Бегбедер: И ты бы пошел к прокурору?

Ди Фалько: Да, пошел бы. Этого требуют и совесть и закон. Речь идет о моей ответственности. Конечно, сначала я бы испробовал все способы, но если человек не пойдет с повинной, я обязан буду заявить.

Проблема в том, что виновный знает: тот, кому он доверится, должен заставить его признаться перед правосудием. Ему будет трудно заговорить, хотя только так он сможет выбраться из нравственной ямы, выйти из положения, в которое сам себя поставил. Если он признается, его осудят. Если промолчит, тяжесть последствий будет нести ребенок.

Бегбедер: Увы, как правило, педофил – не тот, кто, терзаясь угрызениями совести, пойдет заявлять на себя.

Что на первом месте в сознании исповедующего: закон или тайна исповеди?

Ди Фалько: Ответ таков: он должен соблюдать тайну исповеди, делая все – я подчеркиваю: все, – чтобы побудить виновного признаться.

Бегбедер: Но ты же сказал мне, что лично ты в случае, если тебе признаются в правонарушении, преступлении и тебе не удастся убедить виновного явиться с повинной, заявишь сам. При том, что есть одно тонкое, но немаловажное отличие между двумя ситуациями: виновный по своей воле пришел поговорить со священником, и тайны исповеди нет – тогда аббат может пойти к прокурору; или же виновный пришел к кюре с просьбой сохранить тайну исповеди, и тогда исповедник не может его выдать. Он обязан отдать приоритет конфиденциальности, в то время как совершено преступление! Это же опять – вчерашний день!

Ди Фалько: Не так все просто. Нельзя подходить к вопросу чисто теоретически. Если бы мне пришлось столкнуться с конкретным случаем, я бы подумал, что следует сделать, безусловно поставив на первое место защиту ребенка.

Бегбедер: А тот тягостный эпизод, который ты пережил? Клевета обрушилась на тебя и очернила людей из Тулузы и Утро.

Ди Фалько: Ты вспоминаешь обо всех этих событиях, и я будто заново переживаю кошмар, через который тогда прошел. Я человек надломленный, несмотря на сотни свидетельств о поддержке – я все еще продолжаю их получать. Что только не говорили, не писали на эту тему в прессе и в книгах. В свое время я уже высказался. Буду ли я молчать или говорить, каждый останется при своем мнении. Сейчас у меня больше нет желания полемизировать.

Ди Фалько: Три главы тому назад ты спрашивал меня об обязанностях епископа. Теперь, ближе к концу, я хотел бы побольше узнать о писателях, ведь ты принадлежишь к их числу.

Бегбедер: Если я написал несколько книг, это еще не значит, что я писатель. Я чувствую себя «автором» – действительно, я автор целого ряда опубликованных книжек. Писатель ли я – пусть об этом судят другие.

Ди Фалько: Звания писателя, по-твоему, достойны Монтень, Руссо, Гюго и прочие гении литературы. Тогда что ты пишешь в графе «профессия», когда во время твоих многочисленных путешествий тебе приходится заполнять бланк в гостинице или в полиции?

Бегбедер: Сегодня я – издатель, поскольку с января 2003 года работаю в литературном отделе издательства «Фламмарион». Кроме того, я веду литературно-критическую колонку в журнале «Вуаси», чем весьма горжусь. А если говорить о недавнем прошлом, я был рекламистом и телеведущим.

Ди Фалько: А также специалистом по связям с общественностью в сфере политики. У тебя богатый арсенал разнообразных возможностей. Как тебе удается сочетать все эти виды деятельности?

Бегбедер: Это не всегда просто. Пытаюсь их разграничить. Например, как критик я никогда не говорю о книгах, выпущенных издательством, в котором работаю. Ни прямо, ни косвенно. Поясняю: когда роман Мориса Дантека был опубликован «Галлимаром», я мог о нем написать, так как это не фламмарионовское издание. Но поскольку другая его книга одновременно вышла во «Фламмарионе», я не позволил себе высказаться о галлимаровской публикации. Видишь, как сложно!

