Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И, чтобы произвести на Гостей еще большее впечат­ление, Тезиас, махнув рукой на прощание, не вышел в открытую дверь, около которой стоял. Не прибег он и к телепортации. Просто он, небрежно переставляя нож­ками, бесшумно прошел сквозь каменную стену, и был таков. Митчелл и Фонтанелли смотрели ему вслед, от­крывши рты.

— Это как? — вымолвил наконец док.

— Одиннадцатый закон термодинамики, — невоз­мутимо заметил Брахо. — Смещение физического тела в пятое измерение. Коротковолновая дематериализа-ция, попросту говоря… Так как, тобишь, работает ваша Машина Времени, профессор?

Глава пятнадцатая

УБИЙСТВЕННЫЙ ВЗОР МИРАЖА

День казался нескончаемым. Войско Конана двига­лось по обожженной солончаковой степи уже несколько часов. Нигде не было видно ни малейших признаков жизни. Только справа и далеко впереди расплывшимися кляксами на голубом небе темнели первые пики Кар-пашских гор.

— Кто-нибудь понимает, какая чертовщина здесь творится? — взорвался вдруг Тараск. — Уже давно должны были наступить сумерки, а солнце как будто застыло над нашими головами!

— Не бывал ты в Асгарде, немедиец! Там день длит­ся несколько месяцев подряд, — усмехнулся Конан. Улыбка оказалась вымученной; на душе у киммерийца было неспокойно.

— Но Коринфия — не Асгард! — горячо возразил Тараск. — Бьюсь об заклад, перед нами снова фокусы проклятого карлика! Что думаешь об этом, принцесса?

— Никто не властен остановить вечный бег Солн­ца, — убежденно заметила Тхутмертари. — Очень дав-но^ миллионы лет назад, когда не было еще на Земле человеческого племени, великий Сет пытался сделать это. Но даже он, бессмертный властелин Ночи, не сумел справиться с Солнцем!

— А может, карлик снова загипнотизировал нас? — сказал Конан.

Вопрос тяжко повис в воздухе. Кто мог знать, какую еще пакость готовит им дьявольский ум Тезиаса? Но что за прок карлику препятствовать наступлению ночи? Разве день более благоприятен для темных дел?..

Тихо, но неумолимо нарастало неясное напряже­ние. Предвкушение грядущего кошмара, небывалого в своем безрассудстве, все более овладевало душой Кона­на. Он ощущал, как медленно, незаметно менялся окружающий их пейзаж. Сначала исчез ветер — бес­покойный пронизывающий ветер, дувший с севера, постепенно сошел на нет. Воцарился полный, абсолют­ный штиль, все как будто замерло на этой солончако­вой равнине. Потом пришла тишина — тоже полная, абсолютная, разрываемая лишь неровным цокотом копыт и тревожным ржанием лошадей. Куда-то исчез­ли надоедливые мухи, равно как и вся прочая летающая живность. Наконец, задрав вверх голову, Конан с суе­верным ужасом обнаружил, что как солнечный диск расплывается, тает в лазурном небе буквально на гла­зах. Самым же жутким при этом было то, что света с ис­чезновением солнца, казалось, еще прибавилось. Свет был ровным, он не имел зримого источника, но равни­на была ярко освещена, как никогда ранее.

Кони уже ржали и метались, беспокойно мотая мор­дами. Притихшие всадники затравленно озирались по сторонам, ежесекундно ожидая нападения неведомых врагов. Все молчали, напряженно вглядываясь в злове­ще сгущающуюся тишину. Из всего, что их окружало ранее, остались лишь эта безжизненная степь и горы.

Впрочем, нет. Степь и горы тоже начинали менять­ся — столь же неспешно и столь же неумолимо. Кар-пашские вершины обрастали рваным коричневым ту­маном, контуры скал размывались, угасая в неясной дымке. И земля под копытами коней тоже менялась — потрескавшиеся солончаки как-то странно сглажива­лись, обретали немыслимую прозрачность… Но то, что произошло дальше, казалось, способно было без труда отнять волю и разум у самых отважных сердец.

Коричневая дымка, поглотившая горы, бесшумно расползалась по испуганному небу. Скоро небосвод стал темным, но света оттого не убавилось: казалось, воздух светится сам по себе. Земля окончательно об­росла прозрачным панцирем: глядя вниз, люди и жи­вотные ощущали себя стоящими на тонком, невиди­мом ледяном настиле, покрывающем бездонную пропасть в Никуда, Лошади уже не ржали, а как-то жа­лобно, словно погибающие от холода щенки, скулили; под копытами их расстилалась бездна,..

Но и это было не все. Коричневый небосвод стал сгущаться; одновременно же нечто зашевелилось в без­дне, разверстой под ногами. Мертвея от ужаса, Конан наблюдал, как посреди тишины медленно формирова­лось видение. Сначала появилась колоссальная, во все небо, голова, на ней зашевелились волосы, возник большой крючковатый нос, оформились бледные тон­кие губы… На него смотрела гигантская, занимающая собою весь небосклон, голова Тезиаса! Последними по­явились жуткие черные глаза, и глаза эти — магнети­ческие агатовые фонари миража-исполина — устави­лись прямо в обнаженные души людей.

То же самое происходило и внизу: циклопическая голова Тезиаса взирала на них из бездны. Казалось, они мостятся прямо на кончике носа проглядывающего из пропасти видения; стоит голове чуть-чуть шевельнуть­ся, и все люди тотчас свалятся в широкие ноздри…

Конану хватило сил оглядеться. Ужасающая голова была повсюду: сверху и снизу, спереди и сбоку; только сзади — там, откуда они пришли — ее не бьшо. Голова была неподвижна, рот сжат, ноздри не дышали и толь­ко кошмарные черные глаза-фонари, казалось, жили, высматривая нечто сокровенное в самых глубинах сму­щенного человеческого сознания.

Зачарованные кошмарным видением, всадники и кони застыли. Застыло все в этом мире, в мире, где не было ни дня, ни ночи, ни солнечного света, ни ночной тьмы, ни ветров, ни дождей, ничего, что составляет земное существование, а была единственно только ги­гантская, взирающая отовсюду неподвижная голова Те­зиаса — и люди, застывшие, словно пешки на покину­той игроками шахматной доске…

Бог Великая Душа рассчитал все с нечеловеческой точностью. Прекрасно помнящие нападение беснова­тых гипнотических карликов, Конан и его спутники те­перь были атакованы с противоположной стороны. После разрывающего разум безумного балагана Тезиас продемонстрировал им, сколь убийственна может быть бросившая вызов самой природе Тишина. Ведь глаза миража не изрыгали молнии, земля не тряслась под но­гами, незримые путы не душили людей, гигантская го­лова даже не пыталась испугать их, не скалила зубы, не обдавала зловонным дыханием — вообще не было ни­чего, что можно бьшо бы назвать агрессивными дейст­виями. Неподвижный мираж всего лишь смотрел на людей, но это-то как раз и было самое страшное! Ибо человек может справиться с любыми напастями, пере­жить любые пытки, может сражаться с жуткими чудо­вищами — он сделает все это, борясь за свою жизнь. Борьба составляет сущность человека, в борьбе — его жизнь. Здесь же бороться было не с кем: голова Вели­кой Души подменила собой весь привычный мир. А как можно было бороться с миражем?

— Это не Дц. Я была в Аду. Это хуже, чем Ад, — тихо прошептала Тхутмертари, не в силах отвести взор от убийственных глаз миража.

Лучше бы она молчала. Шепот женщины прозвучал как крик; точно в этом мире чудовищной головы даже звук передается иначе. Один из воинов, закаленный не-медийский рыцарь, молча пронзил кинжалом свою грудь. Он свалился вниз, на прозрачный настил, бездна не поглотила его. Напротив, кинжал сам вылез из глу­бокой раны, рана затянулась, человек, ничего не пони­мая, открыл глаза. Неведомая сила подхватила его и усадила обратно в седло; кинжал снова застыл на поясе воина.

После этого попытки самоубийств приобрели мас­совый характер. Люди даже пытались срубить себе го­ловы, но неведомая сила всякий раз препятствовала им. Безумие овладело почти всеми, каждый как будто норо­вил поскорее отослать свою раненую душу из мира чу­довищной головы — неважно куда, хотя бы и в Преис­поднюю, лишь бы подальше отсюда. Но никто не получил даже царапины. А на все это по-прежнему не­подвижно взирал живой мираж…

— Он не хочет их гибели, — прошептала Тхугмерга-ри. — Чего же он хочет тогда?

43
{"b":"117503","o":1}