Она глубоко вздохнула, как бы набираясь сил перед тем, как высказаться, до конца. Слабая улыбка заиграла на его губах.

— У нас с тобой все с самого начала пошло не так, — неуверенно проговорила Сэм, отводя глаза, но тут же снова поднимая их, словно не по своей воле. — Может, я выбрала неподходящее время для откровенного разговора, но раз уж я нашла в себе силы признаться в худшем, то мне стоит признаться тебе и кое в чем еще. — Она остановилась, чтобы перевести дух, по ее лицу пробежало мимолетное сомнение, а Трэвис мысленно приготовился вынести все, что бы она ни сказала ему. И тогда, тихо, почти со страхом, она произнесла: — Я люблю тебя, Трэвис.

Шумный вздох вырвался из груди Трэвиса. Это был вздох огромного облегчения и потрясения. Облегчения потому, что Сэм могла признаться ему в чем-то ужасном, а потрясения — потому что он своими ушами услышал от нее признание в любви. Элси, присутствовавшая при этом, глубоко утонула в кресле, ее губы шевелились в благодарственной молитве, но ни Сэм, ни Трэвис не замечали ее. В этот момент они видели и слышали только друг друга.

Все еще стоя перед Сэм на коленях, Трэвис взял ее руки в свои и крепко сжал их, словно испугавшись, что он мог ослышаться.

— Сэм, — прошептал он. — О, любимая! Ты в самом деле любишь меня? Потому что если это так, ты сделала меня самым счастливым человеком во всем Техасе, а может быть, и во всем мире.

Она нашла в себе силы только кивнуть головой, но этого подтверждения Трэвису было достаточно. Стащив ее на пол и усадив рядом с собой, он от всей души обнял ее и начал раскачиваться с ней взад и вперед, не выпуская ее из своих рук.

— Я понимаю, я силой заставил тебя выйти за меня замуж, когда ты этого не хотела. С того самого первого дня я приучил тебя ко многим вещам, которые ты не любила раньше, но я не знал, как заставить тебя полюбить меня. Я хотел тебя с нашей первой встречи, Сэм, и потом незаметно сам влюбился в тебя, но я боялся признаться тебе в этом. Я боялся, что ты посмеешься надо мной или, того хуже, скажешь, что я тебе безразличен.

Он взял в ладони ее лицо, засмеялся и нежно поцеловал ее:

— Слава Богу, ты оказалась смелее меня, любовь моя! Зато теперь я буду каждую минуту говорить о своей любви. Я люблю тебя, Саманта Кинкейд! Всей душой и всем существом! Я люблю тебя, и не приведи бог, если ты разлюбишь меня, потому что я с тобой никогда не расстанусь.

Любовью светилось ее лицо, когда Сэм мягко рассмеялась в ответ:

— Начальник полиции, ты не сможешь отделаться от меня, даже если очень будешь стараться.

За два следующих дня Трэвис собрал еще больше сведений, указывающих на то, что именно Нола помогла Билли бежать из тюрьмы. На ранчо, обнаружилась пропажа пистолета и винтовки, прихватила она с собой и несколько сотен папашиных долларов. Нашлись двое свидетелей, которые утверждали, будто бы видели Нолу за городом в день бегства Билли. А теперь они оба исчезли, будто провалились под землю.

Когда Рейф Сандоваль узнал о причастности своей собственной дочери к бегству преступника, его впору было связывать. Сначала он отказывался этому верить, развивая мысль о том, что это Трэвис придумал специально, чтобы спасти от петли и себя и Сэм. Потом, когда опровергать соучастие дочери было уже невозможно, он выдвинул версию, что Билли будто бы удалось каким-то образом уговорить Нолу помочь ему, после чего он снова взял девушку в заложницы. И наконец, когда он более не мог отрицать правду, смотревшую ему прямо в глаза, он начал призывать на голову Билли все мыслимые и немыслимые кары. Наконец, придя в полное отчаяние, он поклялся, что если только доберется до своей дочери, то изобьет ее до полусмерти, а потом вышлет ее в самый далекий монастырь, какой только сможет найти. В конце концов он уединился на своем ранчо, растерянный, посрамленный и абсолютно несчастный.

Когда на следующей неделе в четверг вечерним дилижансом в Тамбл прибыл судья Эндрюс, ни о Ноле, ни о Билле все еще не было никаких известий. Хотя главный преступник сбежал, оставалось еще довольно много дел, которые хоть и были не такими важными, но все равно требовали своего рассмотрения и решения, поэтому судья Эндрюс решил остаться в Тамбле до понедельника. Это давало возможность Эндрюсу еще раз пересмотреть все дела. Сэм за последние дни так измучилась, что привела себя в состояние крайнего возбуждения. Ведь в понедельник судья выслушает свидетелей ее защиты и решит ее дальнейшую судьбу.

