"Вот так, – подумал Гусаров, опуская ложку, – Ургина нет, а память о нем чуть ли не на каждом шагу: в разговорах, страстях и спорах, в людях…"

Выйдя с "Иволги", решили двинуть в разные стороны: Олег с Сейфом на поиски Снегиря, Илюха прямиком к Нурсу. Чтобы вышло без неприятных накладок, договорились так: Илья бережно донесет Нуриеву подробности происшествия на тропе – пусть Руслан знает, у кого записи Ургина, и с кого теперь суровый спрос. Только о том, что у Гусарова есть кое-какие мысли по теме Павловского, и где-то что-то шевелиться в памяти, Нурсовой банде ни гу-гу. Встретиться с Ильей договорились в 18.00 возле Кляксы – так называлось место на пересечении проходов, обозначенное черным пятном на известняковой стене. Там удобно: и лавки рядом, и ночлежка.

– Олежа, а ты разве записи Ургина никогда не видел? – направляясь мимо Хряповых лавок, полюбопытствовал Асхат. – Он же от тебя ничего не скрывал.

– Не скрывал. Но я не лез в его дела. У меня принцип: желает человек что-то засветить – сам засветит. Хотя видел его блокнот разок, – вспомнил Гусаров. – В Оплоте вечерком сидели при тусклой лучине. Скука обычная, я карабин чистил, Ургин блокнот достал, раскрыл на последних страницах. Там рисунок вроде двух гор, под ними река изгибом. Все карандашом тыкал в бумагу, бормотал, километры высчитывал. Потом говорит, мол, занятное дело, если в глубоких снегах по долине пролезем на лыжах, то доберемся, разбогатеем. Еще приговаривал: "Сани с собой надо. Земля чудес! Обязательно сани". Я эту речь без особого внимания, ведь сам знаешь, он планы строил часто, прикидывал, какой будет прибыток. И в блокноте карта у него не одна: с пяток наберется. Все без подписей, названий. Бочкаревские охренеют гадать, какое из художеств по теме Павловского. Забавно, если они двинут в другую сторону, например, к северным шахтам, а?

– Там им и амбец. Точняком сгинут, – хмыкнул татарин. Из кармана Асхатовой дубленки торчала бутылка "Кисличной", и он все придерживал ее, боясь, что расплескается. Ведь не шутка – грамм триста. В их положении невозможная роскошь, и именно в таком хреновом положении в водке особая потребность. Силен соблазн напиться, хоть до утра забыть к чертовой матери о схвативших за горло проблемах. – Я вот что мыслю, – продолжил Сейфулин, – если ты все-таки вспомнишь, что такое Ургин говорил по месту Андреича, и возникнут наметки, куда идти, то мы же пустые. В голове уже такие могучие задумки, а сами голые как соколики, и жратвы в дорогу взять не за что. А Илюха при бабках, вон как в кабаке разбрасывается.

– Деньги Илюхи – это его деньги, – Гусаров сразу усек, куда клонит Сейф. – Если все сложится, пусть Герц ступает в нашей команде и внесет свою лепту, только на его бюджет широко рот раскрывать нехорошо. Не люблю чувствовать себя должником. Оно, знаешь, потом долгое время как заноза, и дает о себе знать зудом в самом неудобном месте. А он молодой еще, зеленый стебелек. Если в кабаке разбрасывается, то не значит, что у самого полно целковиков. Я вот что хочу…

– Хочешь Аринку, да? Ой, да вижу. Мотня у тебя перед ней как не лопнула? – Сейфулин хохотнул, выставляя на показ желтющие зубы, и остановился, пропуская мужиков с пустыми тележками, полными сырых, замешанных с землей опилок. Деревянные колеса глухо выстукивали по неровному полу. Понятно куда катили: за углом начинался ряд пещерных полостей, где Хряпа приноровился выращивать шампиньоны и вешенку. Сначала дело поднималось не особо ладно – едва нарезали пару ведер, но недавно приловчились опилки правильно гноить, сдабривать торфом, тертым известняком и выдерживать температурный режим с прочими хитростями. Расширили грибницы еще на две длинных пещеры с посевными площадями в несколько ярусов. Говорят, теперь в сутки вывозят до десятка таких вот укладистых тележек. И пахло у начала Хряповых плантаций теплой сыростью да грибами точно в летнем лесу. Еще деньгами. Безумными деньгами: ну-ка, если кило тянет за целковый – и это из первых рук! Кроме грибов, зеленый лучок здесь очень пошел. Только на самом деле не зеленый он, а желтый или почти белый, потому как растет без света. За то растет на облагороженном мицелием компосте на радость быстро, огромными охапками. В планах Хряпы водилось наладить в подземных плантациях зелень и даже картофель. Ведь пророс же важнейших для человеческого желудка овощ из обыкновенных очисток, в забытом пещерном уголке. Давно было: после Первой Волны, когда еще имелись в припасах свежие овощи. Хряпе о находке донесли, верховода мигом туда своего специалиста. Тот бережно пещерную картошечку собрал и на благоприятную почву, согретую теплом множества факелов. Но для успеха с картофелем и зеленью факельного освещения мало. Поэтому тянули от генераторов Скрябова кабель для электрических ламп.

– Соблазнительная она барышня, – продолжил Асхат. – Чего ж на ночь не договорился?

– Шепнула, где искать вечером. Но опять же без монеты чего я к ней? Не мальчишка, что бы только с распахнутой душой. И еще неприятность, – Гусаров поднял голову: над входом в келью, где мужики что-то сколачивали из досок, ровно под факелом красовалась картонная вывеска "Товары Лысухи. Одежда, гвозди, инструменты". В прошлую ходку, когда Олег гулял с Ургином по пещерам и так же искали Снегиря, этой лавки не было в помине. Сказано, жиреют самовольщики. В остальных поселениях, все на спад, горбится и умирает, а здесь точно процветающее подземное царство. Но при всех достатках плохо здесь, и в некотором смысле жутко. Воздух спертый, тяжелый, аж и дышать не хочется, вечный сумрак и стены давят, не то что на воле. Лица у пещерных будто не человеческие: под цвет известняковых стен, такие же грубые, застывшие.

– Что за неприятность? – Сейф вывел из задумчивости, дернув за рукав.

– Не знаю, как Марине Матвеевой сказать. Любила она Ургина, – пояснил Гусаров и свернул в коридор с жирной цифрой "пять", намалеванной сажей на углу. – Ты пока с Илюхой у выхода трещал, она меня все пытала, где Ургин. Я и так и этак. В общем, пока не сообщил ей.

– Если бы она его так сильно любила, то не шлялась с пещерным мужичьем, – не согласился Сейфулин. По пятому проходу он давно не хаживал, и теперь стрелял глазами во все стороны. Здесь многое поменялось: за расширением хода вместо жилых келий появились мастерские, и стучали молоточки, звенел металл, точно гномы в подземелье ковали оружие и доспехи. Густо попахивало дымом – вентиляционные каналы не справлялись с местными топками. За мастерскими располагалась баня, и народ туда стоял шумной очередью.

– Ей жить на что-то же надо. Или запереться с мамой, больной, кстати, вместе с ней высохнуть до смерти в крошечной келье? И не шляется она. То парни с работы, вместе трудятся в меховом цехе, как сказала, – объяснил Олег.

– Перебил тебя болтовней по бабам. Так чего хочешь? – напомнил о начатом Сейф.

– Хочу… денег, – медленно проговорил Гусаров.

– Эй, а… нормальное желание! – развеселился Асхат. – Недавно хотел двадцать литров бензина и мотоцикл, что под снежной кучей.

– Занять денег у Снегиря. Вот, чего хочу. Если он не на мели. Саня единственный, у кого я бы просил без душевной боли. Разжиться бы в сотню скрябцов: нам бы хватило набрать необходимого на долгую ходку. Тогда можно подумать и о вылазке к тайному месту Павловского. Земля чудес… Еще карту надо бы. Подробную карту кряжа или хотя бы местности выше Ангары.

– Вовсе не проблема. У того же Шума имелась. Что-то дорого он за нее заламывал. У озерных ходоков похожую видел. И у этого, забыл как его, – Сейф прищелкнул пальцами, – саночника с Выселок. У того хорошая, на четырех здоровенных листах. Если он на жратву ее не сменял.

– Стоп! – Гусаров прихватил татарина за плечо, вглядываясь в толпу возле бани. За сто шагов в мельтешении беспокойный самовольцев не разберешь Котов там, среди рослых парней или нет. Вроде Леха Котов. Если только он, то и Снегирь где-то рядом. Вроде свезло: теперь никуда не улетит птичка зимняя.