Увидев, что девушка в черном готова расплакаться, Маргарет Уайлс растерялась. Уже два дня она жила в этом грязном отеле, целыми днями меряя шагами комнату в мучительном раздумье, правильно ли поступила, пустившись вместе с Оррином в это рискованное путешествие, и слезы не раз подступали к ее глазам. Все эти странные люди – постояльцы гостиницы, ее слабость, тошнота, которая не переставала мучить ее с первых дней беременности…

Но женщине, решившейся на то, на что решилась она, не пристало плакать. Может, ей придется столкнуться с вещами, куда более неприятными, чем грязь и косые взгляды. Кто знает, какие испытания ждут ее там, в диких прериях, – болезни, индейцы, голод. Если она хоть однажды позволит себе эту слабость, ее глаза никогда не просохнут от слез.

Как могла прийти в голову Оррину столь безумная идея? Вероятнее всего, на его решение повлияло письмо брата, полученное ими прошлой зимой, полное оптимизма и радужных надежд.

Итак, Калифорния. Ее ребенку суждено родиться в дикой степи.

И сейчас эта женщина в черном заплакала, словно выразив все то, что мучило Маргарет с тех пор, как они покинули Нью-Орлеан: страх перед будущим, полная неопределенность, тоска по покинутому дому.

– Вам плохо? Прошу вас, мэм, зайдите к нам на минутку. Правда, у нас некоторый беспорядок и не слишком чисто…

Маргарет повернула ключ и открыла перед Эмери дверь. В комнате действительно было неприбрано. Игрушки Сюзанны: тряпичные куклы, деревянные лошадки и кубики – валялись в беспорядке на полу. Возле окна стояли два открытых дорожных сундука, из которых вперемешку торчали какие-то тряпки, платья, простыни и разная домашняя утварь.

– Может, вы присядете? – предложила Маргарет гостье, освободив один из стульев от висевших на нем платьев.

Девочка, получив угощение, тут же принялась обсасывать сахар, облизывая пальчики.

– Простите, – сказала гостья неожиданно молодым голосом. – Я вообще-то редко плачу, но сейчас что-то случилось со мной. Может, это от слабости… Я уже пять дней ничего не ела. И ваша дочурка так напомнила мне мою сестренку…

Как? Девушка голодна?! Маргарет тут же забыла о собственном трудном положении и пристально взглянула на гостью. Тот, кто может оплатить комнату в гостинице, должен иметь достаточно средств, чтобы купить себе что-нибудь из еды. Но женщина в трауре… Может быть, она потеряла кого-нибудь из очень близких людей, возможно мужа, и у нее пропал аппетит.

– Милая, может, вы хотите прилечь? – неуверенно предложила хозяйка. – Постельное белье чистое, вернее, почти чистое.

– Прилечь? Спасибо, не надо. Я уже в порядке. Неожиданно легким движением гостья подняла вуаль.

Маргарет смотрела на девушку во все глаза: да это же почти ребенок! Совсем молоденькая девушка! Едва ли ей исполнилось восемнадцать. У девушки был приятно округлый овал лица, маленький, задорно вздернутый носик и большие, необычно яркие, изумрудного цвета глаза. Из-под уродливой шляпки-таблетки выбивались черные как смоль кудри. Перед ней была юная красавица.

– Господи, я не думала, что вы такая молоденькая! – воскликнула Маргарет.

– Мне восемнадцать.

– Не хотите ли вы сказать, что путешествуете в одиночестве?

– Да, я сама еду в Охо, – ответила девушка.

– В Охо? У вас там семья?

– Ну… Не совсем. Дальние родственники. Троюродные сестры. У меня есть рекомендательное письмо, с ним они примут меня, если, конечно, захотят принять, – добавила Эмеральда.

– Что значит если захотят принять? А если не захотят, тогда что? Как вас зовут? Меня – Маргарет Уайлс, но вы можете звать меня просто Маргарет.

– Эмеральда Реган, – представилась Эмери и грустно взглянула на собеседницу. – По правде говоря, я не думаю, что они примут меня с радостью. Наверняка никто не выразит особого восторга, увидев на пороге молодую девушку с письмом, в котором содержится просьба приютить ее…

– Если вы так думаете, то вам и незачем ехать туда, вот что я скажу.

