Настала тишина.

— Аллаур-сын! — свирепея, выругался Эльдар. Он хотел броситься туда, где свалился Жираслан, и сам упал. — Что сделал ты, сын безумного? Зачем?

Казгирей в растерянности опустил карабин.

Астемир осторожно шагнул вперед, к темному отверстию, откуда несло теплом сухой, старой ямы и куда соскользнул Жираслан. Со всех сторон к кладбищу бежали люди. Астемир спустился в полуразрушенный склеп и скорее угадал, чем увидел, в теплом, душном мраке Жираслана. Он лежал навзничь — без шапки, весь измазанный землею.

Когда его вынесли, он дышал, но был без памяти. Травинки застряли между газырями на дорогой черкеске голубого цвета, под ногти забилась земля. Лицо Жираслана все еще было красивым.

Возбужденные боем конники собрались вокруг раненого, и каждый старался хорошенько рассмотреть его — Жираслана, абрек-пашу. Кучук угрюмо спросил:

— А конь его… ранен или убит?

— Ранен в переднюю ногу, — отвечали Кучуку.

Дыхание Жираслана становилось частым и шумным. Эльдару сейчас больше всего хотелось довезти его живым до Нальчика, он торопил с отъездом. Астемир отдавал распоряжения. Раненных в бою конников сносили в ближайшие дома. Решили оставить здесь и старика хаджи, который до конца боя пролежал в кустах и все еще не в силах был произнести хотя бы слово. Для Эльдара и Жираслана настелили в тачанку побольше соломы, туда же посадили и Саида. Отряд двинулся в обратный путь.

Саид всю дорогу бормотал про себя молитвы, а Эльдар морщился от боли при каждом толчке и, хмурясь, прислушивался к дыханию Жираслана.

Следом за отрядом уже несся по аулам слух, что Эльдар и Астемир из Шхальмивоко застрелили Жираслана и везут его тело в Нальчик.

Сарыма поправилась. Наташа сказала ей, что скоро ее отпустят домой.

А пока Сарыма старалась помогать сестрам. Свободные часы они с Наташей проводили в маленькой комнатке, которая называлась «докторская» и где стояла койка Наташи.

Окно выходило в садик, примыкавший к большому Атажукинскому саду. Ветви старого каштана, которого не сумела одолеть засуха, как бы с любопытством заглядывали сюда, рассматривая сложенные на подоконнике красивые вещи.

За время болезни набралось много подарков. Были тут и подарки, что предназначались Сарыме еще к свадьбе, были и другие, которыми добрые люди хотели выразить свое сочувствие Эльдару и его невесте по случаю несчастья. Пестрели красивые ткани, шелковые платки, поблескивали флакончики с «душистой водой».

В последнее время Эльдар стал заходить еще чаще. Сарыма не сразу узнала, что он ходит на перевязки к доктору и наблюдает, хорошо ли караулят лежавшего в больнице Жираслана.

Сразу же после возвращения из Прямой Пади Эльдар был назначен не только командиром отряда, но и заместителем начальника управления. Наблюдение за пленником стало теперь его прямой обязанностью. У койки абрек-паши сменялись и дежурные, и сестры, и караульные. Конечно, Жираслан не был в силах уйти, но около больницы уже не раз замечали подозрительных людей из дальних аулов, из Чечни и Ингушетии, где у него оставалось немало друзей.

Сарыма не знала, что находится под одной кровлей с человеком, который хотел ее убить, Эльдар же страдал из-за этого еще сильнее. Он давно спрашивал доктора, не пора ли отпустить Сарыму. Слезы Сарымы убедили его не возвращаться обратно в дом Жираслана.

Все складывалось бы хорошо для Сарымы, если бы не предстоящая разлука с Наташей.

На любовь Сарымы Наташа отвечала тем же. Им не нужно было много слов, чтобы понимать друг друга.

— Скоро придет Эльдар, — скажет Наташа и улыбнется.

— Скоро придет Эльдар, — и на этот раз проговорила Наташа, оглядывая через окно вечереющее над деревьями небо.

Но теперь она не улыбнулась.

Не улыбалась и Сарыма.

Послышались шаги и мужские голоса. Девушки обернулись к дверям — вместе с доктором вошел Эльдар и — о, радость! — дед Баляцо, наряженный в ту же черкеску, в какой он приезжал за Сарымой в утро свадьбы. То же румяное лицо, те же пучки поседевших густых бровей и огненно-рыжие усы, не поддающиеся времени… Еще большая радость: из-за спины Баляцо выглядывал Астемир, тоже в своей праздничной каракулевой шапке, а за Астемиром — тут уж Сарыма чуть не вскрикнула — Думасара.

