И много таких, что произвели на тебя впечатление? Возлюбленных, воспоминание о которых все еще тебя волнует?

Ди Фалько: Да, конечно.

Бегбедер: Они были красивы?

Ди Фалько: Я не стану углубляться в эту область. Красота – вопрос субъективный. Рассказывая о дочке, ты говоришь, что она красива, что она божественна. Видишь, красота не позволяет сомневаться в существовании Бога. Так вот, будучи молодым священником, я познакомился с одной молодой женщиной, она была помолвлена, а я принес обеты Богу. Мы были друзьями. Я объяснил ей, что между нами не может быть ничего, кроме дружбы. Нам обоим удалось преодолеть наши чувства. Она вышла замуж, у нее родились дети, и мы остались в очень хороших отношениях.

Бегбедер: Ты был несчастлив?

Ди Фалько: Да, немного, но не настолько, чтобы мучиться. Я боялся ранить ее. Возможно, я был неловок.

Бегбедер: Меня удручает это типично католическое понятие жертвы.

Ди Фалько: Ты, вероятно, заметил, что я не употребил этого слова.

Бегбедер: Но принести в жертву чувство – преступление! Абеляр и Элоиза – вот что такое твоя история!

Ди Фалько: Речь идет не о принесении в жертву, а о преодолении чувства! Хорошо бы тебе расспросить молодых людей, которые обучаются сегодня в семинарии. Это образование университетского уровня, и слушателям от двадцати шести до тридцати пяти лет. Кто-то из них имеет за плечами другое высшее образование, работу по специальности, некоторые до поступления в семинарию пережили любовные истории. Приносят ли они жертву, вступая на священнический путь? Нет, делают выбор. Они выбирают Христа.

Бегбедер: Простым смертным трудно это понять.

Ди Фалько: Мы и есть простые смертные, принявшие свободное решение посвятить свою жизнь Христу. Что касается отсутствия опыта, то кто может утверждать, что имеет право говорить, так как приобрел опыт во всем?

Бегбедер: Согласен. Но ты никогда не обманывал жену и не можешь знать, что человек чувствует в такие минуты. Мне как-то странно думать, что я говорю с шестидесятилетним мужчиной, у которого нет никакого сексуального опыта…

Ди Фалько: Священнику так же трудно хранить верность своим обетам, как и супругам, которые живут вместе тридцать долгих лет, соблюдать требование верности в браке. Некоторых, должно быть, мучает мысль, что вечером они опять встретят того (или ту), кого с трудом переносят, с его храпом, запахом, дурными привычками… Нет, не думаю, что брак безусловно представляет собой нечто более «веселое» или захватывающее, чем безбрачие.

Бегбедер: Интересный аргумент. В конце концов, требуемое от священников пережить куда легче, нежели то, к чему принуждают состоящих в браке!

Ди Фалько: Когда я на время удаляюсь в мужской или женский монастырь, меня всегда поражают лица людей, посвятивших жизнь молитве, их глубокий взгляд. Им удалось обрести свободу в богословском смысле, освободиться от всех земных цепей, которые сковывают нас.

Бегбедер: Ты говоришь о призвании женщин. Поскольку в Церкви не хватает священников, почему бы не обратиться к монахиням? Вот еще одна аномалия. Выходит, что в Церкви, возглавляемой мужчинами, торжествует половая дискриминация? Ты считаешь, что женщина недостойна священства?

Ди Фалько: Ты неверно ставишь вопрос. Позиция Церкви совершенно ясна: и у мужчин и у женщин – своя, особая роль. Священство отдано мужчинам, потому что священник – повторяю – воплощает образ Христа. Христос – мужчина, священник – тоже. Когда у англикан было принято решение рукополагать женщин, это привело к серьезному кризису, и священники, в большинстве женатые, покинули эту Церковь. Они считали, что с богословской точки зрения рукоположение женщин ничем не оправдано.