Женщина вздернула подбородок и впервые за время разговора рассмеялась. Зубы у нее оказались ровными и белыми, как жемчуг. Смех преобразил ее лицо, взгляд потеплел. Всем своим видом она выражала участие.

– Но мне ничего другого не остается. Я не могу больше жить там, где жила раньше, и если кузина Франклин не захочет приютить меня, то мне придется искать работу.

– Работу? – Маргарет бросила взгляд на белые, холеные руки гостьи, очевидно, не знакомые ни с какой работой, в отличие от ее, покрасневших и набухших от бесконечных стирок. – А что вы умеете делать?

– К сожалению, не многое. Я умею рисовать и могла бы преподавать в какой-нибудь женской школе, могу вести хозяйство. Моя тетя обучала меня этому, умею вести счета, заказывать обеды и все такое. Она научила меня заваривать травы, чтобы лечить рабов, когда они заболеют…

«Эта девушка – дочь плантатора. Теперь понятно, почему на ней такое дорогое платье и такие нежные руки», – подумала Маргарет.

– Не думаю, что вам удастся заработать на жизнь, заваривая травы, – как можно мягче произнесла Маргарет. – Сможете ли вы работать поденщицей или няней?

Эмери опустила глаза.

– Боюсь, что нет. У нас всю черную работу выполняли рабы. Но у меня были младшие сестры, – с надеждой добавила она, – и я часто помогала им с уроками. Я могла бы учить детей чтению и чистописанию, могла бы писать письма за тех, кто не знает грамоты. И еще мне кажется, я легко смогу научиться всякой работе. Мисс Франи говорила, что у меня быстрый ум и ловкие пальцы.

– Я в этом не сомневаюсь, – улыбнулась Маргарет. У нее уже появилась идея относительно этой девушки, но вначале следовало побольше о ней узнать и еще уговорить Оррина. И хотя решение было принято ею слишком скоропалительно, ей казалось, что она не ошиблась в девушке.

Им пришлось уехать из Нью-Орлеана из-за Оррина, который работал белым надсмотрщиком на плантации. Плантация была одной из самых доходных в штате, там выращивали сахарный тростник, и Оррин утаил доходы на восемьсот долларов, присвоив деньги себе.

Оррин не был закоренелым преступником, и Маргарет продолжала считать его порядочным человеком, несмотря на совершенный им грех. Но и Дентоны были не подарок. Для них надсмотрщик был в самом низу социальной лестницы, почти на одном уровне с рабами. Миссис Дентон никогда не разговаривала с Маргарет и не позволяла учителям ее детей учить детей Маргарет и Оррина, хотя девятилетний отпрыск Дентонов был того же возраста, что и их сын, но только намного глупее. Если бы Маргарет не была сама учительницей в юности, ее дети так бы и не получили возможности научиться грамоте.

Уайлсы жили в небольшом коттедже из четырех комнат, утопавшем в разросшемся кустарнике жимолости. Дом был расположен в низине, где постоянно скапливалась вода и жидкая черная грязь подступала к самому порогу. В доме всегда было сыро. Маргарет самоотверженно боролась с грязью, ей казалось, что сверкающий белизной пол приподнимает их над тем социальным болотом, в котором они оказались.

Последняя беременность вконец измотала ее. Она страдала варикозным расширением вен, и ноги нестерпимо ныли, тем более что большую часть дня приходилось проводить на ногах: стирать и готовить, снова готовить и стирать, пока она, совершенно обессиленная, не падала на соломенный тюфяк рядом с Оррином. Оррин хотел купить ей кресло со скамеечкой для ног, такое же, как у миссис Дентон, а Тимми, их девятилетнему сыну, – пони. Тимми прекрасно ездил верхом, не хуже хозяйских сыновей.

«Наш мальчик заслуживает того, чтобы иметь хорошие вещи, – не раз говорила Маргарет. – Когда-нибудь он станет настоящим мужчиной: порядочным, сильным и интеллигентным…»

В декабре пришло письмо от ее брата, Адама. Тот рано оставил отчий дом и стал жить своим умом. Они не виделись десять лет. Письмо было не слишком грамотным, зато полным энтузиазма. «Климат здесь, как в райском саду, – писал он, – здесь само все растет, любые фрукты…»