Как выясняется из опросов, значительный процент регулярно посещающих церковь католиков не верят в Воскресение, и этого я не понимаю. Если мы не верим в Воскресение, то все остальное – не более чем красивая история и Христос – просто мудрец, такой же, как другие мудрецы или гуру у буддистов: ни один из них не был Богом.

Бегбедер: Но для тебя и для Церкви Иисус пришел, чтобы воплотить идею Бога. Эту идею трудно концептуализировать. Быть может, ощущая необходимость в Боге, люди Его придумали, а христиане присоединили Христа, чтобы подкрепить эту весть, придав ей плоть.

Ди Фалько: Чувство божественного, духовное измерение – часть сущности самого бытия человека. Тот факт, что до Откровения существовали народы, которые сочиняли себе богов, для меня лишний раз доказывает фундаментальную потребность человека в установлении отношений с божественным.

Бегбедер: Должна быть какая-то причина, объясняющая, почему мы оказались здесь! Я говорю о розовых фламинго, ты – о Моцарте. Но с тех пор, как родилась моя дочь, стоит мне услышать ее смех, увидеть ее – и меня словно затопляет любовь. Мне представляется, будто я больше, чем просто человек, будто во мне живет нечто высшее. Я сам для себя Бог! Потом я думаю, что невозможно жить спокойно, смирившись с тем, что всему этому наступит конец. Может, человек создал Бога из страха смерти? Именно об этом пишет в своем дневнике молодой Флобер: «Понятие бессмертия души придумали, скорбя об умерших».

Я родился в 1965 году и вырос в мире, где упразднили немало ценностей: семью, брак… Все разводятся, у меня есть ребенок, а я уже не живу с его матерью. Не будем говорить о глобализации, об отмене границ (понятия «отечество», по сути, уже не существует), об унификации мира, о крахе коммунистической утопии… Все же это очень важно: крушение идеологий, религии, утопий. Нет больше Бога, нет больше надежды на равенство между людьми, остается только потребление. В мире, где я вращаюсь уже тридцать восемь лет, люди нуждаются в новой утопии или в объяснении. Нельзя же просто сказать им: рождайтесь, потребляйте и умирайте!

Никто не может этим удовлетвориться, потому-то люди больше ни во что не верят и отчаиваются. И тогда, как уже говорилось, они выбирают гедонизм, их привлекают цивилизация вожделения, реклама, секс. А также удовольствие, которое они находят в наркотиках. Человеку нужна мечта. Да, потребность в Боге сегодня вытекает из того, что человеку необходимо мечтать! Это прекрасно объясняет Режис Дебре в своей книге «Бог: путь в истории».

И здесь снова нас все разделяет, так как я не могу представить себе Бога таким, каким Его видишь ты, – как ЕДИНСТВЕННЫЙ ответ.

Ди Фалько: Иначе говоря, я могу сделать вывод: тебе хотелось бы иметь веру, потому что это был бы некий ответ.

Бегбедер: Конечно, мне хотелось бы, чтобы я мог во что-то верить.

Ди Фалько: Что касается меня, я верю в Кого-то. Меня удивляет, что ты такой нигилист. Читая твой роман «Windows on the World», я обнаружил, что Бог появляется на каждой странице – для того, кто хочет Его видеть. Ты говоришь об «определенных ценностях», ты с нежностью вспоминаешь свою дочь; хотя ты утверждал раньше, что в человеке Бога нет, что он этого недостоин, однако в твоей дочери Бог присутствует?

Бегбедер: Да, потому что моя дочь – это Мессия! В самом деле, видя такую чистоту, я верю в мою дочь. Я в нее верую.

Ди Фалько: Тогда ты пантеист. Твоя дочь, фламинго, природа… «Все, что существует, существует в Боге», – говорил Спиноза. В этом отношении я с ним согласен. Видя Хлою, ты чувствуешь: есть нечто выше тебя.

Бегбедер: Да, правда. Я вырос в городе и был лишен реального общения с природой. Когда я вижу небо, закаты, когда меня восхищает «Реквием» Форе,[11] когда я понимаю, что писатель достиг вершин, что все слажено – форма, содержание, что он нашел единственный способ выразить мир, – я вдруг проникаюсь религиозным чувством.