Роль женщины в Церкви куда важнее, чем кажется, хотя она и не так заметна: Мария, Мать Христа, женщины – первые свидетельницы Воскресения, женщины – учителя Церкви… Можно даже назвать эту роль важнейшей. На женщин возложено множество обязанностей: управлять хозяйством, выполнять представительские функции, собирать пожертвования, поддерживать связь с общественностью при епископе… Но они не могут быть священниками.

Бегбедер: По всем пунктам, которые мы обсудили: кризис призваний, безбрачие священников, роль женщин – у меня остается неизменный вопрос, и я настаиваю на нем: будет Церковь адаптироваться ко времени или нет? Иногда кардиналы собираются в Риме и раздумывают. Они говорят, что Церковь будет развиваться, но в конечном итоге ничего не меняется.

Ди Фалько: Я уже ответил. Основы, фундамент – неколебимы.

Бегбедер: Но разве вопрос о женщинах-священниках нарушает догматы? Можно привести другие примеры эволюции: в прошлом не было женщин-академиков или выпускниц политехнической школы, теперь такие есть.

Ди Фалько: Христос не был ни академиком, ни выпускником политехнической школы. Он был мужчиной.

Бегбедер: Был бы Он женщиной, лицо мира изменилось бы.

Повторю еще раз: Третьему Ватиканскому собору, несомненно, есть что обсудить.

Бегбедер: Итак, вот уже несколько месяцев, как ты водворился в Гапе, департамент Высокие Альпы. Почему Гап, а не другое место? Почему теперь, а не в другое время?

Ди Фалько: Я был одним из сотрудников Парижского архиепископа, занимая епископскую должность его помощника. Это почти всегда временный пост, обычно за ним следует назначение в епархию: епископ становится управляющим епархией. Помощник архиепископа Парижского в дальнейшем может получить должность только в менее населенной епархии.

Бегбедер: Назначен управляющим епархией – красиво! Однако это подразумевает «назначен на место жительства».

Ди Фалько: Талейран, епископ Отенский, чаще бывал в Париже и Версале, чем в своей резиденции. Сегодня епископ, назначенный в епархию, должен преимущественно там и находиться.

Бегбедер: Ты был представителем епископов, отвечал за связи с общественностью. Тебя видели во всех СМИ, а сегодня ты живешь более замкнуто – ради разнообразия, должно быть?

Ди Фалько: Действительно, в городе, где сорок тысяч жителей, в департаменте (Высокие Альпы), где живет сто двадцать тысяч человек, ритм жизни отличается от парижского. Многие государственные служащие переводятся, а частные лица по собственному почину покидают столицу, стремясь жить иначе. Не стану лгать, время от времени мне недостает определенных составляющих моего многолетнего парижского периода. Во-первых, друзей. Я приехал в Париж двадцатисемилетним, а уехал в шестьдесят два года. Там прошла главная часть моей жизни. Ужасно было бы констатировать, что мне безразлична такая перемена. Разумеется, она чего-то мне стоила, а иначе это значило бы, что все дружеские отношения, привязанности были поверхностны.

За тридцать пять лет, проведенных в Париже, мне посчастливилось завязать прочные дружеские отношения. Я регулярно получаю вести, эта переписка, по почте или по интернету, для меня много значит. Убежден, что не потеряю своих друзей и найду здесь новых, несмотря на то что мои обязанности оставляют мало времени для поддержания дружеских связей. Я выезжаю в Париж, в провинцию и в Рим по поручениям Конференции епископов, но стараюсь как можно больше бывать в епархии.

Бегбедер: В моем вопросе, возможно, был некий коварный намек. Твое положение означает, конечно, повышение, но мне оно напоминает, как когда-то «повышенных по службе» отослали в Лимож. Понимаешь, о чем я? Ссылка в Лимож!..[62]

Ди Фалько: У церковнослужителей нет понятия карьеры в том смысле, как в гражданском обществе. Мы не стремимся подняться по служебной лестнице и обеспечить собственное будущее. У нас, прежде всего, есть миссия, которую мы должны выполнять. Когда освобождается кафедра, потому что управляющий епархией уходит на пенсию по возрасту, ему ищут преемника.