Спустились. Пересекли фойе. Никто не бросился навстречу.

— Теперь мне б без корсетов, сарафан с огромным круговым подолом.

Австра Августовна, конечно, понимает, но виду ведь совсем не подаёт. Покой храмовный остывающей кулисы. Стеллаж библиотечный. Задумываясь, делать вид, что мир стихает, можно в музейной бутафорской, когда костюмы превратятся в экспонаты по мере памяти утраченных спектаклей. А мне не тишина, мне подвиг предстоит. Здесь все умеют дать совет как жить, и как играться с жизнью, и как интерпретироваться в переводах. Никто не знает, как родить, просто родить себе ребёнка. Словно когда-то испугались и вот теперь — бездетны, а время наступило дать совет. Чувство вины и ненависти. Не передали ремесло единокровным по пуповине. По воздуху — нет слов. А мысли сбиты. Соц-арт сковал. Случилось не просто непредвиденное ими — беременная Жанна, случилось страшное — погиб репертуар. Напоминание о том, что мнилось невозможным — спис непорочный материнства.

— Сарафан. С большим подгибом спереди, чтоб каждую неделю по сантиметру незаметно отпускать. Это давнишние портновские уловки. Весь блеск костюмов Голливуда — это искусство эмигрантов. Тех портных, которые покинули октябрьский Петербург. Не беспокойся, всё устроится, ведь Ярославна — образ, а не эпизодическая роль.

— Да я не беспокоюсь за объёмы, мне страшно непонятно, отчего не радуются предстоящим бэбикам на курсах. Что, до меня студентки не рожали?

— Меняется манера жить и двигаться. Ты можешь выбросить, что дали педагоги. Как новогодний костюмчик зайчика, снежинки. Перерости.

— И здесь про красный галстук. Пионер — обязан.

В фойе вошёл «Виктор и Ваныч».  С разрозненным публичным окруженьем, которое лишь он запоминал. Увидел и нахмурился. Австра Августовна куделькой седенькой приветствие поклонное стряхнула и отмела на переносице у Мэтра складки гордеца.

— Идите отдыхать и не забудьте попрощаться с Федором. Он возвращается сегодня в Киев.

В запале эйфории внемлющих студентов, похоже, весь ушёл в стабилизацию партнёрства мастерством. Наверняка не осознал, что тут случилось.

— А вы, Австра Августовн, в шестом часу, на кафедру, прошу, вас, присоединяйтесь.

Сейчас спрошу, ей богу, изображу наивность Ники, и спрошу:

— Виктор Иваныч, а в сказах у Бажова, что главной темы красная нить?

— Борьба сил зла за душу мастера. Стыдно на третьем курсе этого не знать! Бажова мы не ставим.

Получилось, теперь можно и с Федором проститься.

— Ты, волчица канадская! Ведь я ж тебя любил! — Федя сидел немного невменяем. Вокруг стояли старшекурсники с блокнотами. Писали конгениальные мыслишки в неповторимых терминах от Фединой луки. А кто-то ухмылялся от Матфея. Вообще-то надо знать, и, главное, учитывать, что «я люблю»   не означает на театре то, что имеется в виду при жизни и в кино. Считать по театральному: «Я верил в версию, что ты могла бы стать, и версию отстаивал публично, но ты с дистанции сошла в тираж и списана до отреченья, теперь за каждую твою потугу ну просто ни один штамповщик режиссуры не преминёт поставить дохлой мухи, поскольку это будет, что слону дробина, что рыбке зонтик, и всё, что ты произнесёшь, нужно записывать в программке, поскольку зрителю твои слова, что телеграфный столб, который в зал послали! До фонаря и все твои актёрские маночки, поскольку это всё литература, а мы литературу здесь не ставим, Шекспир не Тютькин! Для вас мазурить на паркете можно и постановками Му-Му, как хороши, как свежи были розы — в театре это не сыграть, это для тютькиных! Они ошиблись дверью! Ну, что вы смотрите теперь фиалкой в проруби? Оставьте свои розовые слюни! Это всё про литературу! А здесь у нас — про режиссуру, здесь — негр приехал в совхоз Троицкий надо играть…»

— Позвольте пару слов «про режиссуру»? 

— Беседы с Федором двадцать четыре часа в сутки способны говорить про режиссуру. Общение возможно только тогда, когда мозг человека двадцать четыре часа в сутки настроен мерцать про режиссуру. Хотя мне будет желательно сегодня к ночи попасть на поезд, способный уйти на Киев ближе к полуночи.

Произведя на старшекурсников эффект по исцелению благокознённой притчей Фёдор прислушался:

— Есть тема взаимодействия конфликтов сил зла за мастера.

Вопрос был послан и втекал в сознания. Когда вибрация в пространстве улеглась, раздался голос на театре:

— Это не тема, это проблема. Раскрытье и развитье идет через идею и тему, а конфликт вскрывается через проблему.

— Как выстроен конфликт борьбы сил зла за мастера в Бажовском «Каменном цветке»? 

— Предельно просто: дьявол — всегда нелеп. Довольно слабая фигура, разбить горшок он может, склеивать — никак. Презумпция обратного таланта. Троичный креатив: создать — разбить и склеить.

— Понятно, чудо-диво и возрожденье.

— Да, но вы должны учесть, что дарованная сущность бога — талант, — которая и делит ротацию людской натуры на грань «ремесленник»   и «мастер»,  является крестом и тяжкой ношей.

— Утяжеляется внутренней борьбой за противостоянье силам зла?

— За счёт сопротивленья идет раскаиванье через отчаянье и отреченье.

— И мастер разбивает свой малахитовый цветок?

— Во имя возвращенья в люди.

Федя умел вплетать извилины. Его бравада хулиганством речи не заставляла нас покинуть событийный ряд того, что ведал Федя. Витийствуя вульгарностью натуры на прилюбезных словесах, охайник был хороший логик и не сбивался на понтах и перекрёстных рассужденьях сложнейших авторов.

— Не всё укладывается в понятья, я всё же акцентировала смыслы: цветок Бажова. Там олицетворенье силы — женщина. Хозяйка.

— Она — не силы — она — господства.

Он обнаружил голосом проблему, в которую нас заблужденье привело. Сусанин леса. Высший Мэтр. Возник внезапно. Его обыкновение подкрасться. Дебри — горы. Вот оно, дно океана предвечного — сушею сделалось, всё что по морю хожено. Теперь аки посуху.

Теоретически возможность появленья Великих Мэтров в расположеньи общежитья не возбраняется. Но вот практически такое — редкость. Сегодня раритетный случай предстал в дверях, держал в руках букинистический приоритет: альбом по сценографии.

Каплини:

— В подарок на прощанье — японские изыски сценографии. Киев грядёт к самостоятельности, а это на английском — международного значенья.

Инпосланец Фёдор:

— Черезвычайно благодарен. Будет достойным пополненьем в мою коллекцию антиков по театру.

Каплини:

— Достойну быть!

Фёдор:

— На том стоим.

Они расстались. Как оказалось, навсегда.

Однако, Мэтр счёл эту реплику нахальством, сказался кафедрально занятым и, окаянного века сего последней пустующей сути пути образуя, оборотился вкруг себя солидной полостью брюшною и вышел весь.

— Беги, договори, дослушай, он опирался о тебя глазами.

Как лютости Каплини слыли притчей, так Федина обдержанность не доставала дна. Обычно противостоянье мастеров раскалывало курсы, а тут вдруг непривычное: «беги, договори, дослушай».  Противоополчения тщатся к благотворениям, когда сути невызнаны. До способного кануть вдаль поезда, самому не проникнуться. Пока додумала — догнала. А страшно было.

— Мэтр, что такое опыт?

— Отвратительная вещь. Это накопившийся страх.

— Тогда зачем Хозяйке медной горы опыт мастера?

— Да вовсе незачем. Я же сказал, она — господства. Ты понимаешь? Госпожа — хозяйка. Она не зло и не добро, она метаморфоза проявлений добра и зла, как ящерица — не змея, хотя из их родства, и хоть мудра — не ядовита. Как радуга — луч, но кривой — изогнутый в змею. Переливается всеми лучами. Впитал весь опыт гроз и сам страшится — змеёю исчезает.

— Но при таких господствах, зачем ей мастерство каменореза?

— А ей не нужно мастерство. Ей нужен мастер. Это сути двух начал в природе. Соединенье в вечность.

— Слово «вечность»?  Ещё одна загадка…

— Вот именно, как мальчик Кай: когда сольются льдинки — ты окунёшься в вечность. Приобретенье или открытье ступени мастерства при целях обретения господства.