Ди Фалько: Ты говоришь, как Блаженный Августин: «Спроси красоту земли, спроси красоту моря, спроси красоту воздуха, рассеянного в необъятном просторе, спроси красоту небес, спроси все эти явления природы, <…> кто создал их, если не Прекрасный»[12] – то есть Бог, который есть порядок и красота мира.

Бегбедер: Меня потрясло рождение моего собственного ребенка, сам факт, что я дал жизнь. Я ощутил, как меня наполняет редкое, необыкновенное чувство. Думаю, пять лет назад, до рождения моей дочери, я не стал бы задумываться над подобными вопросами.

Ди Фалько: Ведь ты задумываешься над ними из-за нее.

Бегбедер: Да, именно из-за нее я задаю себе вопросы! В какой мир я ее привел? На эту опустошенную, лишенную смысла планету? Рожать ребенка – глубочайший эгоизм. Я чувствую себя тем более ответственным, что она здесь ни при чем. И если я говорю, что моя дочь божественна, – дело в том, что она прекрасна, как все дети, и представление о любви погружает меня в состояние благодати. Думаю, мне не захотелось бы сделать эту книгу, не стань я отцом.

Ди Фалько: Ты хотел получить определение и нашел его. Ты сам к нему пришел. Бог есть любовь.

Бегбедер: Ты веришь в Бога и, стало быть, говоришь, что Он создал людей. Но если Его придумали сами люди, не слишком ли большой ущерб принесла их выдумка? Иными словами, я возвращаюсь все к тому же вопросу: зачем нужен Бог?

Ди Фалько: А всем, что дала Церковь: больницы, воспитание, помощь беднейшим, – ты пренебрегаешь, ну, ладно… Бог существует не ради того, чтобы приносить нам какую-то пользу, как и мы живем не для того, чтобы Его использовать. Однако некоторые задают себе такой вопрос, потому что мы устанавливаем между собой и Богом отношения утилитарного характера. На воскресных службах мне часто приходится говорить: «Сегодня утром вы пришли на мессу. У вас есть просьбы, с которыми вы хотите обратиться к Богу. Забудьте их. Молитесь за тех, чьи чаяния вам неизвестны, за тех, кто сейчас рядом с вами. Будьте уверены: если вы так поступите, другие станут молиться за вас, и вы обретете друг друга».

Бегбедер: Так ты занимаешься торговлей! Ты настоящий коммерсант. Молитесь за вашего соседа, а он помолится за вас. Это напоминает мне известное пари. Верьте в Бога, и если вы ничего при этом не выиграете, то, во всяком случае, вам нечего терять.

Ди Фалько: Я просто пытаюсь помочь людям освободиться от личных забот, оторваться от самих себя и от утилитарного отношения к Богу. Так они немного повернутся к другим, пусть на мгновение. Чем больше я избавляюсь от самого себя, от всего эгоистического во мне, от того, что не дает повода гордиться, тем больше оставляю я места для Бога.

Бегбедер: Интересно. Метафизика, единственная цель которой – в конечном счете стать физикой. Трансцендентное существует затем, чтобы сделать нас более человечными. Фу-ты, черт, жутко головоломный обмен!

Ди Фалько: В молитве мы должны прежде всего просить Бога не о том, чтобы Он исполнил наши личные просьбы, то есть подчинился нашим желаниям, а, скорее, чтобы Он помог нам исполнить Его волю.

Бегбедер: Не скрывается ли за этим представлением о Боге своего рода низменная человеческая потребность подчиняться приказаниям кого-то или чего-то вышестоящего? Разве не пугает удел человеческий сам по себе? Так может, Бога придумали для того, чтобы уйти от страха? Ведь, как говорит Паскаль в «Мыслях», идея смерти настолько невыносима для человека, что, убегая от нее, он предается развлечениям – и напрасно, ибо подлинный ответ – это Бог. Я-то убежден, что Бог и есть способ увильнуть от смерти, Бог и есть развлечение. Между прочим, как раз поэтому можно заметить, что люди становятся все более верующими и близкими к Церкви начиная с определенного возраста, когда чувствуют, что стареют. Это несколько схематично, но верно: с приближением смерти старики активнее посещают церковь, задумываются о Боге чаще, чем в течение всей жизни. Подобное произошло и с Миттераном: на склоне дней духовные и метафизические запросы стали ему ближе, чем когда-либо прежде. Если бы с помощью клонирования удалось уничтожить смерть, церкви мигом опустели бы.