Первый историк города «архангелогородский гражданин» Василий Крестинин, издавший в 1792 году «Краткую историю о городе Архангельском», так зачинает свой добросовестный и заслуживающий во всех отношениях уважения труд: «Город Архангельский почтен быть должен, или действительно почитается житницей и сокровищницей Российского севера в Европе, за множество торгов, стекающихся в нём ежегодно из чужестранных государств и из внутренних областей Российских, соединяющих и разделяющих Российские и иностранные товары различного вида и цены, нужные, полезные и приятные для человеческой жизни».

Так повествует о своём городе первый архангельский историк, и, надо сказать, он довольно верно определяет место и значение Архангельска как торгового центра русского севера, да и не только торгового.

Архангельск был в начале века одним из крупнейших морских и речных портов России и единственным на севере её. При этом некоторые черты местной жизни отличали его, как особый, своеобразный город, во многом несхожий с другими городами России.

Это был светлый, с долгими белыми ночами городок, с немощёными, пыльными, но прямыми улочками и деревянными мостками-тротуарами в три-четыре дощечки. Кроме губернаторского дома, примыкавших к нему, так называемых, присутственных мест, городской думы, гимназии и подворья какого-то монастыря, каменных домов в Архангельске почти не было. При этом подавляющее большинство каменных домов стояло на главной городской магистрали - на Троицком проспекте, ныне проспекте Павлина Виноградова.

Кроме Троицкого проспекта, было в городе еще четыре других - Псковский или Средний (ныне проспект Ф. Чумбарова-Лучинского), Петроградский (ныне проспект М. Ломоносова), Новгородский и Костромской (ныне проспект Космонавтов). Все эти пять проспектов точно следовали изгибам береговой линии и пересекались вертикально небольшим количеством улиц, ни одна из которых, за исключением Северодвинской и Вологодской, не сохранила прежнего названия.

За последним проспектом - Костромским - уже ничего городского не было: никаких строений. Были, так называемые, Мхи, то есть низменная, болотистая, поросшая можжевельником и папоротником местность, и дальше лес. На Мхах и в лесу мы, городские мальчишки, летом и осенью собирали морошку, голубику, клюкву.

Вдоль реки перед проспектами тянулась, как и сейчас, длинная-предлинная набережная с бульварчиком, с ветхими перильцами и аллейкой из берёз в районе Немецкой слободы.

Немецкая слобода - название старое, даже древнее. Завелась эта самая Немецкая слобода, пожалуй, ещё раньше самого города, основанного по указу Ивана Четвёртого, известного в истории больше под именем Ивана Грозного, от 1584 года. Указ был весьма своевременным (а может быть, даже и несколько запоздалым), так как торговый и административный центр края - Холмогоры - находился далеко от морских путей. Нужен был на севере порт, и место для строительства нового города-порта, названного первоначально Новыя Холмогоры, было выбрано хорошо. Город стоит на наволоке, то есть на выдающемся мысу при широкой, многоводной реке, почти у самого моря.

Место для строения города, строго говоря, даже не было выбрано, а как-то само выбралось, ибо прежде города тут ещё в двенадцатом веке обосновался устроенный новгородцами Архангельский монастырь. Потому, когда вновь построенный город Новыя Холмогоры в 1613 году переименовывали, то дали ему то же название, какое имел стоящий на этом месте монастырь. Но, в отличие от монастыря, его звали Архангельский город. К наволоку, на котором он был поставлен, ещё за тридцать лет до указа Ивана Грозного о строительстве города приезжали англичане и, заведя деятельные торги с местным населением, начали селиться в этом месте.

Они же вместе с голландцами и были первыми поселенцами Немецкой слободы, названной так потому, что там селились иностранные купцы. Всех иностранцев на Руси в те времена звали немцами, а следовательно, и посёлок их назвали Немецкой слободой.

Позже появились и настоящие немцы, и, помню, во вновь открывшемся реальном училище (это было в 1911 году) со мной в одном классе учились ребята из немецких семей - Пец, Гильде, Ландман, Гернет и другие, составлявшие, пожалуй, большую часть класса - самого старшего в училище, ибо мы были первым выпуском реального училища.

В Немецкой слободе жили лесозаводчики, крупные купцы, пароходчики и прочие местные тузы. Жили они в одноэтажных или двухэтажных особнячках за высокими заборами, жили отъединённо, глухо, замкнуто, хотя дети их учились в общих для всех гимназиях (мужской и двух женских) и других училищах, и ассимиляция «немцев» шла постепенно и неотвратимо своим исторически обусловленным порядком.

Немецкая слобода была самой чистой и благоустроенной частью города. За ней уже лежала буйная слободка - Кузнечиха, а через речку - рабочая и морская Соломбала, расположенная на островах, которые каждую весну во время паводка заливало так, что соломбальцы плавали по улицам в лодках.

Главной примечательностью города была, конечно, многоводная и широкая Северная Двина с фарватером в двадцать метров глубиной, по которому могли ходить и океанские пароходы. А приходили пароходы, шхуны и другие суда в Архангельск за лесом, овсом, смолой, льном, пушниной, пенькой и другими товарами со всего света, так что в архангельском порту, летом очень людном, пёстром и оживлённом, можно было встретить и датчанина, и норвежца, и немца, и англичанина, и голландца, и австралийца, и матроса-негра, словом, кого угодно.

Торговки архангельских рыночных ларьков изъяснялись по-английски, а иностранные матросы усиленно пытались ухаживать за красавицами поморками.

Это, впрочем, было не так-то легко. Поморки, как вообще женщины на русском Севере, были свободолюбивы и горды. Рабынями они ни в обществе, ни в семье не были, ходили с мужьями, случалось, на промыслы, хорошо управлялись не только с коровами, но и с парусом, с вёслами, а иногда и капитанами бывали. Георгий Седов в своей брошюре «Право женщин на море», написанной в 1907 году, рассказывает, что «в Архангельске два раза побывал на шхуне поморки Василисы, ставшей во главе мужской команды».

А вот ещё одно свидетельство о поморской женщине-капитане. В книге «Запечатлённая слава» автор ее Борис Шергин рассказывает: «Помор Люлин привел в Архангельск осенью два больших океанских корабля с товаром. Корабли надо было экстренно, разгрузить и отвести в другой порт Белого моря до начала зимы. Но Люлина задержали в Архангельске неотложные дела. Сам вести суда он не мог. Из других капитанов никто не брался: время было позднее и все очень заняты. Тогда Люлин вызывает из деревни телеграммой свою сестру, ведет её на корабль, знакомит с многочисленной младшей командой и объявляет команде: «Федосья Ивановна, моя сестрица, поведёт корабли в море заместо меня. Повинуйтесь ей честно и грозно…» - сказал да и удрал с корабля.

- Всю ночь я не спал, - рассказывает Люлии. - Сижу в «Золотом якоре» да гляжу, как снег и грязь валит. Горюю, что застрял с судами в Архангельске, как мышь в подполье. Тужу, что забоится сестрёнка: время штормовое. Утром вылез из гостиницы - и крадусь к гавани. Думаю, стоят мои корабли у пристани, как приколочены. И вижу - пусто! Ушли корабли! Увела! Через двое сутки телеграмма: «Поставила суда в порт-Кереть на зимовку. Ожидаю дальнейших распоряжений. Федосья».