– В кладовую, – прошептал кто-то.

Она почувствовала чьи-то ладони на своей груди.

– Нет, туда не надо, – сказал Билл, лаская ее ягодицы.

Ей стало тревожно: народу все прибывало. Она слышала, как кто-то присвистнул, кто-то поманил ее «цып-цып», кольцо вокруг нее сжималось. Мужчин уже было не меньше десяти.

– Пожалуйста. – Она тронула Билла за рукав.

Он посмотрел на нее сверху вниз, облизнув сухие губы. Сейчас он выглядел как добрый американский паренек с фермы, такой же, как Рольф Клаус.

– Сюда, – хрипло сказал Билл, – это наша кладовая мы держим здесь съестное, меха и ружья…

Он жадно схватил ее за руку и потащил за собой. За ее спиной возбужденно переговаривались другие мужчины.

– Что за прелесть эта маленькая куколка.

– Надеюсь, ты с нами поделишься, Билл? – послышался чей-то голос.

– Ее хватит на всех нас, это точно…

Труди понимала, что они собираются овладеть ею. Все, один за другим. Скольких она сможет выдержать? Она была напугана, но возбуждение пересиливало страх.

Ноги ее подкашивались от истомы, так что она почти падала на Билла, позволяя ему тащить ее к открытой двери в наружной стене.

– Господи! Что вы собираетесь с ней делать?!

Дьявол, эта была Марта Ригни. Она стояла, подбоченясь, с кривой усмешкой на губах. «Вот она, воплощение праведницы и строгой мамаши, образец высшей пробы!» – со злостью подумала Труди.

– Где ваши офицеры? – требовательно спросила Марта. – Вам что, больше нечем заняться? Я думала, что вы солдаты, а не уличные хулиганы!

– Это не армейский пост, мэм, – ответил кто-то. – Мы торговцы и охотники.

– Да какая мне разница, кто вы. У вас есть работа? Тогда идите и работайте.

Почти мгновенно толпа рассеялась. Мужчины опустили глаза и стали расходиться.

– Что ты здесь делала, Труди Вандербуш? – спросила Марта. – Твоя мать сказала, что ты пошла прогуляться, но я видела, как ты направилась к форту. Что у тебя за дела могут быть здесь? Твоя мама должна была объяснить тебе, что сюда ходить, нельзя. Это не то место, куда может прийти порядочная женщина одна, без провожатых!

– Я… Я хотела посмотреть, как он выглядит. Труди опустила глаза на пыльный подол юбки. Ей хотелось плюнуть Марте в ее мерзкую красную рожу, и она с трудом сдерживалась.

– Может, ты думаешь, что форт – это что-то вроде дружеского собрания паствы? Так вот, это нечто другое. Разве ты не поняла, чего хотели от тебя эти мужчины? Мне страшно подумать, что могло случиться с тобой, не подойди я вовремя. Они бы надругались над тобой, могу повторить еще раз.

– Прошу вас, не говорите моему отцу, – прошептала Труди, – это его расстроит.

– Расстроит! Он должен привязывать тебя к повозке, чтобы уберечь от собственной глупости!

– Мама болеет, я не хочу доставлять родным дополнительных волнений.

– Нет, они должны поволноваться за тебя. Может, это послужит тебе уроком. Я давно наблюдаю за тобой, за твоими блудливыми глазками. Я видела, как ты смотришь на мужчин, ты и мужа моего не обошла вниманием. Твоя мама говорит, что у нее хорошие дочери, но у меня есть на сей счет сомнения. Если я только застану тебя с кем-нибудь, помяни мое слово, я выгоню тебя из нашего лагеря. Бог свидетель, я сделаю это! Я не намерена ехать в обществе такой испорченной девицы!

Труди хотела крикнуть ей, что она взрослый человек и вольна поступать, как считает нужным. Но они были уже в лагере, и Марта вела ее к повозке Вандербушей.

Отец выглянул из повозки. Кэтти, мешая пищу в котле над костром, смотрела в сторону. Труди нырнула в повозку. Усевшись на дорожный сундук, она принялась яростно расчесывать волосы, стараясь не смотреть на мать.

– Тимми, хочешь попробовать печенье? Оно с изюмом и сушеными яблоками, как ты любишь. – Эмеральда держала перед мальчиком тарелку с печеньями, разложив их поаппетитнее.

– Нет, Эм. – Мальчик отвернулся к стене.

