Ему известен этот художник. Эмрис наклонился разглядеть подпись мастера. На той картине, что висела у него в галерее, подписи не было.

Неожиданный шум, раздавшийся позади, заставил шотландца поспешить. Прыгая через три ступеньки, он быстро одолел последний пролет лестницы и остановился. Перед ним была небольшая площадка, на которую выходила всего одна дверь. Она была чуть приоткрыта.

Подобно первому рассветному лучу в коридор из двери пробивался тоненький лучик света. Совершенно бесшумно Эмрис Макферсон приоткрыл дверь и осторожно вошел внутрь просторной комнаты.

Его окружала полная тишина и полный беспорядок. Эмрис огляделся вокруг. Слева была высокая ширма, отделяющая часть комнаты, прямо перед ним на низеньком столике у стены приютился масляный светильник. Над ним висела картина. Эмрис с интересом разглядывал панорамную сцену. Большая толпа дворян в центре, а чуть позади сверкающие золотом ряды остроконечных шатров, от которых блестящими тонкими нитями отражаются солнечные лучи.

Эмрис улыбнулся, узнав изображенное на картине место. Кале. Художник, очевидно, там побывал.

Элизабет Болейн – вот основное, что осталось в памяти Эмриса о Кале. Она промелькнула в его жизни как падающая звезда. Но почему-то сейчас, стоя перед картиной, он почувствовал, что в его душе опять возникает чувство утраты. Это была все та же ноющая боль, что он испытывал всегда, когда вспоминал эту женщину. Непонятно, почему она так запала ему в сердце, но он и до сих пор, где бы ни находился и чем бы ни занимался, вспоминал о ней. Он ловил себя на том, что непроизвольно ищет ее глазами – и на балах среди придворных, и на улицах тех городов, куда заносила его судьба, – он все еще искал ее. И не находил.

Иногда Эмрис гадал, счастлива ли она с тем человеком, с которым тогда сбежала из Англии. Что в Англию она не вернулась и у отца не появлялась – это он знал точно. Его поиски во Франции также не увенчались успехом. Он только мог сказать наверняка, что Элизабет не вернулась также туда, где жила раньше.

«Этот художник более чем талантлив, – подумал Эмрис, отвлекаясь от грустных воспоминаний. – И у него также есть понимание. Своеобразные взгляды на жизнь». Эмрис сосредоточился на картине, висевшей перед ним. То, как изображены здесь разные слои общества, тонкие, едва уловимые оттенки, расстановка акцентов – все это говорит о продуманности, о знании многих вещей, весьма далеких от живописи. Присмотревшись к картине поближе, Эмрис не мог удержаться от улыбки. Надо же! Изобразить его и Питера Гарнеша! Правда, его самого художник нарисовал не в рыцарских доспехах, а в шотландской одежде.

Интересно, но Эмрис не мог припомнить никакого живописца из королевской свиты, присутствующего в Кале.

Все еще посмеиваясь про себя, он повернулся. Взгляд его непроизвольно привлек какой-то блестящий предмет. Эмрис застыл на месте. На длинной цепочке, свешивающейся с ширмы, поблескивало на свету кольцо.

Знакомое кольцо с изумрудом.

Элизабет крепко зажмурилась, чтобы мыло не попадало в глаза, и начала аккуратно намыливать голову. Потом протянула руку за кувшином с чистой водой, что стоял на полу подле ванны. Кувшина почему-то на месте не было. Пошарив в воздухе рукой и вздохнув про себя, она решила не раздражаться попусту. Накопившаяся усталость наверняка давала себя знать. Куда она умудрилась поставить этот кувшин?

Поток воды вдруг окатил ее сверху. Элизабет от неожиданности выпрямилась и начала поспешно вытирать тыльной стороной ладони слипшиеся от воды ресницы. Она открыла глаза, не понимая, что происходит.

– Миледи, вы по-прежнему ослепительны!

Сердце куда-то гулко ухнуло, язык прилип к гортани. Она хотела ответить – и не смогла вымолвить ни слова.

Эмрис любовался божественной картиной. Женщина была похожа на Венеру, только-только собравшуюся выступить из пенной воды. Влажные завитки волос, обрамлявшие тонкое лицо. Капельки воды, блестевшие на кончиках ресниц. Округлости груди, заманчиво колыхавшиеся под водой. Чуть припухлые губы, как бы ждущие поцелуя. И колдовской чарующий взгляд непроницаемо-темных глаз.

