Он достал большую фляжку и протянул ее мне.

— На, выпей, а я расскажу тебе одну историю.

Я сделал глоток и закашлялся. Ли Као улыбнулся и, забрав флягу, отхлебнул не меньше половины.

— Стояла темная мрачная ночь, — начал он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Лил дождь, выл ветер, словно дракон гремел гром, и молния сверкала подобно языкам пламени. Внезапно ветер донес звук колес и копыт, за которым последовал самый пугающий звук во всей Поднебесной — звук горна солдат Цинь.

На этот раз я поперхнулся даже без вина, и Ли Као учтиво похлопал меня по спине.

— По горной дороге с бешеной скоростью мчалась повозка, запряженная мулом, в ней сидели мужчина и женщина, — продолжил он. — Женщина была беременна; она сидела сзади и сжимала в руках большую сумку, в то время как мужчина погонял мула. За их спиной снова раздался зловещий звук горна, и туча стрел поднялась в небо. Мул споткнулся и упал замертво, а коляска опрокинулась в канаву. Очевидно, солдаты охотились за сумкой, поскольку мужчина пытался отобрать ее у женщины, чтобы принять погоню на себя; но та не хотела отдавать ее. Так они вырывали сумку друг у друга, пока не последовал новый залп. Мужчину сразило наповал, женщину же ранило в спину, но из-за дождя солдаты не заметили ее, и она сумела добраться до ближайшего монастыря Шу.

Мастер Ли вновь приложился к фляжке и сделал несколько больших глотков. Я понятия не имел, зачем он мне все это рассказывал, но так, по крайней мере, я мог немного отвлечься.

— Стрела сыграла свою роль, — сказал старик. — На древке был нарисован тигр — эмблема династии Цинь, а в монастыре ненавидели их. Монахи помогли женщине, и с первыми лучами солнца в стенах монастыря раздался крик новорожденного. Настоятель с повивальной бабкой сделали что могли для ребенка, но жизнь матери висела на волоске.

«Храброе сердце, — прошептал настоятель, вытирая пот с се лба. — Восстать против правителя Циня — истинный подвиг». Он поднял ребенка. «Тысяча благословений тебе, дитя, ибо ты дала жизнь прекрасному мальчику!»

Умирающая женщина шевельнулась и открыла глаза. Затем, превозмогая себя, она подняла руку и, указав на акушерку, произнесла:

— Као… Ли… Ли Као.

Я мотнул головой и в недоумении уставился на мастера Ли. Он лукаво посмотрел на меня и подмигнул.

Слезы нахлынули на глаза настоятелю. «Я слышу, дитя мое, — произнес он. — Твоего сына будут звать Ли Као».

— Као! — еле дыша, прошептала женщина, — Ли Као!

— Я понял, дочка. Я воспитаю Ли Као как собственного сына и сделаю все, чтобы он встал на праведный путь. Он познает мудрость и закон, и в конце безупречной жизни его дух непременно пройдет через Врата Великой Пустоты в Блаженную Обитель Ясности и

Чистоты.

Глаза женщины горели и как будто пылали гневом, но силы были на исходе. Она закрыла глаза, уронила руку, и ее дух унесся в Подземное Царство Желтого Источника.

Акушерка была так растрогана, что достала маленькую сафьяновую фляжку и сделала пару больших глотков; и тут сердце настоятеля похолодело. Запах наполнил комнату, и так пахнуть могло только одно вино на свете. Оно прекрасно выводило пятна на одежде, и все называли его каолин — Као Лин. Возможно ли, что умирающая женщина, протягивая руку к акушерке, вовсе не собиралась дать имя ребенку, а всего лишь хотела глоток вина?

Очень даже может быть, и как выяснилось потом, солдаты преследовали ее не как борца с тиранией. Отнюдь. Она с мужем украла какой-то важный документ из стана Циня, и он хотел его вернуть. Мои родители были самыми заядлыми жуликами во всей Поднебесной, Лу Юй, и мать легко бы ушла от погони, если бы ей еще не пришлось драться с отцом за сумку. Мастер Ли встряхнул головой.

— Знаешь, Десятый Бык, наследственность — удивительная вещь. Я никогда не знал моих родителей, однако уже в возрасте пяти дет украл серебряную пряжку настоятеля.

Когда мне исполнилось шесть, я сделал то же самое с его нефритовой чернильницей. В восемь лет я умудрился стащить золотые кисточки с его лучшей шапки, и я до сих пор горжусь своей ловкостью, поскольку он постоянно носил ее на голове. Когда мне стукнуло одиннадцать, я поменял бронзовую жаровню старика на пару кувшинов вина и напился в стельку на улице Мух, а в тринадцать «одолжил»  его серебряный канделябр и отправился прямиком на Улицу Четырехсот Запретных Удовольствий. Эх, молодость! — ностальгически произнес мастер Ли. — Как сладко, но быстро проходят лучшие годы нашей жизни.

Он снова поднял фляжку и довольно рыгнул. — Настоятель же монастыря Шу был истинным героем. Он поклялся вырастить меня как собственного сына и сдержал слово; причем настолько хорошо, что я занял первое место на экзамене на звание цзиньши.

Когда же я покинул монастырь, то отнюдь не пошел по пути мудрости и знаний. Вместо этого я стал мошенником и вором. И, как ни странно, вскоре понял — быть преступником так просто, что даже скучно.

Так время от времени я неохотно возвращался к науке и чисто случайно оказался ученым в Императорской академии. К счастью, мне удалось подкупить главного евнуха дворца, и он назначил меня военачальником, а то бы я до конца жизни строил планы посева риса. Так я стал полководцем, успешно проиграл пару сражений, меня сделали мудрым советником императора и, наконец, правителем провинции Ю. Наконец-то я мог отдохнуть. Правда, дела находились и тут. Помню, я пытался найти улики против военачальника У Саня, которого мне очень хотелось вздернуть за все его грехи. Но он оказался скользким, как червь, и я не мог ничего доказать. К счастью, Желтая река вновь разлилась, и мне удалось убедить людей, что единственное спасение — прибегнуть к ритуалу предков. Так У Сань, привязанный к брюху коня, скрылся в волнах, — мне, конечно, было жаль коня, но что поделать, таков обычай.

Так продолжалась моя жизнь, Десятый Бык. И постепенно я понял, что раскрыть преступление в тысячу раз сложнее, чем его совершить. Поэтому я повесил полуоткрытый глаз над своей дверью и никогда в жизни не сожалел об этом. Но, должен признаться, никогда и не останавливался на полпути.

Надежда засияла в моих глазах.

— Как думаешь, почему я тебе это рассказываю? — спросил мастер Ли. — У меня есть все причины сильно не любить правителей Цинь, и вдобавок жизнь как никуда лучше подготовила меня для подобных дел. Мы достанем этот корень.

Он похлопал меня по плечу.

— К тому же ты мне почти как правнук. И неужели ты думал, я отпущу тебя одного?

Поспи немного, на рассвете мы отправляемся в путь.

Слезы хлынули у меня из глаз.

Мастер Ли вылез из пещеры, позвал собак, и они радостно запрыгали вокруг него.

Вскоре я уже видел, как он удалялся по направлению к монастырю, пританцовывая и напевая: