В конце ноября 1877 года Сергей Петрович в связи с болезнью выехал из ставки в Петербург. Перед тем он написал жене: «…Мои нервы слишком натянулись за это время, чтобы сносить долее тяжелое положение лейб-медика».

В Петербурге состояние здоровья Сергея Петровича улучшилось, и он приступил к обычной работе. Занялся он также обработкой своих фронтовых записей. За время пребывания на Балканах Боткин сделал много наблюдений, накопил материал. Недаром он писал об этом жене: «…важно то, что я видел и могу иметь право голоса на будущее время». Теперь Боткин с полным правом утверждал, что огромные потери на войне происходят не только от ранений, но и от заболеваний.

«…Военный врач настолько же должен быть знаком с хирургией, как и с внутренними болезнями. Во всех войсках смертность от внутренних болезней преобладает; только в военное время хирургические больные увеличиваются; но и тут появляющиеся от окучивания людей различные эпидемические формы опустошают иногда ряды солдат гораздо сильнее, чем неприятельские выстрелы». Чтобы избежать этого, Боткин требовал от врачей изучения особенностей заболеваний в войсках, а также изучения местности, где стоят воинские части, климата и других условий. Боткин учил находить связь между случаями заболеваний среди военных и среди местного населения.

«Зная причину, — говорил он, — можно ее устранить, понимание особенностей местной патологии дает возможность врачу не только лечить больных, но и предупредить распространение болезни».

«Военный врач должен быть настолько же хирургом и терапевтом, насколько он должен быть натуралистом, ибо без хорошего знания естественных наук немыслима разумная гигиена солдат. А эта последняя наука, в состав которой должно войти изучение быта солдатского во всех возможных фазах, должна быть основанием главнейшей деятельности военного врача; предупредить развитие болезней, уменьшить число заболевающих будет еще важнее, чем вылечить захворавшего». Боткин требовал от терапевтов знания инфекционных болезней и в свете этого стремился изменить программу занятий в университете и в академии.

Боткин настойчиво указывал на тяжелые последствия от неустройства быта во время войны и требовал от врача энергичного вмешательства в организацию условий питания, жилища, обмундирования солдат. В его полевой терапии этому отведено большое место. Работая над разделом организации быта, Боткин иллюстрировал его своими собственными наблюдениями. «Есть возможность существования даже такого дивизионного начальника, как Б. Из его дивизии обыкновенно привозили всего больше тифозных и тяжело больных, которые даже умирали дорогой; а он, против мнения своих врачей, пришел к тому убеждению, что мясо солдату вредно, перестал кормить мясом и не обращал никакого внимания на увеличивающуюся болезненность и смертность в своей части».

Беспощадной критике подвергает Боткин способы транспортировки раненых и больных. «Обыкновенно самая элементарная телега должна доконать дело, начатое турками, — гневно заявлял он и категорически требовал: — Мытарства, вытаскивания с телег, голодание по суткам — все это должно быть совершенно изъято из практики».

Основным в положениях Боткина по вопросам организации терапевтической помощи в военное время было то, что они давали возможность не только лечить, но и предупреждать болезни. Они являлись выражением нового, нарождавшегося в те годы направления, названного предупредительной медициной.

В семидесятые годы «Отечественные записки», выходившие под редакцией Салтыкова-Щедрина, Елисеева и Некрасова, оставались верны традициям «Современника».

С Некрасовым Боткина связывала многолетняя дружба. Б Петербурге Сергей Петрович узнал, что тяжелая болезнь Некрасова обострилась. Он поехал на Литейный проспект навестить больного.

Некрасов лежал на диване. Около него стоял столик, заваленный рукописями. Николай Алексеевич полулежал на высоких подушках и что-то писал. Пальцы, держащие листы бумаги и карандаш, были худы и бледны. Изможденное лицо, ввалившиеся глаза.

Сергей Петрович с грустью заметил, какая разрушительная перемена произошла с Некрасовым. Под простыней угадывалось иссушенное болезнью тело — острые колени и бессильные ноги.

Боткин рассказал больному о положении на Балканах, сказал, что читал в «Отечественных записках» его стихотворение «Осень», посвященное войне, и спросил о здоровье. Некрасов ответил хрипло:

— Недуг меня одолел, и муза ко мне явилась беззубой, дряхлой старухой.

В кабинет вошел Пыпин, он был чем-то возбужден и на вопрос Боткина, что с ним, вынул из жилетного кармана вчетверо сложенную бумагу. Это было письмо от Чернышевского.

«Если, когда ты получишь мое письмо, Некрасов еще будет продолжать дышать, скажи ему, что я горячо любил его, как человека, что я благодарю за его доброе расположение ко мне, что я целую его, что я убежден: его слава будет бессмертна, что вечна любовь России к нему, гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов.

Я рыдаю о кем. Он действительно был человек очень высокого благородства души и человек великого ума… И, как поэт, он, конечно, выше всех русских поэтов».

Выслушав эти слова, Некрасов еле слышным шепотом проговорил:

— Скажите Николаю Гавриловичу, что я очень благодарю его; я теперь утешен: его слова дороже мне, чем чьи-либо слова.

27 декабря 1677 года Некрасов умер.

Вскоре после смерти Некрасова Сергей Петрович сблизился с Михаилом Евграфовичем Салтыковым-Щедриным. Особенно сошлись они в восьмидесятые годы, когда Михаил Евграфович тяжело болел. Боткин был очень высокого мнения о Щедрине. «…Сколько ума и правды», — писал он о его произведениях.

Письма М. Е. Салтыкова-Щедрина свидетельствуют о дружеском расположении к Боткину:

«…доволен, что проведу лето в Териоках, потому что и 8 верстах Боткины»..

«Боткина вижу каждый день».

Саркастичный Щедрин часто прибегал к гиперболическим выражениям и язвил по поводу своих друзей: «Боткины живут, как принцы оранские, и имеют в своем шато 42 комнаты… По воскресеньям у них полно гостей и такой шум, что я бывать не решаюсь». И еще: «О Боткине знаю одно, что они по субботам служат в своей церкви всенощную, а по воскресеньям — обедню, для чего приезжает к ним поп из Выборга», — писал он Белоголовому.

Белоголовый знал, что все это не так, что церковь не у Боткиных, что у них далеко не 42 комнаты, что шумят больше дети и молодежь, а сам Боткин или принимает больных крестьян, или работает у себя в кабинете. «Хорошего вы мнения о ваших знакомых!» — писал он Щедрину.

Михаил Евграфович отвечал Белоголовому: «На это могу сказать по чести: да, хорошего. Но я так измучен и так всем надоел».

В 1885 году М. Е. Салтыков-Щедрин в своем духовном завещании просил Сергея Петровича и Екатерину Алексеевну позаботиться о его детях.

Большой дружбой был связан Сергей Петрович с художником Крамским, который также был его пациентом. Крамской просил Сергея Петровича позировать ему. Сергей Петрович смущенно отнекивался, говорил, что он лишь скромный лекарь, но Крамской все же написал его портрет.

В 1878 году Боткин был избран председателем Общества русских врачей. Членом общества Боткин состоял со дня его основания в 1861 году, но за последнее время почти перестал бывать на его заседаниях. Боткина не удовлетворяли нерешительность общества и те мелкие и незначительные задачи, которые оно перед собой ставило. Он не мог забыть, как в 1865 году был отклонен его план организации эпидемиологического общества. Сергей Петрович не понимал, как можно было не поддержать проект организованной борьбы с эпидемиями.