"Иволга" – она почти в центре крупных полостей пещерных и главных проходов. Народу возле заведения толчется немало – приторговывают по мелочи, делятся сплетнями, назначают встречи – но в обоих кабацких залах всегда есть пустые столики. Отведать чего-нибудь горячего, пахнущего дымком, оно невыносимо завлекательно, тем более когда вокруг лишь скука и серость, и поедом грызет тебя тоска по прошлой жизни. Все так, но дешевле кормиться через продуктовые лавки Хряпы. "Иволгу" посещали те, у кого легче с деньгой или захожие, не имевшие своего угла в Пещерах, следовательно, возможности состряпать заурядную похлебку. У входа в заведение, обшитом свежей, светлой еще сосновой доской, имелось электрическое освещение: пылающая желто и ярко стоваттная лампочка. Разбитый плафон прикрывала металлическая решетка и фигурно вырезанная фольга – типа украшение, элемент пещерной культуры. Справа начинался ход к продуктовым складам, пустой, тусклый, охраняемый двумя автоматчиками, слева же, истекающий легким дымком коридор к наиболее благоустроенным кельям, где жить удобно и престижно.

Поздоровавшись с озерными, что вальяжно раскинулись возле барной стойки, и местными, известными еще по Красноярску, Гусаров двинулся к пустующим столикам и присел на скамью. Сейф сначала скинул замусоленную дубленку, пристроив ее на гвозде, что торчал между нарисованной красоткой и звездами из фольги. Чего уж там, в зале тепло, не то что на ледяных тропах между поселениями, где сопли в носу мерзнут. Двустволку примостил рядом с Олежкиным "Егерем". Шапку, не долго думая, бросил под держак факела – тот трещал сыроватой смолой, пуская темные пряди дыма к потолку. Меню в "Иволге" не водилось. Бумага, знаете ли, дорогой пережиток прошлого. В "Китае" еще официантка подавала деликатно, измятый листик с перечерканным списком блюд, а здесь дудки – здесь жди, когда Зина или Люда подойдет и огласит, что и почем бог послал.

– Так чего там, Илюш? – вернулся Гусаров к теме, начатой после заварушки с Нурсом. – На кой вам Ургин?

– Олежек, ты старика Павловского знал? – Герцев уронил ладони на горбатую с края столешницу и наклонился, чтобы ходокам яснее доходил его приглушенный голос, а лицо ушло в тень от факельного света.

– Общались помалу, – Олег вспомнил: в предпоследнюю ходку сюда, в Самовольные Пещеры Ургин провел целый вечер в избе Павловского. Тогда ветры дули крепкие, и несло пепел с южных вулканов. Приперся ближе к полуночи, довольный, точно пьяный, хотя самогоном от него не разило. Вроде после этого и появились у Ургина какие-то записи в блокноте, которые он оберегал, и самому Гусарову толком ничего не говорил о них.

– Надо бы навестить Андреевича, – заметил Сейфулин к слову, раз уж разговор зашел о Павловском. – Сходим сегодня, – увидев Люду возле барной стойки, он привстал и призывно замахал рукой: – Людочка! Конфетка наша, здесь мы!

Официантка, или как чаще теперь называли, подавальщица, хмуро глянула в сторону ходоков, отряхнула желтый передник, надетый поверх нейлоновой куртки, и направилась по проходу, неохотно примиряя на бледное лицо улыбку.

– Теперь не навестите, – буркнул Герцев, посматривая на приближающуюся барышню, процедил: – Сука эта Люда, лучше б Зинка сегодня рулила.

– Привет, красатуля, – Сейф уже не слушал его, занятый созерцанием официантки и мыслями о предстоящем обеде. – Ты точно фея подземелья среди нас, гоблинов.

– Да, уж, нахальных гоблинов, – Люда скруглила яркоокрашенные губки. – Что вы давно не появлялись, мальчики.

– Дела, Люд, – Гусаров поднял голову, касаясь затылком деревянного щита с корявой резьбой. – Что там сытное, на обед? Только по цене проще, типа супчика.

– Щучий с перловкой у вас как-то был, – напомнил Асхат. – Почем сейчас?

– Сегодня уха с хариусом – семьдесят копеек. Грибной с рисом – шестьдесят. Каша гречневая с бельчатиной – рубль семьдесят. Перловая с вешинкой – рубль двадцать. Грибы жареные с луком и тертыми сухарями – полтора целкового, – протараторила она заученное как "Отче наш" с утра. – Хотите эксклюзив: гречка с тушенкой – скрябец.

