Как раз в это время Митридат и был осажден в Питане Фимбрией. С суши царя надежно блокировали валом, возведенным по приказу Фимбрии (Аппиан. Митридатика. 52. 210), но оставалась еще дорога бегства по морю. Тут-то неподалеку и появился Лукулл со своим флотом. Фимбрия тотчас попросил его «прийти со своими кораблями и помочь изловить самого ненавистного и враждебного из царей, чтобы не ушла от римлян эта драгоценная добыча, ради которой было принято столько ратных трудов, – Митридат, который уже попал в западню и окружен тенетами!». Однако красноречие посланий Фимбрии не принесло результатов: Лукулл отказался от совместных действий, и Митридат на своих кораблях сумел отплыть в Митилену. За этот поступок Лукулла порицали уже в древности: «Слова Фимбрии были далеко не лишены смысла… Но Лукулл, по-видимому, ставил свой долг перед Суллой превыше как собственного, так и государственного блага», – упрекает его Плутарх (Лукулл. 3.8). Митридат был бы захвачен, если бы Луций Лукулл «предпочел гражданским распрям заботу о государстве», – вторит через несколько столетий язычнику Плутарху христианин Орозий (VI. 2. 10; см. также: Ливии. Периоха 83; Аппиан. Митридатика. 52). «Первая Митридатова война наглядно продемонстрировала, сколь вопиющим образом препятствуют политические приоритеты гражданской войны ведению римлянами войны внешней», – пишет по сему поводу современный историк. [983]

Справедливо ли их благородное негодование? И да и нет. Иногда допускают, что эскадра Лукулла была недостаточно сильна, чтобы заблокировать Митридата. [984]Однако победы Лукулла над понтийским флотом в самом ближайшем будущем говорят об обратном. Да и вряд ли такой аргумент обошли бы вниманием античные авторы. Рассуждения о том, что сам Фимбрия по завершении операции мог предоставить Лукулла своей судьбе, [985]также малоубедительны – а что, собственно, угрожало его сильной эскадре? Понтийцы на море были не так уж сильны, а марианцы вообще не имели флота. О том, как выглядел поступок сулланского командира с точки зрения староримской морали, и вовсе говорить не приходится.

Но староримская мораль не учитывала ситуации гражданских войн. Ведь речь шла не просто о сотрудничестве с лютым врагом – и каким! «Негодяем, который недавно из властолюбия убил своего друга и полководца» (Плутарх. Лукулл. 3.8). [986]Но дело даже не в этом – ведь слава победы досталась бы Фимбрии, а не Сулле и Лукуллу. [987]Что это для них означало, догадаться нетрудно. Да и нужно ли им было вообще добивать царя? Как мы увидим ниже, ответ на этот вопрос не так однозначен, как может показаться.

После этого Лукулл дважды встречался с царским флотом и дважды нанес ему поражение – у Лекты Троадской и у Тенедоса, где он обратил в бегство превосходящие силы Неоптолема, одного из военачальников Митридата (Плутарх. Лукулл. 3. 8–9). Одержав эти победы, он присоединился на Геллеспонте к главным силам римлян.