Элизабет подтянула колени к груди и обхватила их руками, пытаясь как-то прикрыть свое обнаженное тело. Губы вдруг пересохли, стало трудно дышать.

Эмрис Макферсон собственной персоной стоял рядом и не сводил с нее жадных глаз. Она боялась вздохнуть. Ей почему-то казалось, что он может вдруг исчезнуть, испариться так же внезапно, как появился.

Может быть, ей это только чудится? Он никак не может здесь находиться. Эти четкие суровые черты лица – неужели ее разыгравшееся воображение сыграло с ней такую шутку? Она отчаянно моргнула, пытаясь прогнать видение, но могучая фигура шотландца никуда не исчезла, продолжая все так же возвышаться над ней. В его позе было спокойствие и достоинство. Он стоял не шелохнувшись, но без напряжения, даже скорее расслабленно. Он выглядел таким же, как она его запомнила в Кале: высокие кожаные сапоги, килт, клетчатый плед. Запыленный плащ напомнил ей еще один момент – как он развевался за его спиной во время поединка. И эти невозможные голубые глаза! Да, все в точности, как ей запомнилось.

– Мне, наверное, это снится… – наконец прошептала она со вздохом.

– Вполне возможно, – ответил Эмрис, наклоняясь к ней и нежно касаясь рукой ее мокрой щеки. Какие глаза! А губы! Эти губы просто приглашают к страстному поцелую.

Нет, он на самом деле здесь! Господи, неужели он ее нашел? Ее бросило в жар от ласкового прикосновения его руки. Опять захотелось, так же как и в прошлом, убежать, или спрятаться, или велеть ему немедленно остановиться. Но ее сердце было на этот раз с ней не согласно. Что-то произошло с ней за эти годы, что-то изменилось в ее душе. Она не могла теперь просто отмахнуться от тех эмоций, что захлестнули ее сейчас. Не могла, да и не хотела. Она не собиралась отрицать, что умирает от желания, чтобы этот высокий и суровый шотландец вновь целовал ее, как это было когда-то. Хотелось еще раз испытать его ласку, его волнующие прикосновения, пережить заново те чувства, что впервые проснулись в ней в тот незабываемый вечер в шатре Эмриса.

Прикрыв глаза, Элизабет отдалась сладостным, туманным и неясным чувствам, вдруг всплывшим откуда-то из глубины ее существа. Она знала, что он собирается ее поцеловать. Но вместо жесткой защитной брони, которая обычно окружала ее со всех сторон, вокруг нее, как бы растворяясь в воздухе, теплилось какое-то новое, сладостное ощущение свободы и раскованности. Она почувствовала, что он наклоняется к ней…

Их губы соприкоснулись, сперва несмело, как бы пытаясь припомнить их давнюю-давнюю, полузабытую встречу. Элизабет гладила руками его лицо, пытаясь удостовериться, что вот, да, он действительно здесь, опять, рядом с ней!

Как будто откуда-то издалека, со стороны, до нее доходили и другие ощущения. Ощущения ласковых прикосновений его больших ладоней, поглаживающих ее грудь. Ее собственные губы, приоткрывшиеся от охватившего ее желания.

Их поцелуй становился все более страстным, обжигающим. Дрожь охватила Элизабет, тело ее рвалось ему навстречу. Она крепко обхватила его за голову, пальцы ее судорожно поглаживали его затылок, в то время, как губы вели безмолвный и страстный поединок.

Эмрис совершенно забыл, для чего он сюда пришел. Жар вспыхнул в нем так внезапно! Желание переполняло его, грозя вырваться наружу. Он утратил над собой контроль, когда она устремилась ему навстречу с такой страстью, с таким желанием! Он мог видеть это по ее затуманенным глазам, по тому, с каким нетерпением она прижималась к нему. Эмрис хотел ее. Сейчас, немедленно. Один момент, и вот она уже не лежит в ванне, а стоит в его объятиях. Он подхватил ее и перенес на пол, не отпуская ни на секунду, прижал к себе, притянул ближе к полыхающему в нем огню. Она не сопротивлялась.

Желая продлить удовольствие, он заставил себя оторваться на время от ее губ и, откинув голову назад, стал наслаждаться видом обнаженной женщины, стоящей перед ним и пышущей страстью.