– Круто, – Сейфулин аж сглотнул и переглянулся с Гусаровым.

– Уха как там, не голимая вода? – поинтересовался Олег.

– Нормальная уха, – чуть сердито отозвалась подавальщица. – Никто не жаловался, никто не помер.

– Тогда две ухи. Ты что Илюш? – Гусаров как-то сразу не подумал, что Герц сидел здесь не только ради разговора.

– А чего уха? Давай по грибному для затравки и этот… эксклюзив на закусь, – предложил Илья. – Пить же будем?

– Вот это по-нашему, – Люда от удовольствия надула круглые щечки.

– Извини, мы на мели, – Гусаров мотнул головой. – По скрябцу за обед точняком не тянем. А выпить по сотке можно.

– Так я же башляю! – Герцев хлопнул рыжеватыми ресницами и поморщился, словно сконфузившись. – Монета, ребята, есть.

– Слышь, Илюш, без обид, но слишком жирен подарок, – не согласился Олег, а Сейф только открыл рот, но сказать ничего не смог. Гречка с тушенкой – это, конечно, неслабо, но потом долго икаться будет, что скрябец отдал лишь за одно второе блюдо.

– Да в чем проблема? Тем апрелем в "Китае" вместе сидели: ты с Кучей, Ургином – мы столиком напротив. Вы нам двести грамм кедровки подогнали, теперь я погашаю долги. В чем проблема, Олежек? – повторил Герц. – В общем, так: три грибных супа, три гречки с тушняком. Пить там что у вас?

– Водка "Таежная", "Кедровка" и "Экстра" сто грамм – сорок копеек, водка "Брусничная", "Кисличная" – полтинник, "Перцовая" по семьдесят, – сообщила официантка (водкой, как в "Иволге", так и в "Китае" называли для пущей важности самогон). – Ликер есть клюквенный, коктейли. Чай травяной, если хотите морс, напиток "Березовый".

– "Кисличной"? – предложил Герцев и, уловив неуверенный кивок Асхата, тут же подтвердил: – Бутылку Кисличной, а там прикинем.

Людочка, довольная денежным заказом, исчезла с волшебной проворность, Гусаров и Сейфулин молчали пару минут. Чего скажешь, когда все так ненормально поворачивалось? С Герцем ни один, ни другой никогда особой дружбы не водили, и принимать от него такое угощение как бы не ловко. А хуже, что потом чувствуешь себя обязанным – грузом это лежит, особо тяжким в эпоху всеобщей нищеты и голодухи.

– Курите, ребят. Только уговор: без всяких там стеснений. Сегодня вы на мели – завтра я, – Илья бросил на стол пачку "Континент" и зажигалку. – Жизнь… Эх, такая гребаная штука: не угадаешь, что завтра, что послезавтра. То карман золотом звенит, и все бабы вокруг твои. То от пустоты в желудке заворачиваешь хвоста. Курите!

– Чем зарабатываешь? – Сейф потянулся к пачке и с осторожностью взял сигаретку. Через столик ближе к выходу тоже баловались табачком. И девицы там с ухоженными мордашками изящно пускали дым к потолку. Все-таки Пещеры – не Озерное и не Оплот, не говоря уже о вымирающих Выселках. Здесь народ, хоть и не весь, но имеет вкус к жизни. Это ж сколько у них запасов, что до сих пор не перевелись сигареты?! Говорят, Хряпа перед Девятым завез сюда только сигарет, чая и кофе вертолетом десять тон. Слишком на вранье похоже, но факт – сигареты до сих пор водятся.

– Так, озерных порохом снабжал прямо из лаборатории. Без ходок, конечно. Сразу в Приделе в обмен на рыбу, – растолковал Герц, тоже закуривая. – Боюсь, Скряба нашу лавочку прикроет. Жадный, сука, не любит, когда что-то мимо него. Но я за жизнь: нет больше деда Павловского. Выходит, не навестите. Или разве что на могилку. Сейчас водяры Людка принесет, помянем.

– Здоровый мужик Андреевич был. Что такое? – поинтересовался Гусаров, предчувствуя, вот-вот разговор сделает ожидаемый разворот к Ургину.

– С виду здоровый, а сердце слабое. Знаю, он на траве что-то там себе настаивал, лечился. Но… В общем, наехали на него. Нервишки шальнули – инфаркт или что там обычно бывает, – Герц с опаской глянул на вошедших в зал. Убедившись, что физиономии не особо знакомые, продолжил: – Так Ургин в этот раз не с вами что ли? Не пойму: с вами или нет?