Коваль покачал отрицательно головой.

— Если пистолет в колодце, вы его найдете.

— А с этой Пойдой?.. Ее алиби нужно проверить.

— Поручим Биляку.

— Какая странная история!..

— Трагическая, Юрий Иванович… По-человечески мне жалко эту женщину.

— Если она говорила правду, многое объясняется.

— Да, — задумчиво согласился Коваль.

Когда Бреус вышел, он вынул из ящика фотографии с опечатками туфель Зои Анатольевны. Несколько секунд рассматривал их, потом, улыбнувшись, одну за другой порвал и сунул обрывки себе в карман.

«Если бы Юрий Иванович хоть на миг представил, чьи следы обнаружил и снял! — добродушно подумал он. — Наверное, это тот случай, когда муж узнает последним… Или совсем не узнает! Даже если он детектив».

Со двора доносились знакомые звуки. Стукнули дверцы газика, и загудел мотор.

Коваль выглянул в окно. Машина словно бы выпрыгнула на улицу. Сидящих в ней подполковник не видел, но знал: капитан Бреус поехал в Вербивку. Об этом можно было догадаться и по громкому стуку дверцы, и по тому, как с ходу взревел мотор и почти одновременно газик рванулся с места. Машина будто знала характер начальника уголовного розыска, особенно когда тот пребывал не в настроении.

Коваль отошел от окна. У него настроение было хорошее. Считал, что поступил разумно и справедливо, навеки скрыв от запальчивого Бреуса маленькую тайну его жены.

* * *

Из Вербивки капитан вернулся к вечеру. Он весь сиял. Как иногда бывает, казавшееся очень сложным задание словно бы выполнилось само собой.

Когда начальник уголовного розыска пулей влетел на второй этаж, Коваль находился у майора Литвина.

Бреус, откозыряв, хотя это было совсем не обязательно, тем более что в повседневной жизни не придерживались этих формальных правил, и не сказав ни слова, торжественно положил на стол майора какой-то увесистый предмет, завернутый в белый платок.

Ни Ковалю, ни Литвину не нужно было объяснять, что это такое. Еще до того как Бреус развернул платок, они поняли, что наконец-то найден парабеллум Чепикова.

Пистолет лежал черной тяжелой массой с налипшими на нем песчинками и крохотными щепочками, травинками, хвостиками листьев, и только ствол таинственно поблескивал нестареющей сталью.

В руки парабеллум не брали, чтобы не стереть ничьих отпечатков и не оставить своих.

— Он весь в крови, — сказал Литвин, низко наклонившись над пистолетом, — и отпечатки четкие, невооруженным глазом видны. Кровь засохла, следы закрепились.

— Вы его, Юрий Иванович, конечно, не из колодца достали, — заметил Коваль, рассматривая рукоятку с отбитой пластинкой, о которой говорил на допросе Чепиков. — Вода, даже стоячая, размыла бы следы.

— Где же вы нашли, Юрий Иванович? Подробнее, — попросил Литвин, опускаясь на стул.

— В лесу. Почти рядом с домом. В восьмидесяти пяти шагах. Сам не знаю, как на глаза попал!.. Вышел прямо на него! — Радостное возбуждение еще не оставило капитана, и он изъяснялся отрывочными фразами. — Словно ждал меня. Лежит, миленький, под старым грабом! В развилке корня. Лишь слегка прикрыт травой и молодой порослью! Иду себе… Гляжу — парабеллум! Даже зажмурился: не сон ли?! Раскрыл глаза — лежит! Тогда расстелил на земле платок и палочками осторожно перенес его. Завязал, значит, платок…

— А в колодце искали?

— Все обшарили, каждый сантиметр дна прощупали — и, конечно, ничего… Знаете, когда в колодце искали, у меня было чувство, что даром стараемся… Решил побродить по лесу. Почему — и сам не знаю. Чтобы нервы успокоить… А в лесу вдруг чувствую, что я его, — Бреус кивнул на пистолет, — сегодня обязательно найду… И вот иду, иду, никуда не сворачивая, — и пожалуйста!..

— Значит, интуиция, — согласился майор. — Но и случаю поклониться стоит… Как же это мы его раньше не нашли?! Вроде все кругом обшарили.