Фимбрия, потерпев неудачу с захватом в плен Митридата, продолжил свое победное шествие по Азии, наказывая сторонников царя и опустошая их земли. Так он дошел до Илиона и осадил его. Жители города, увидев, что оказались в бедственном положении, отправили к Сулле послов и заявили, что хотят сдаться. Тот принял их сдачу и велел передать Фимбрии, чтобы он не трогал илионцев. В ответ на это Фимбрия пустился на хитрость, похвалив граждан города за то, что они уже стали друзьями римлян. Но ведь и он сам тоже римлянин, то есть принадлежит к народу, который, будучи потомками Энея, состоит с троянцами в родстве; поэтому жители Илиона могут без страха впустить его внутрь стен. Илионцы поверили этим красивым словам и открыли перед ним ворота. Войдя в город, Фимбрия приказал избивать всех подряд и все предал пламени; тех же, кто ходил послами к Сулле, он предал всевозможным мучениям. «Он, не щадя ни святынь, ни тех, кто бежал в храм Афины, сжег их вместе с храмом. Он срыл и стены, и на следующий день он сам обошел город, следя за тем, чтобы ничего не осталось от города. Илион, испытавший худшее, чем во времена Агамемнона, погиб от рук „родственника“; не осталось целым ни одного алтаря, ни одного святилища, ни одной статуи» (Аппиан. Митридатика. 53. 212–213). Этим своим «подвигом» Фимбрия очень гордился, говоря, что он на одиннадцатый день захватил этот город, который Агамемнон, располагавший силами всей Греции и флотом в тысячу кораблей, с трудом взял лишь на десятый год. Страбон донес до нас горький ответ, который дал один из пленных горожан: «Да, но у нас не было такого защитника, как Гектор» (XIII. 1. 27. С. 594). [988]

Пока Фимбрия разорял и покорял Азию, добившись в этом немалых успехов и став господином большей ее части (Ливии. Периоха 83), а Лукулл очищал от врагов греческие острова, Сулла вступил в переговоры с Архелаем. Инициатива исходила от понтийца, который отправил к Сулле своего тезку, делосского купца Архелая, с «многообещающими предложениями». [989]Сулла согласился на личную встречу, которая произошла на территории Беотии, близ Делия. Как рассказывает Плутарх, Архелай убеждал Суллу оставить Азию в покое и, взяв у царя деньги, триеры и сколько понадобится войска, плыть в Рим, чтобы начать войну со своими противниками. [990]

Как видим, многообещающие предложения сводились в данном случае к тому, чтобы Сулла с царскими деньгами, флотом и войском мирно убрался восвояси. Со своей стороны он выдвинул предложение лично Архелаю – явно не без издевки: свергнуть Митридата, стать вместо него царем и союзником римского народа, а также выдать римлянам флот. [991]В ответ на отказ Архелая совершить предательство последовала гневная тирада Суллы: «Так, значит, ты, Архелай, каппадокиец и раб, или, если угодно, друг царя-варвара, не соглашаешься на постыдное дело даже ради таких великих благ, а со мною, Суллою, римским полководцем, смеешь заводить разговор о предательстве! Будто ты не тот самый Архелай, что бежал от Херонеи с горсткой солдат, уцелевших от стодвадцатитысячного войска, два дня прятался в Орхоменских болотах и завалил все дороги Беотии трупами своих людей!» В ответ на это Архелай будто бы простерся ниц и умолял Суллу прекратить военные действия и примириться с Митридатом (Плутарх. Сулла. 22. 3–9).

Условия, которые выдвинул Сулла для такого примирения, были следующие: Митридат должен передать римлянам весь тот флот, который находился у Архелая, возвратить им пленных, перебежчиков, бежавших рабов, вернуть на прежнее местожительство хиосцев и всех других, кого он насильно переселил в Понт, вывести гарнизоны из всех укреплений, за исключением тех, которыми он владел до начала войны, выплатить расходы за войну, которые Сулле пришлось произвести из-за него; [992]наконец, Митридату предлагалось удовольствоваться властью над одним только его наследственным царством (Аппиан. Митридатика. 55. 222–223). Последнее требование означало, что Митридат должен был уйти из Азии и Пафлагонии и вернуть Вифинию Никомеду, а Каппадокию – Ариобарзану.

Архелаю эти требования не показались чрезмерными, и он сообщил о них царю. Сам он остался при Сулле, дожидаясь ответа от Митридата, но, видимо, в характере ответа не сомневался, потому что сразу же начал выводить отовсюду понтийские гарнизоны (Аппиан. Митридатика. 55. 224). Сулла относился к нему с подчеркнутым уважением, заботился о нем во время болезни, подарил большой участок земли на Эвбее и объявил его другом и союзником римского народа (Плутарх. Сулла. 23. 1–4).