Награда не заставила себя ждать: Марий вновь был избран консулом, причем заочно (Ливии. Периоха 68; Плутарх. Марий. 22.4; Евтропий. V. 1. 4). Кроме того, как пишет Плутарх, сенат охотно предоставил ему триумф, но он отказался – «то ли не желая лишать этой чести своих соратников-воинов, то ли стараясь ободрить народ перед лицом надвигающейся опасности и для этого как бы вверяя судьбе города славу своих прежних подвигов, чтобы после второй победы вернуть ее себе еще более блестящей» (Марий. 24.1; см. также: Ливии. Периоха 68). Марий и его сторонники настолько не сомневались в конечном успехе, что уже тогда отчеканили денарии в честь победы не только над тевтонами, но и над кимврами. [377]
На фоне блистательного успеха Мария при Аквах Секстиевых действия его коллеги выглядели особенно неудачно. Катул отступил к Атесису. У брода через реку по обоим берегам они соорудили сильные укрепления, а также навели переправу, «чтобы помочь стоявшему за рекой отряду, если варвары прорвутся через теснины [в Альпах] и нападут на него». Германцы же из бравады будто бы «нагими шли сквозь снегопад, по ледникам и глубокому снегу взбирались на вершины и, подложив под себя широкие щиты, сверху съезжали на них по скользким склонам» – как тут не вспомнить суворовских чудо-богатырей! После этого германцы, «став лагерем неподалеку от римлян и разведав брод, стали сооружать насыпь: подобно гигантам, срывали они окрестные холмы и бросали в воду огромные глыбы земли вместе с вырванными с корнем деревьями и обломками скал, так что река вышла из берегов, а по течению они пускали тяжелые плоты, которые с силой ударялись об устои [возведенного римлянами] моста и расшатывали их. Очень многие римские солдаты в испуге стали покидать большой лагерь и разбегаться» (Плутарх. Марий. 23. 2–4; см. также: Флор. III. 3. 12).
Какая яркая картина: тут и сорванные холмы, и обломки скал, и выдранные с корнем деревья – словом, варвары-разрушители, не знающие меры и готовые сражаться с самими богами. Все это по духу очень напоминает гигантомахию со знаменитого алтаря Атталидов в Пергаме, где в иносказательной форме показана борьба с малоазийскими кельтами – галатами. [378]Вероятно, все эти фантастические подробности, равно как и само сравнение кимвров с гигантами, [379]восходят к воспоминаниям Катула. [380]Чтобы оправдать свои первоначальные неудачи, он был, конечно, не прочь изобразить врагов полусказочными чудовищами, способными напугать римских воинов (но, разумеется, не самого консула!).
Что же произошло в действительности? Солдаты Катула, видя, как враги переправляются через реку, резонно предположили, что противник скоро обойдет их с флангов. Правда, даже при численном перевесе германцы, возможно, не смогли бы овладеть главным римским лагерем. Но римские воины могли испугаться осады на измор. Кроме того, в большинстве своем легионеры Катула явно не имели еще должного опыта и подготовки – не все умели тренировать войска так, как Марий. «Сравни с обученным воином необученного – скажешь, что это баба», – говорил Цицерон (Тускуланские беседы. П. 37). Потому неудивительно столь нервное поведение солдат консула.
Но еще более любопытно происшедшее потом. Воины, как уже говорилось, начали в беспорядке отступать. «И тут Катул показал, что он, как положено благородному и безупречному полководцу, больше заботится о славе сограждан, чем о своей собственной. Не сумев убедить солдат остаться и увидев, что они в страхе собираются в путь, он приказал снять с места орла, бегом настиг первых из отступавших и пошел впереди, желая, чтобы позор пал на него, а не на отечество, и стараясь придать бегству вид отступления, возглавленного полководцем. Варвары, напав на лагерь за Натисоном, взяли его, но восхищенные римлянами, оборонявшимися с доблестью, достойной их отчизны, отпустили пленных, заключив перемирие и поклявшись на медном быке. [381]Бык этот впоследствии, после битвы [при Верцеллах], был захвачен и перенесен в дом Катула как его доля добычи. Затем, рассеявшись по стране, лишенной защиты, кимвры опустошили ее» (Плутарх. Марий. 23. 5–7; Изречения царей и полководцев. 84).
Но не все искали спасения в бегстве. Один из легионов (по-видимому, неполного состава) остался в лагере и попал в окружение. Руководивший им трибун не решался идти на прорыв. И тогда центурион-примипил Гней Петрей из Атины решился на невероятное – он убил своего начальника, взял на себя руководство и вывел легион из окружения. [382]Хотя за такое самоуправство он мог бы поплатиться жизнью, произошло то же, что и в случае с убийством Гая Лузия – его удостоили неслыханных для человека его ранга почестей. [383]Он совершил жертвоприношение вместе с Марием и Катулом, одетый в подобающую лишь магистратам тогу-претексту, и получил почетнейший венок за снятие осады, corona obsidionalis (Плиний Старший. XXII. 11).
Таким образом, Катул едва не утратил контроль над армией и сумел сохранить его, лишь возглавив беспорядочное отступление. Однако в мемуарах, к которым явно восходит этот рассказ, горе-полководец предпочел подчеркнуть другое – в отличие от непутевых воинов он готов был спасти от позора отечество. [384]А вот о подвиге Петрея и его солдат Катул, вероятно, решил не упоминать – зачем? Слишком невыгодное сравнение. Да и награды храбрый центурион получил не от одного Катула, но и от Мария. [385]
О Сулле применительно к этим событиям мы не слышим; по-видимому, в воспоминаниях он предпочел о них умолчать. [386]Одни ученые задаются вопросом о том, какова была его роль в успешном осуществлении отхода после фиаско под Тридентом, [387]другие подозревают, что он несет свою долю ответственности за постигшие армию Катула неудачи. [388]Но прежде чем делать какие-либо выводы, рассмотрим данные источников.
Плутарх пишет, будто Сулла, «пользуясь доверием Катула в самых важных и значительных делах, прославился и вошел в силу» (Сулла. 4.4). Намек очевиден: не то было при Марии, который все больше «затирал» своего бывшего квестора. [389]Однако, как мы уже указывали, вряд ли это так. А если Сулла и рассчитывал прославиться в качестве легата при неспособном Катуле, то он ошибся. [390]Его успехи при новом командующем оказались куда более скромными. [391]Сулла, как пишет Плутарх, покорил «большинство альпийских варваров» (Сулла. 4.5). Каких именно, однако, не уточняется. Думается, такая небрежность не случайна – победы легата были не так уж значительны, и излишняя конкретность могла лишь испортить впечатление. [392]
Рассказывает Плутарх и еще об одном эпизоде: в какой-то момент в армии началась нехватка продовольствия, и Сулла взял на себя заботу о снабжении. Он сумел запасти его столько, «что воины Катула не только сами не знали ни в чем нужды, но смогли поделиться с людьми Мария. Этим Сулла, по собственным его словам, сильно озлобил Мария» (Сулла. 4. 5–6). Последнее утверждение оставим на совести его автора, [393]а вот то, что полководцы и их воины оказывали друг другу товарищескую поддержку, очевидно – совсем не то было под Араузионом. Как видим, Сулла оправдал надежды, которые возлагал на него Марий, отсылая к Катулу, и обеспечил определенное взаимодействие между двумя армиями.