— Вся моя жизнь в руках этого человека! — стенала Сэм, волнуясь и наконец-то осознав всю серьезность своего положения. — Что, если бегство Билли так разъярит его, что он решит повесить меня? — Бросаясь в объятия Трэвиса и в страхе прижимаясь к нему, она повторяла: — Ах, Трэвис, скажи им, чтобы меня не вешали! Хотя бы до того, как родится ребенок!

Это был еще только субботний вечер, а Сэм уже довела себя до того, что могла в любую минуту потерять над собой контроль. Элси доказывала Трэвису, что Сэм так болезненно все воспринимает из-за беременности, но Трэвис начинал беспокоиться, как бы она не помешалась. Он тоже не мог дождаться понедельника и решения судьи Эндрюса. Но пока он делал все возможное, чтобы успокоить и утешить ее.

— Душечка, я ни за что не позволю им повесить тебя, — говорил он, поглаживая ее по спине своими большими руками.

Немые рыдания сотрясали Сэм, когда она прижималась ближе к нему, стараясь набраться от него тепла и прогнать страх.

— А что, если… если меня посадят в тюрьму? — хныкала она. — Что, если меня отошлют куда-нибудь далеко и я тебя никогда не увижу?

— Мы этого не допустим, Сэм. — Он нежно вытирал слезы с ее лица. — Послушай меня, любимая. На твоей стороне будут выступать Чес, Элси и Олдричи. Перестань так волноваться, а то еще заболеешь. А это может повредить ребенку, дорогая. Поверь, судья Эндрюс посмотрит на все нашими глазами и решит дело в нашу пользу, Сэм. Я его знаю. Это неглупый человек.

Наконец она уснула на его руках, но эта ночь не принесла покоя ни одному из них. В воскресное утро они сидели на своем обычном месте в церкви, уставившись в затылок судьи Эндрюса, сидевшего перед ними. Увидев его, Сэм чуть не впала в нервный припадок. Когда она попыталась петь, из ее горла вылетал сдавленный хрип, непохожий даже на ее обычное пение. Пастор Олдрич бросил на нее с кафедры страдальческий, но все понимающий взгляд. Альма сочувственно улыбнулась и покачала своей кудрявой седой головой. Сэм зажала рот рукой, сильно толкнула Трэвиса в бок и бросилась по проходу на воздух. При этом она умудрилась задеть псалтырем голову судьи Эндрюса.

Выбежавший следом за ней Трэвис поддерживал Сэм, пока ее тошнило. Потом он нежно вытер ее лицо своим платком и усадил под ближайшее дерево. Хотя она несколько успокоилась, ее лицо оставалось таким бледным, что Трэвис мог сосчитать каждую веснушку на ее носике. Они выделялись, как крошки корицы в сахарнице. С болью в сердце он ласково поцеловал каждую из них.

— Все будет хорошо, Сэм. Я тебе обещаю. Даже если произойдет худшее, я сам лично вызволю тебя из тюрьмы, а Чес и Лу мне помогут. Клянусь, я увезу тебя на какой-нибудь далекий остров, и мы с тобой вдвоем будем там жить, питаться одной любовью и кокосовыми орехами до самой смерти.

Это ее немного развеселило. Со слабой улыбкой она провела дрожащим пальцем по его усам:

— Ты вправду сделаешь это ради меня? Он кивнул:

— И глазом не моргну. Но если честно, то я не думаю, что дело дойдет до этого. А вообще, тебе дорогуша, не следовало стучать псалтырем по голове Эндрюса.

Она громко застонала и закрыла глаза. Потом ее вдруг разобрал смех:

— Я так люблю тебя, Трэвис Кинкейд, мне никто, кроме тебя, не нужен, но в эту минуту мне больше всего хотелось бы выкурить сигарету и выпить большой стакан чистого виски. Вот бы так напиться, чтобы очнуться только после завтрашнего суда. Я была бы тебе безмерно благодарна.

— У меня есть идея получше этой, — торжественно сказал он. Он помог ей подняться на ноги и повел домой. Дома он отнес ее на руках в спальню. С большой осторожностью и деликатностью он раздел ее. Он принес ей немного самого лучшего бренди и дал выпить, чтобы она немного расслабилась, дал ей затянуться несколько раз его сигаретой и потом сделал ей такой массаж, от которого Сэм показалось, что у нее размякли все кости. После массажа она стала податливой, как тряпичная кукла, из которой удалили набивку, и постепенно провалилась в забытье без сновидений.