О славные, дорогие земляки!

Эльдар пропустил Баляцо вперед.

Зачем приехал Эльдар с земляками, если не затем, чтобы забрать отсюда Сарыму? И конечно, так оно и было: Эльдар назначил отъезд на сегодня, зная, что Астемир и Баляцо должны быть в Нальчике по своим делам…

В комнате сразу запахло шерстью бурок и кожей сапог и чувяк. Сердечко у Сарымы заколотилось. Она вопросительно взглянула на Наташу, потупилась перед мужчинами.

Наташа начала собирать вещи Сарымы.

Баляцо умиленно глядел на Сарыму и не сразу справился с волнением.

— Красавица моя! — заговорил он. — Приятно сердцу видеть тебя здоровой. Но грустно мне, что я не могу взять тебя отсюда с той же лихостью и почестью, с какой посаженый отец брал тебя из дома твоей матери. Ничего… Была красавицей, такой и осталась… Поедем домой.

— Поедешь домой, Сарыма, — подтвердил Эльдар. — Матханов Казгирей прислал коляску.

— Ну, собирайся, да не забывай Наташу, — сказал Василий Петрович.

— Не забывай Наташу, — повторил Эльдар по-кабардински.

Сарыма всхлипнула, Наташа обняла ее. Эльдар и Астемир стали разбирать на подоконнике подарки, увязывать в платки.

Теперь Сарыма увидела, что Астемир прячет что-то под буркой. А Думасара держит в руках лукошко, наполненное такими же баночками с чернилами и пишущими палочками, какие Сарыма видела здесь, в больнице. Сарыма решила, что и это подарки. Но это были чернильницы и карандаши для учеников.

Но вот Сарыма уселась в коляску, с нею рядом села Думасара, Эльдар вскочил в седло, коляска тронулась.

И опять не совсем обычный вид представляла собой эта известная всему городку коляска. Опять на ее подножках — и слева и справа — стояли мужчины в хорошей одежде, и один из них держал в руках лампу, а другой цветистый шар на высокой ножке, — глобус для школы.

Как только коляска покатилась, Баляцо, с лампой в руках, не обращая внимания на стук и тряску, спросил Астемира, державшего глобус:

— Какими же словами ты будешь все это объяснять?

Астемир прокричал в ответ:

— Учеными словами.

— Как можно без языка (то есть без знания русского языка) говорить ученым словами? — недоумевал Баляцо, а Астемир отвечал ему:

— Я все буду объяснять по-кабардински.

— По-кабардински можно хорошо ругаться, а не говорить учеными словами. Еще и букв таких нет, чтобы читать и писать по-кабардински.

— Буду учить кабардинскому языку.

— Кабардинец и так свой язык знает. Зачем учить кабардинца кабардинскому языку? С этим языком никуда дальше станицы Прохладной не сунешься, хотя и будешь знать все слова своего отца и матери. Нет, Астемир, я тут не скажу «ага».

Думасара тоже считала смешным и бесполезным учить кабардинца кабардинскому языку. «Арабский язык, — говорила Думасара, — вот язык самого аллаха. И кабардинец, и кумык, и ингуш — все читают книги по-арабски».

И сейчас, стоя на подножке, Астемир косился на жену, но Думасара, разумеется, не осмелилась бы вмешаться в спор мужчин. Ее дело было оберегать Сарыму, И обе женщины молчали, прижимаясь друг к дружке, или, поглядывая на потемневшее небо, с тревогой и надеждой тихо переговаривались о том, что, кажется, будет дождь.

Спорщики, однако, не замечали надвигающуюся тучу. Посмеиваясь, Баляцо обратился к женщинам:

— На нашем языке только вы, женщины, болтаете да пастухи с коровами разговаривают. И еще, да простит меня аллах, иной раз, когда моя жена разозлит меня, я и сам ищу подходящее слово на нашем языке, чтобы оно мне губы, как перцем, обожгло. А науку наши слова не берут. Для науки нужен такой язык, чтобы он зачерпывал глубину, самую гущу, как хорошая ложка черпает в котле… Что еще заботит меня? В школу пойдут не только дети самых знатных, или толковые, или те, которые ходят в медресе, а все дети аула. Это говорит и Степан Ильич и Инал… А кто же в таком случае пойдет с тяпкой на огород, на пастбище за отарой? От многих слышал я этот вопрос: кто останется опорой в доме, если все пойдут учиться в школу? Скажи мне, Астемир, как это объясняет Степан Ильич? Что он об этом говорит?