Ди Фалько: Это не значит, что свидетели выдумывают что угодно. Если провести синоптическое исследование четырех Евангелий, сопоставить между собой все идентичные отрывки, мы заметим отличия, но свидетельство не изменится.
Бегбедер: Выходит, Бог против автобиографизма в литературе! Ведь можно представить, что Иисус сам повествует о своей жизни, как поступают сегодня многие не столь известные личности. Я в своих книгах пишу о себе, говорю от первого лица, рассказываю свою жизнь, ибо полагаю, что она захватывающе интересна и достойна описания всему свету в назидание! (Шучу, конечно.) Иисус имел куда больше оснований, чем я, самостоятельно рассказать свою историю. Это позволило бы Ему изложить все на свой лад и тем устранить риск, что истину исказят или «подправят». Но нет! Бог не пожелал, чтобы так случилось. Он – сторонник романического начала… А жаль! Вот бы Иисус взялся за перо! «Здравствуйте, Меня зовут Иисус, Я – Божий Сын». Неплохо в качестве первой фразы. Или лучше так: «My name is Christ. Jesus Christ»,[40] – на манер Джеймса Бонда. Да, это мне нравится! Почему Он не описал свою жизнь?
Ди Фалько: Он был послан к людям не для этого, а чтобы открыть им Отца, дать представление о Боге, сказать, что Бог любит их.
Бегбедер: Кажется, ты видишь различие между Ветхим и Новым Заветом в том, что Новый Завет основан на прямых свидетельствах, а Ветхий – нет. Следует ли отсюда, что Новый Завет заслуживает большего доверия?
Ди Фалько: Нет, я этого не утверждаю. Если за текстом стоит устная традиция, это не значит, будто она неправдива. История Моисея – одна из основ еврейской и христианской религий. Главное различие, на мой взгляд, заключено в характере откровения. Бог Ветхого Завета представляется не похожим на Бога, которого открывает нам Иисус. Первый образ – это Бог скорее суровый, Он наказывает людей, однако возобновляет свой союз с ними всякий раз, как они от Него отворачиваются. Он тоже является – по-своему – Богом любви. Только Он еще не стал таким близким к человеку, каким Его сделает воплощение. Примерно так же бывает в семье: отец строже обращается с детьми в раннем возрасте, чем когда они повзрослеют.
Бегбедер: Новый Завет действительно напоминает документ-свидетельство газетного типа. Твой замысел «Газеты Евангелия», наверное, был вполне оправдан, хотя в Евангелии рассказываются и романтические сказки – вроде истории Марии, из-за которой христиане убивали друг друга.
Ди Фалько: Сводить все противоречия между католиками и протестантами к вопросу о Деве Марии – упрощение! Помимо этой стороны есть немало других, и более существенных. Не будем возвращаться к религиозным войнам и пересматривать историю Церкви с XVI века до наших дней. Остановимся на том, что все христиане едины во Христе.
Бегбедер: Во всяком случае, непорочное зачатие, как и Воскресение, относится к пунктам моих разногласий с Церковью и религией. Во-первых, по-моему, это совсем не актуально, никак не связано с тем, что меня заботит, и очень далеко от неотложных проблем планеты в настоящий момент.
Ди Фалько: Нельзя сказать, что сегодня это предмет горячих споров, и все же этот пункт веры – по-твоему, малоинтересный – полон оптимизма: он говорит о том, что можно представить себе человечество, освобожденное от всяких следов зла. Непорочное зачатие Марии – обетование для каждого из нас.
Бегбедер: Согласен, горячих споров нет. По-настоящему злободневны скорее вопросы выживания, к примеру пользование презервативами в Африке. Однако Дева Мария меня «затрагивает», потому что Ей посвящен грандиозный культ во Франции и во многих странах, а между тем речь идет о каком-то анекдоте, случившемся две тысячи лет назад, далеко от нас, и не более правдоподобном, чем история про Деда Мороза.
