Гарольд закатил глаза и выбрался из пикапа, чтобы залить бензин в бензобак.

– Томми, держи. – Мать дала ему доллар. – Беги к Хейзл и возьми нам пару пончиков на дорогу. Тех, что с желе.

– Мам, а ты знаешь, что Хейзл видела, как ее отец сгорел в большом пожаре? Это было давным-давно.

– О господи. Гарольд?..

– Это не я. Поговори со своим отцом.

В этот момент дед Дэйл вышел из здания бензоколонки. Джина посмотрела на него таким взглядом, что Томми тут же решил, что самое время пойти и купить пончиков.

Против обыкновения, этим утром в кафе было людно: были заняты все три кабинки и половина табуретов перед стойкой. Хейзл металась от гриля до кабинки, до холодильника, до стойки с удивительной для женщины ее размеров скоростью.

Томми терпеливо дал погладить себя по голове и потрепать по щеке – соответственно пастору Свенсону и его жене, затем с достоинством, подсмотренным у отца, кивнул двум наемным работникам, которые помогали им на ферме с сеном, и с некоторым интересом посмотрел на две незнакомых ему семьи в кабинках и на одинокую женщину на табурете перед стойкой. Не так уж много посторонних людей можно встретить на полоске асфальта длиной в милю, проходящей через Фор-Корнерс и соединяющей одно окружное шоссе с другим, а чтобы столько сразу – это и вовсе неслыханно.

– Ваш заказ. – Хейзл мастерски донесла пять тарелок на своих широченных руках, поставила их на стол в одной из кабинок, затем достала из кармана карту и вручила ее измученного вида женщине в солнечных очках с оправой тигровой расцветки. – Но вы и без карты не заблудитесь. Доедете до шоссе «О», повернете налево и меньше чем через час езды упретесь прямо в Бобровое озеро, если только вас не угораздит опять съехать с шоссе.

Женщина в солнечных очках сунула карту в сумочку.

– Мы ее возьмем, на всякий случай.

– Пожалуйста. – Хейзл уперлась кулаками в бедра, будто изваянные из хлебного теста, и посмотрела на Томми. – Ну, Томми Уиттиг, я даю голову на отсечение, что с тех пор, как я последний раз тебя видела, ты стал выше на целый фут!

Томми залился краской, потому что дни, когда Хейзл его не видела, по пальцам можно было пересчитать, и он был уверен, что все в этом кафе, включая посторонних, это отлично знали.

– Наверное, ты так лихо растешь, потому что у тебя завтра день рождения. – Она наклонила голову набок, и на одно кошмарное мгновение Томми показалось, что ее шевелюра сейчас оторвется и упадет к его ногам, как какая-нибудь овчина.

– Мне нужно два пончика, и быстро, потому что мама с папой торопятся!

Хейзл раскатисто, по-мужски расхохоталась, затем прошла за стойку и открыла стеклянный шкафчик, где, словно драгоценности, лежали пончики ее собственноручного приготовления.

– С чем сегодня, постреленыш?

Томми снизу вверх посмотрел в это широкое обрюзгшее лицо с мазком ярко-красной помады, знакомым с самого рождения, с карими, непрерывно мигающими глазами и подумал, каким он был дураком всю последнюю неделю, считая Хейзл неизвестной ему таинственной старухой.

– Хейзл?

– Что, Томми?

– Э… мне жаль… ну… мне жаль, что твой отец умер.

Лицо Хейзл застыло, и она долго-долго молча смотрела на Томми. Это был особый, взрослый взгляд, который даже несколько льстил Томми, потому что, когда на него смотрели таким взглядом, он чувствовал, что к нему относятся как к взрослому.

– Спасибо, Томми, – наконец сказала Хейзл. Стряхнув с себя оцепенение, она взяла из стопки на шкафчике белый бумажный пакет для выпечки.

Когда Томми вышел из кафе, он заметил, что туман в лесу рассеялся. Дед Дэйл, засунув руки в карманы рабочего комбинезона, стоял возле «форда» рядом с папой. Если мама и ругала его за то, что он рассказал Томми историю о пожаре в гостинице и смерти отца Хейзл, то с этим было давно покончено, потому что теперь они все трое с заговорщицким видом улыбались. Завидев его, они тут же замолчали, и Томми сразу понял, что они шептались о подарке ему на день рождения.