— Это в сторону реки, Сидор Тихонович… Может, Чепиков добежал туда, споткнулся об этот самый корень и выронил пистолет, а потом, не помня себя, побежал назад, к дому, где его и схватили…

— Знаете, бывает, — перебил Бреуса Коваль, — смотришь на вещь и не видишь. Тем более что пистолет упал в траву, под дерево.

— Но какое у меня было предчувствие, вы себе не представляете! — не мог успокоиться Бреус.

Дмитрий Иванович улыбнулся.

— Некоторые считают, что с развитием криминалистической техники роль интуиции уменьшится. Но я не согласен. Техника никогда не заменит полностью человека. Потому что не только наука и техника развиваются. Меняется и сам человек, он становится интеллектуальнее. Исчезает атавистическая острота предчувствий, но чувства, развиваясь, становятся тоньше и осмысленнее, так как это развитие основывается на более высоком и более богатом интеллекте и знании…

Рассуждения Коваля показались майору очень сложными и не к месту. Но вслух этого не высказал.

— Проведем опознание Чепиковым своего оружия, а потом пошлем парабеллум на исследование. Интуиция вещь хорошая, но ее, к сожалению, к документам не подошьешь, — сказал Литвин, ни к кому не обращаясь, — а вот экспертиза на все даст ответ…

— Ну вот, — удовлетворенно произнес Литвин, вынимая из большого конверта только что полученные фотографии следов на парабеллуме и заполненные бланки экспертизы, — наконец имеем прямое доказательство, завершающее нашу работу. — Он разложил снимки на столе в несколько рядов, как раскладывают карточный пасьянс, всем своим видом приглашая Коваля и капитана Бреуса начать последнее оперативное совещание. — Прямо гора с плеч. Я, как видите, не ошибся в отношении Чепикова.

Все трое, склонившись, рассматривали увеличенные фотографии парабеллума и отпечатки пальцев на нем.

— Пистолет почти весь в засохшей крови Лагуты, как свидетельствует экспертиза, и следы пальцев Чепикова отчетливо видны… — продолжал Литвин. — Нам повезло, что не пошли дожди.

— Да, — вздохнув, согласился капитан Бреус. Сегодня у него уже не было того торжествующего вида, как тогда, когда он привез парабеллум. Доказательства свидетельствовали против Чепикова, и ему почему-то это было неприятно.

— Интересно, каким образом на пистолете оказалась кровь Лагуты? — осторожно заметил Коваль.

— Чепиков испачкался в его крови. Очевидно, не только выстрелил, но еще и набросился, — допустил майор.

— Кровь Лагуты попала на пистолет уже после выстрела. О чем это говорит? — Коваль помолчал, давая возможность собеседникам самим сделать вывод.

В глазах Бреуса зажглись удивленные огоньки.

— Нельзя утверждать, — продолжал свою мысль Коваль, — что Чепиков сперва выстрелил, а потом испачкался в крови. В таком случае эта кровь смазала бы отпечатки его пальцев. Наличие четкого рисунка на металле и дереве окровавленной рукоятки свидетельствует, что пистолет очутился в руках Чепикова уже после того, как пролилась кровь Лагуты. То есть после убийства.

— Он мог держать его и до и после, — не отступал майор.

— Вполне возможно, тем более что раньше он сотни раз брал в руки этот парабеллум.

Начальник милиции старался понять, к чему клонит Коваль.

— Я хочу сказать, что эти отпечатки еще нам ничего не доказывают: есть они или не было бы их — все равно. Для нас важны и доказательны только те, которые образовались до, точнее — во время выстрела…

Литвин подумал, что в словах подполковника есть смысл.

— Поинтересуемся другими следами, — Дмитрий Иванович взял со стола два снимка. — Правда, они еле заметные, поэтому эксперты сфотографировали пистолет при боковом освещении, делающим снимок более рельефным… Всех, кто держал в руках этот парабеллум, теперь трудно установить, поскольку рукоятка, как и некоторые другие части, испачкана кровью. Но вот на затворе и на стволе остались чуть различимые следы. Как определяет экспертиза, пистолет за ствол держала Мария.

— Могла схватиться за него, когда Чепиков целился, — согласился майор.

— Но вполне допустимо, согласно экспертизе, Сидор Тихонович, что при выстреле Мария могла держаться и за рукоятку, — возразил Коваль.