Ди Фалько: Я не собираюсь развертывать доказательства, но и здесь самое важное – смысл. Вместо того чтобы задаваться вопросом: «Возможно ли это?» – я задумываюсь над тем, что Бог хочет нам сказать этим фактом. Я верю тому, что говорит Евангелие. Бог дает нам понять, что Его Сын, воплощаясь, приходит в мир не так, как другие чада человеческие, потому что Он – Сын Божий. Очевидно, это превосходит наше понимание, поскольку не соответствует привычному опыту. Итак, я доверяю Церкви, даже признавая, что принять это нелегко, особенно в таком обществе, как нынешнее.
Бегбедер: Значит, Сын Божий рождается не как человек. Он является иным путем, чудесным способом, поскольку требуется нечто необыкновенное, чтобы произвести впечатление на толпу! Как инопланетянин Е.Т. в своем космическом корабле. Раз так, наш анализ может принять более пессимистический оборот, и мы выясним, что за этой символикой кроются вещи не столь утешительные. Что до брака следует хранить девственность – традиция, надо думать, унаследованная отсюда, или еще: что женщина, которая занимается любовью, грешница, или что Иисус – незаконнорожденный!
Ди Фалько: Кажется, я все правильно расслышал.
В Евангелии от Иоанна мы прекрасно видим, как Иисус поступает с женщиной, взятой в прелюбодеянии; это один из фрагментов, лучше всего известных и верующим, и даже неверующим: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень».[41] Затем в Евангелии сказано: «Они же стали уходить одни за другими, начиная от старших до последних». А когда все ушли, Иисус заключил: «Никто не осудил тебя… И Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши».
Бегбедер: Это не так жестоко, как побивание камнями, которое проповедуют исламисты! Я толкую все по-своему на собственный страх и риск. Новый Завет мог бы быть и яснее. Напрашивается мысль, что заниматься любовью – грех, и если Богоматерь – Дева, все дело тут как раз в том, что матери людей поголовно грешницы.
Ди Фалько: Да у тебя не язык, а помело, как сказали бы у нас на юге.
Бегбедер: Я так понимаю, что, читая Библию, ты стремишься не столько видеть в ней срез реальности, сколько рассматривать реальность исключительно сквозь призму Библии. Я не считаю, что учиться жить можно только по Библии и что все в ней написанное должно определять мое поведение. Не отрицаю: вероятно, эта книга гораздо важнее, чем все прочие прочитанные мной романы, ведь Иисус – ключевая фигура в жизни каждого из нас; что ни шаг, мы встречаемся с Ним – в живописи, литературе, на всех перекрестках, где стоят распятия, даже если мы воспитаны вне христианской религии. Он оказывает большое влияние на мою писательскую работу. К примеру, герой «99 франков» Октав прямо на первой странице заявляет: «Я решил уйти на пенсию в тридцать три года. Похоже, это идеальный возраст для воскресения».[42]
Но разве Он для меня единственный образец? Нет. Следую ли я тому, что Он говорит? Нет. Взять, например, страсти. Они глубоко на нас воздействуют, уж очень странная это история: неужели, будучи Сыном Божиим, этот человек не властен помешать распятию? Я ищу смысл того, что сказано. Связан ли он с первородным грехом? Ведь Христос добровольно пошел на смерть? Это своего рода самоубийство? Хотят ли мне сказать, что нам нужно пройти через страдание и тогда мы поймем, что мы здесь делаем? У меня, как и у тебя, были периоды депрессии, в ту пору я решал покончить с собой, не видел выхода, думал, что мои переживания невыносимы и надо положить им конец.
Быть может, в подобные минуты не мешает вспомнить о Христе и сказать себе: вот один из величайших образов пророка, Сын Божий, или Мессия, хотя я скорее вижу в Нем человека. Так вот, Он тоже страдал. Значит, есть надежда. Конечно, я говорю чудовищно банальные вещи, но именно так я смотрю на историю Страстей. По-видимому, страдать полезно, боль – это некий порог и т. п., и прочие избитые истины. В конце туннеля – свет!
Ди Фалько: Мне вполне по душе такой взгляд. За исключением того, что твоя интерпретация отводит Христу чисто человеческую роль. Для Церкви, для меня Он больше чем человек. Он воскрес! Он значит Все. Это Бог, который страдал, был покинут, затем распят. Он жив. Воскресение придает смысл Его земной жизни и всю ее освещает.
