Сурия была еще жива. Она еще попыталась сжать в руке кинжал и броситься на Миллу, но силы покинули ее. Колдунья откинулась на стену пирамиды, схватившись рукой за изуродованное горло, и с ненавистью посмотрела на свою живую соперницу. Еще череез мгновение руки ее безвольно опустились вдоль тела, и она повалилась вниз по ступеням.

Внезапно раздавшийся топот копыт заставил Конана насторожиться. Он быстро разделался с очередным противником, отскочил в сторону, чтобы ненароком не угодить под случайныи клинок, и, быстро оглянувшись, всмотрелся в темноту. Звук был таким, словно отряд кавалерии галопом мчался из Сура-Зуда в Черный Замок, но, когда первые всадники показались в освещенном призрачным светом внутреннем дворе, он вздохнул с облегчением. Акаяма с десятком остававшихся в его распоряжении зуагиров привел полторы сотни коней — всех, что оставались в конюшне.

Киммериец посмотрел на вершину пирамиды, но никого там не увидел и удовлетворенно кивнул: значит, обе девушки успели уже спуститься вниз. Что ж, оно и к лучшему. Теперь надо уговорить Мэгила плюнуть на его безумную затею, и тогда утреннюю зарю они встречали бы в лагере зуагиров, далеко от этого проклятого всеми богами места. Взгляд его продолжал шарить вокруг. Наконец он увидел своего друга и похолодел…

Бывший жрец неподвижным изваянием застыл в десяти шагах от алтаря с покоящимся на нём Талисманом. Напротив него на таком же расстоянии от алтаря и точно в такой же позе стояла Рогаза. Талисман, находившийся между ними точно посредине, парил над алтарем и постепенно наливался жаром, все больше раскаляясь. Он уже походил на маленькое подобие дневного светила и начал освещать все вокруг, но не тем мертвенным, призрачным светом, что исходил от пирамиды, а согревающим все живое светом Солнца. Кэрдакс и Глор мрачно взирали на противников, и на краткий миг Конану показалось, что каждый из них помогает одной из сторон, но он тут же отбросил эту абсурдную мысль.

— Что это? — оторопело прошептал Акаяма.

Конан резко поднял голову, прослеживая за взглядом друга, и когда увидел то, что вызвало его недоумение, невольно оторопел.

— Спящий проснулся,— еле прошептал он и тут же взревел:— Кро-ом!

Акаяма продолжал ошалело смотреть вверх, туда, где летал Проснувшийся. Так хорошо до сих пор исполнявшие свое дело стрелки-зуагиры, словно гонимые смертельным страхом зверьки, метались по крепостной стене, пытаясь, кто укрыться, а кто подстрелить тварь, что парила: над ними и, настигнув, одного за другим подхватывала и бросала вниз. Двор, только что усеянный трупами стражников, теперь наполнялся телами вольных сынов бескрайних степей Заморы. «Если так пойдет и дальше,— подумал Акаяма,— то скоро на стенах не останется ни одного живого человека. Да что же, они остатки ума потеряли от страха!»

— Вниз! Вниз уходите! — закричал он и, перехватив за середину древко копья, рванулся следом за киммерийцем.

Конан на бегу подобрал второй меч.

— О-о-о-а-а! — услышал он позади себя знакомый клич Акаямы. Зуагиры умело маневрировали, избегая близкого боя с врагами, выбирали момент, выпускали стрелу и начинали искать новую позицию для следующего выстрела. Сам Конан без устали работал обоими клинками и хоть медленно, но неотвратимо шел вперед, на помощь другу, застывшему в смертельном поединке.

Этого было бы достаточно для того, чтобы справиться с любым противником, будь он человеком, но их противники не были людьми, они уже были Мертвыми, а у лишенного жизни нечего отобрать… Зуагиры помнили, сколько забот причинила им троица Мертвых у входа в пещеру, а теперь их было больше трех десятков, и все-таки они дрались. Дрались с яростью обреченных, которые не могут уйти, хотя путь на волю открыт.

Тарган с огромным луком в руках защищал киммерийца сзади, но в один из моментов обернулся, привлеченный криком падающего со стены зуагира, выругавшись, вскинул огромный лук и прицелился в парящего над стенами монстра.

— Брось!— не оборачиваясь, крикнул киммериец.— Лишь зря потратишь стрелы!

Но Тарган уже отпустил тетиву. Конан невольно остановился и проводил стрелу взглядом. Сколько уже таких стрел, выпущенных людьми Таргана, не менее верно нацеленных, затупило каленые наконечники либо просто отскочило от дубовой шкуры монстра! Однако на этот раз получилось иначе. То ли стрела была особой, то ли зуагир вспомнил какой-то секрет и все точно рассчитал, или это была простая удача, но стрела угодила точно в подкрылье и, пробив тонкую в этом месте шкуру, ушла глубоко в тело.

Дикий, исполненный боли вопль заставил вздрогнуть и живых, и Мертвых. Все одновременно обернулись и, задрав головы, начали наблюдать, как медленно, неуклюже взмахивая одним крылом, планировал Затх. Потеряв скорость и высоту, он вдруг камнем упал на землю, но тут же вскочил и, глухо рыча, направился к Талисману Силы, расшвыривая встававших на его пути зуагиров, как котят. Конан понял, что не успевает. Всего несколько десятков шагов оставалось ему до Рогазы, Талисмана, Мэгила, а он, Конан, при всей своей неистовой силе, не мог так же легко расчистить себе путь.

Мэгил почувствовал, что киммериец пробивается к нему.

— Конан!— закричал он, ни на мгновение не позволяя себе расслабиться.— Если можешь, сделай что-нибудь! Или спасай себя — я гибну!

— Кро-о-о-ом! — взревел киммериец и, словно превратившись в дикого зверя, ринулся на помощь другу.

Обширны и удобны были чертоги, в незапамятные времена воздвигнутые на вершине горы Бен Морг. Такой и подобает быть обители грозного бога, чье имя — Кром — свято почиталось племенем живущих среди далеких северных гор киммерийцев, дальних потомков исчезнувшего в незапамятные времена с лика земли племени атлантов. Однако ни строгость убранства, ни суровый облик самого хозяина этого места не мешали бесконечно длившемуся пиру. Огромный, уставленный не слишком разнообразными, но обильными яствами и великолепным набором хмельного стол уходил в темноту, а вдоль него, разместились пирующие.

Некоторые из собравшихся здесь, были могучи и статны, как молодые дубы, их ясные лица светились задором и отвагой. Однако было их немного. Примерно столько же сидело тут крепких и рослых воинов, чьи головы уже припорошила седина, но которых язык не повернулся бы назвать стариками: в силе и выносливости они, пожалуй, могли бы поспорить и с гораздо более молодыми сотоварищами. Самую же многочисленную группу представляли люди среднего возраста, которых никак уже нельзя было причислить к первым, но в то же время и до вторых им было еще очень далеко. Это были полные сил воины, кому стремились подражать юноши, кого ставили в пример старики и кому старались не уступать в доблести друзья.

Пирующие дружно выкрикивали бесчисленные здравицы в честь своего хозяина, который счел их жизни достойными иного конца, нежели бездумное блуждание в холодном полумраке Серых Равнин. Он поселил их здесь, дабы в бесконечном пиршестве и воспоминаниях о былых подвигах проводили они время, и это хоть в какой-то мере скрасило бы их безвременную кончину.

Сам же Повелитель Могильных Курганов и глава этого шумного застолья сидел, как и полагается, во главе стола и мирно подремывал под веселые тосты и смех сотрапезников. Однако всякий раз, когда произносилось имя его и звучала очередная здравица в его честь, он, не открывая глаз, благосклонно кивал, но тут же вновь замирал, словно прислушиваясь к чему-то. Дремота его длилась уже несколько дней и началась сразу после того, как суровый бог киммерийцев почувствовал вдруг безотчетную тревогу и понял, что скоро должно произойти что-то важное. Такое, хоть и нечасто, случалось с ним и прежде, и он помнил, что это предчувствие еще ни разу не обмануло его. Ведали об этом и сотрапезники грозного бога и теперь с интересом гадали, что произойдет на этот раз?