Не сводя с отца восхищенного взгляда, он направился к пикапу. В его голову прокралась непрошеная мысль о том, что если отец Хейзл умер, то и другие отцы тоже могут умереть, но он раздраженно и решительно отмахнулся от нее. Только не его папа. Его папа был самым высоким, широкоплечим и могучим папой в мире. Огонь ничего бы ему не сделал. Иногда, когда какая-нибудь корова выходила после дойки из коровника и сдуру его бодала, он грозил ей кулаком и обзывал ее богом проклятым молочным бурдюком. У мамы тогда вытягивалось лицо, и она говорила, что он будет гореть в аду за то, что поминает Господа всуе, а он всегда отвечал, что в нем столько уксуса, что огонь его не возьмет.

Когда Томми подошел, отец положил ему на плечо большую, огрубевшую от работы руку и сказал:

– Веди себя хорошо, сын.

– Да, сэр. – Плечу стало легко и зябко, когда отец снял с него руку и сел в пикап.

– Спасибо, малыш. – Высунувшись из окна, мать взяла у него пакет с пончиками и поцеловала Томми в макушку. – Слушайся деда. Жди нас к вечеру.

Томми с дедом Дэйлом вышли на середину дороги и долго махали вслед ревущему мотором пикапу, пока он не скрылся за поворотом на пути к шоссе «О». Щенок свернулся клубком и пристроился у ног Томми, высунув длинный розовый язык.

Дед Дэйл положил руку ему на плечо. Она была совсем не такая большая, как рука папы, и совсем не такая теплая.

– Что-то много сегодня посторонних в городе. – Он кивнул в сторону двух незнакомых машин, припаркованных между бензоколонкой и кафе.

– Они заблудились, – сказал Томми.

– Я так и подумал. Залил в эти две колымаги почти тридцать галлонов бензина.

– Это много.

Дед Дэйл кивнул.

– Твоя бабка сейчас сидит внутри, разбирается с бухгалтерией. Думаю, она сможет залить бензин в машину не хуже меня, если вдруг кто-нибудь еще приедет, а это значит, что мы с тобой можем спокойно пойти порыбачить, если нам охота.

Томми улыбнулся деду, и тот взъерошил ему волосы.

В четверти мили к северу от города двое близнецов – шестнадцатилетние сыновья пастора Свенсона Марк и Мэтью – работали на лежащем у дороги пастбище Уиттигов. У них за спиной, в конце подъездной дорожки, такой же прямой и солидной, как ряды кукурузы, посаженной Гарольдом Уиттигом, стоял фермерский дом и чернел на фоне чистого василькового неба древний огромный амбар. За амбаром, будто огромная синяя тарелка с зеленой каемкой, в обрамлении зарослей рогозы лежало озеро Уайтстоун.

Недалеко от того места, где работали мальчики – а они чинили белый дощатый забор совсем рядом с большим щитом, на котором было написано: «Молочная ферма „Зеленые холмы“», – паслось стадо коров голштинской породы. Этот щит Джина Уиттиг раскрашивала сама зеленой эмалевой краской, оставшейся после того, как Гарольд подновил свой старый трактор «Джон Дир». Все в городе в один голос заявили, что щит вышел просто класс, будто поработал настоящий художник. Букву «М» в слове «молочная» немного тянуло вправо, словно она хотела быть поближе к остальным буквам, но Гарольд считал, что это придает щиту особый шик, и не позволил Джине перерисовать ее.

Наушники на головах Марка и Мэтью работали на полную громкость, и за ревом своих любимых групп хеви-метал они не слышали, как с шоссе «О» на городскую дорогу свернул грузовик. Да он и не особенно заинтересовал бы их, даже если бы они случайно посмотрели в сторону дороги. Обычное дело – очередной молоковоз, ничем не отличающийся от других молоковозов, которые ездят от фермы к ферме по дорогам Висконсина и забирают сырое молоко от принадлежащих штату стад молочного скота. У грузовика была пыльная белая кабина и сверкающая на солнце цистерна из нержавеющей стали, похожая на огромный термос. На боку цистерны гигантскими синими буквами было написано: «Молоко „Доброе здоровье“».

Молоковоз двигался со скоростью сорок миль в час, когда наехал правым передним колесом на выбоину в асфальте, образовавшуюся из-за вчерашней жары там, где от городской дороги ответвлялась грунтовая подъездная дорожка, ведущая к ферме Уиттигов. Кабина грузовика подпрыгнула, колесо ушло в сыпучий, еще не утрамбованный гравий обочины. Водитель ударил по тормозам. Раздался долгий визжащий звук, и затем, по мере того, как продольная ось грузовика отклонялась от вектора инерции, как секундная стрелка от цифры «12», он начал медленно, болезненно заваливаться на бок. Бесконечно долго, будто давая водителю возможность представить все то, что сейчас произойдет, он балансировал на левых колесах, затем потерял точку равновесия, рухнул на бок, и его с оглушающим металлическим скрежетом потащило по асфальту.