Ди Фалько: Не очень-то хорошо быть в числе твоих авторов, лишенных права на отзыв в твоей колонке.

Бегбедер: Это одно из условий морального договора, который я с ними заключаю.

Другой пример: я член жюри премии «Флора». В 2003 году эту премию получила книга Пьера Меро «Млекопитающие», изданная «Фламмарионом», но при голосовании я воздержался. Книгу выбрали другие члены жюри, которым она очень понравилась. И тем не менее недоброжелатели сделали вывод: Бегбедер присуждает «свою» премию «своему» автору. Но это не моя премия и не мой автор. Тут нет никаких прав собственности. Видно, зря я занимаюсь столькими делами сразу, потому что в моей активности люди подозревают коррупцию.

Ди Фалько: Твоя свобода чем-то ограничена?

Бегбедер: Пожалуй, да. Ее ограничивают правила, которые я сам для себя установил.

Хотя в таком объяснении кое-что меня смущает: можно подумать, будто я хвастаюсь тем, что не нарушаю некую профессиональную этику (к которой искренне привержен), будто хочу показать, какой я чистый. Но я вовсе не образец чистоты и не воплощение добродетели – наоборот. Мне даже доставляет удовольствие некоторая доза грязи в литературной среде, где я не обязан вести себя образцово, в отличие от тебя! Я обожаю книги, люблю писателей, но не меньше ценю то, что волен разругать книжку или автора, которые меня не вдохновляют, поспорить о стиле и роли современного романа и т. д. Манера поведения отдельных писателей-критиков-издателей меня шокирует: злоупотребляя совмещением многих должностей, они превозносят в прессе ими же изданные книги.

Но повторю: отсюда не следует, будто я образец добродетели или к этому стремлюсь. Просто считаю своим долгом соблюдать элементарную порядочность.

Ди Фалько: Из твоих принципов вытекает и обратное: ты не расхваливаешь изданные тобой тексты, но ведь и ругать их себе не позволяешь!

Бегбедер: Ты прав. Однако раз уж я их издал, значит, посчитал, что они хороши. Хотя среди книг, изданных не мной, но опубликованных «Фламмарионом» (чья продукция неисчислима), хватает таких, которые я бы охотно порвал в клочья.

Ди Фалько: Говоришь, ты написал «99 франков», чтобы тебя выгнали? Опять за свое?

Бегбедер: Возможно. Я знаю: стоит только покритиковать своего нанимателя, и это происходит моментально.

Ди Фалько: Тут всего-навсего вопрос здравого смысла. Если ты публично поносишь того, кто тебе платит, тем самым ты снимаешь с себя всякую ответственность. Когда ты отказываешься раздраконить ненавистную тебе книгу, опубликованную издательством, в котором служишь, в тебе говорит честность, страх, что тебя выставят, или и то и другое понемногу?

Бегбедер: Плевать в колодец – моя специальность, так что запросто могу разбушеваться по примеру «Кукол», которые иной раз беспощадны к руководству «Канала+». Но лебезить перед патроном или помалкивать в тряпочку тоже ни к чему, ведь вполне можно и обсудить его позицию. Есть право на забастовку, профсоюзы также имеют право критиковать нанимателя, и в данном случае, пожалуй, я легко бы себе такое позволил.

Если бы я возвел скандальность в принцип и стал громить нанявшее меня предприятие только из желания подкрепить свою репутацию, думаю, тем самым я показал бы пример не свободы, а скорее бессмысленного размахивания кулаками.

Что касается издательства «Грассе», где выходят написанные мной романы, тут уж я не стесняюсь: свободно критикую публикуемые там книги, разнося многие в пух и прах. Это позволяет мне сказать, что я все же очень свободен. Отсюда можно заключить: не очень-то хорошо принадлежать к числу моих друзей или хотя бы знакомых, поскольку есть опасность попасть под разгром, чтобы обеспечить алиби моей свободе.

Приняв для себя это правило игры, я понимаю, что и другие занимают такую же позицию по отношению ко мне. Тебя я вроде бы заранее предупредил насчет этой книги, где мы друг друга компрометируем. Готовься к злейшей критике.