстрастный взгляд Тен Ли. Он пытался найти в нем хоть какие-то следы осуждения или сочувствия.

— И что дальше, Тен? — спросил он.

Тен Ли выразительно передернула плечами и вновь замерла в своей лозе.

— У тебя есть выбор, Джошуа. У нас всегда есть выбор. Именно от того, какой выбор мы делаем, зависит наша самооценка.

Он устало покачал годовой:

— Я ни черта не понимаю, Тен Ли. Разве у меня есть выбор? Какой?

— Я сделала копию прежней программы Эллы. Можешь взять ее у меня и возобновить отношения с голограммой. А можешь пока оставить мне ее на сохранение. Сам выбирай. Я не хочу тебя убеждать и уговаривать. Как решишь, так и будет.

Беннетт понурил голову:

— Я не знаю. Просто не знаю.

— Тогда иди, Джошуа. Потом решишь.

Тен Ли закрыла глаза и погрузилась в медитацию.

Беннетт, посидев с минуту, заставил себя встать и быстро пошел по коридору к помещению с камерами анабиоза. В ушах у него звучали слова Тен Ли, требовавшей принять решение. Беннетт знал, что он должен сделать, очень хорошо знал, но у него не хватало духу с этим смириться. Слишком трудно сломать старую привычку.

Он лег в камеру, закрыл глаза и отдался забвению.

На сей раз во время пробуждения ему привиделся огонь, а за языками пламени — лицо Эллы. Она смотрела на Беннетта и звала его. Беннетт протянул руки к ее иллюзорным пальчикам, но как только он до нее дотянулся, Элла отдалилась и исчезла, грустно улыбнувшись ему.

Беннетт проснулся весь в поту, слыша ее голос, зовущий его но имени. Он резко поднял голову и сед на край камеры, массируя руки, чтобы вернуть им чувствительность. Через несколько минут образы в его мозгу растаяли, словно их вне было. С каждой секундой ему становилось все труднее вызвать их в памяти. Он пошел в душ со смутным ощущением потери, гнездящемся где-то в глубинах подсознания.

Умывшись, Беннетт пошел в кабину управления. Он знал, что застанет там Тен Ли, и решил не уклоняться от встречи. Нотам был только Маккендрик, лежащий в инженерском кресле. Магнат выглядел изможденным; казалось, несколько месяцев в криогенной камере состарили его, хотя Беннетт прекрасно знал, что Маккендрик не постарел за время полета ни на секунду.

— Где Тен? — спросил Беннетт.

— У себя в каюте.

Маккендрик поднял спинку кресла в сидячее положение. Беннетт присел на краешек кресла.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Маккендрик. Беннетт покачал головой:

— Я и не думал, что анабиоз отнимает столько сил. У меня такое чувство, будто я перенес сложную операцию.

— То, что, произошло с нами, почище всякой операции, Джош. Нас заморозили, в нас несколько месяцев поддерживали жизнь сложные системы, а потом нас оживили. Неудивительно, что мы чувствуем себя куском дерьма.

Беннетт улыбнулся:

— А ты как?

— Жить буду. — Маккендрик посмотрел на него и рассмеялся. — По крайней мере еще немного.

Беннетт заметил, что Маккендрик держит в руках фотографию. Старик молча смотрел на нее, когда Беннетт вошел. Маккендрик протянул ему снимок. На фотографии была жена Маккендрика Нахид, сидящая на пороге большого колониального дома и улыбающаяся в камеру.

— Я тоскую по ней, Беннетт, несмотря на то, что прошло уже двенадцать лет. Когда нам сказали, что сделать ничего невозможно, я вложил деньги в разработку криогенных камер, которые могли бы спасти людям жизнь. Я хотел, чтобы больных можно было заморозить на неопределенный срок, пока не будет найдено лекарство от их недуга. Но это, естественно, оказалось утопией, хотя мои ученые немного раздвинули временные границы. Теперь в межзвездных полетах можно находиться в состоянии анабиоза целый год, прежде чём живые ткани начнут деградировать. Двенадцать лет назад замораживали только на шесть месяцев — но это слишком маленькое достижение, и оно не смогло помочь Нахид и миллионам других больных.

— Вы так больше и не женились?

— Я был слишком занят, Беннетт. С головой погрузился в работу — и больше не встретил такую женщину. Никто не мог заменить Нахид. Наверное, мне не надо было сравнивать, но…

— Нельзя цепляться за прошлое, Мак, — неожиданно для самого себя выпалил Беннетт.

— Пожалуй, ты прав, но порой это единственное, за что можно уцепиться. Сита, моя дочь…

Беннетт посмотрел на старика. Он залез в нагрудный карман летного костюма и протянул Беннетту фотографию молодой женщины, как видно, Ситы, очень похожей на свою мать.

Беннетт вспомнил, что Маккендрик как-то сказал, что больше не видится с дочерью.

— Я говорю так потому, что иногда в прошлом случаются события, которые очень трудно понять ив которые невозможно поверить. Тебе все время хочется, чтобы все было иначе. И ты цепляешься за прошлое, которое было до этих событий.

Беннетт помолчал, не желая принуждать старика говорить о том, что так сильно мучило его. Он сочувственно посмотрел на Маккендрика и отдал ему снимок.

Магнат улыбнулся:

— Это не настоящая фотография, Беннетт. Она создана компьютере по снимку Ситы в возрасте девяти лет. Сейчас она должна выглядеть примерно так.

— Вы хотите сказать, ваша дочь умерла? — выдавил Беннетт.

«Зачем Маккендрик хранит компьютерные изображения Ситы? — подумал он. — Хотя что тут непонятного? Затем же, зачем я общался с голограммой Эллы…»

Маккендрик покачал головой:

— Это было тринадцать лет назад, за год до кончины Нахид. Я вкалывал в Калькутте как одержимый, с утра до ночи. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что забросил Ситу. Я почти не видел ее в это время. За ней присматривала няня. Ей было тогда всего десять лет.

Маккендрик помолчал, глядя через иллюминатор в мерцающую космическую пустоту.

— Я был на работе, когда грабители вломились к нам в дом. Сита была у себя в комнате, а ее няня спала в другой части дома. — Он снова помолчал. — Они взяли кое-что из моего сейфа. Как потом оказалось, ничего ценного. Самый короткий путь в мой кабинет проходил через спальню Ситы. Грабители разбили на первом этаже окно в ее спальне. Мы так точно и не узнали, что случилось… Когда я утром вернулся домой, то увидел, что сейф открыт, а Ситы нет. Я… Я не мог этого пережить, Джош. Я думал только о своей дочери. Я вбежал к ней в спальню…

Там застал явные следы борьбы. Вещи разбросаны по всей комнате. Но пятен крови не было, и мы подумали, что грабители забрали ее с собой, чтобы она не смогла ил опознать. Может, они не убили ее, а просто похитили? Но выкупа никто не требовал, и мы решили, что эти сволочи все-таки убили ее и выбросили труп в реку. Это было кошмарное время, Беннетт. Мне в голову лезли самые черные мысли: что грабители продали Ситу хирургам для медицинских экспериментов или в качестве донора органов тела… Или не врачам, а какие-то другим подонкам. А потом, примерно через месяц, начали поступать сообщения о том, что люди видели девочку, похожую по описанию на Ситу. У меня появилась надежда. Я вдруг поверил, что она жива и живет где-то на улице, не в силах найти дорогу домой. Я думая: может, она потеряла память? — Он покачал головой. — Это было тринадцать лет назад. Неизвестность — ужасная штука. Я постоянно обновляю изображения Ситы в надежде, что когда-нибудь…