– Но, Тимми, ты должен поесть. Скоро ты вообще ничего не будешь весить.

– Не хочу печенье. Отдай его Сьюзи.

– Но…

– Я не могу есть, Эмери.

– Ну что же…

Подавив навернувшиеся слезы, Эмеральда поправила легкое покрывало у ног мальчика.

Тимми не становилось лучше. Эмеральда убеждалась в этом день ото дня. Его лицо стало бледным до прозрачности, а нога покраснела и опухла. Как и велел им Бен, Эмери и Маргарет каждый день промывали рану и смазывали ее успокаивающей мазью, но это не помогало: она не заживала и не затягивалась. Наоборот, появился даже запах.

Однако Эмери решила не делиться своими опасениями с Маргарет, поскольку та не теряла надежды, что в конце концов рана затянется сама по себе.

– Может быть, и не так, чтобы мальчик мог ходить, но хотя бы чтобы он не испытывал боли. Я ведь не прошу Бога о многом, не так ли?

«Да, непроходящая боль – вот что хуже всего», – думала Эмери. Несмотря на деревянные планки, которые фиксировали ногу, и крепкую перевязку, каждый толчок повозки отзывался страшной болью: кости смещались, травмируя рану. Тимми сжимал руку Эмери так, что она боялась, что в конце концов он сломает ей кисть. Труднее всего было вынести то, что мальчик не плакал. Если бы он кричал, плакал, они бы чувствовали себя сопричастными к борьбе за жизнь, но он предпочитал оставаться с болью один на один, добровольно окутав себя леденящим, смертельным коконом молчания.

Бен продолжал давать ему лауданиум, понемногу урезая дозу.

– Мы должны быть бережнее с этим средством, – сказал он Эмеральде, – у меня его, увы, не много.

– Но мальчик страдает, – возразила Эмери.

Бен посмотрел на нее с участием, и вдруг под маской холодного равнодушия она увидела другого Бена, глубоко и сильно чувствующего человека, омраченного тяжелым горем.

– Я стараюсь приберечь свои запасы до момента, когда они действительно станут необходимыми, а он не за горами. Мы ведь не в Сент-Луисе и не в Ныо-Орлеане, где можно забежать в любую лавку и купить все, что нужно. Мы предоставлены сами себе.

– О… – Только сейчас Эмери осознала, насколько они изолированы от всего мира. И если с ними что-то произойдет, они должны будут обходиться тем, что есть под рукой.

Прошло несколько дней с тех пор, как они миновали форт Ларами. Дорога вдоль реки оборвалась, и им пришлось углубиться в горный массив, угрюмый и мрачный. Его название – Черные Холмы – вполне соответствовало ему.

Они видели ручьи, перегороженные бобрбвыми плотинами, оленьи тропы, сброшенные рога. Видели они и волчьи следы, слышали по ночам леденящий душу вой. Индейцы, если верить Мэйсу, считали эти горы священными, но Эмери они казались унылыми, внушающими страх.

Сейчас она быстро шла мимо остановившихся повозок, не обращая внимания на горы, на окружающий пейзаж: голые вершины и сосны. Только бы Тимми стало лучше!

Проходя мимо повозки Вандербушей, она увидела спящих в тени Труди и Кэтти.

За последние дни из чувств, что питала Эмери к Труди, осталась только злость. Она слышала, как Марта Ригни рассказывала о том, что едва не случилось с Труди в форте Ларами, но Эмери не считала то, что могло произойти, катастрофой. Труди сама искала встреч с этими мужчинами, как и встреч с Мэйсом.

Она бросила презрительный взгляд на спящую Труди. Девушка лежала, задрав юбку выше колен. Грудь ее благодаря тесноватому лифу казалась еще пышнее. Даже во сне Труди выглядела распутной.

– Эмеральда. – Бен Колт подошел к ней с ведром воды, набранной из протекавшего мимо ручья. – Как Тимми?

– К сожалению, ему не лучше.

Она подождала, пока он донес воду до своей повозки, и они вместе направились к повозке Уайлсов.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила Эмери. – Нет сил смотреть на его страдания.

– Ничего, – хрипло ответил Бен, – за исключением ампутации.

– О! – Эмеральда отпрянула от него. – Вы считаете, что все идет к этому?

– Да.

– Но вы знаете, что Маргарет на это не пойдет. Она против, и Оррин тоже.