В этот торжественный день, 14 мая 1896 года, Константин Константинович проснулся в половине шестого и первым делом вышел во двор Потешного. Двор весь был залит солнцем, а небосклон — совершенно чист. С души как камень свалился. В шесть часов из арсенала, ставшего базой для кавалергардов, раздались звуки военного оркестра. Он отправился на небольшую прогулку и увидел сотни тысяч людей, уже занявших кремлевские площади. Похоже, вся Москва с раннего утра хлынула к Кремлю. Площадь между соборами пестрела красным сукном помостов, золотом и серебром мундиров, невиданным доселе разнообразием одежд. Через площадь к амфитеатру трибун, установленных полукружием от Благовещенского собора до церкви Двенадцати апостолов, спешили люди, чтобы занять свои места. Трибуны были устроены и между Благовещенским собором и Красным крыльцом, у которого уже собирались кавалергарды, участвующие в процессии. Часть из них с обнаженными палашами уже выстроилась шпалерой от Красного крыльца до южных ворот собора. Путь торжественного шествия был устлан красным сукном и отделен от трибун невысокими перилами.

Возвращаясь в Потешный через большие залы Кремлевского дворца, он увидел, что кавалергарды под командованием своих офицеров уже выстраиваются у дверей на выходах из зала в зал. В одном из залов он встретил командира наряда штаб-ротмистра маркиза Паулуччи. Оказалось, кавалергарды еще в три часа ночи были доставлены в помещения кремлевского арсенала для переодевания в парадную форму. Большинство из конногвардейцев надевали ее впервые, а без посторонней помощи здесь было не обойтись. Лосины, например, натягивались мокрыми, только высохнув на теле, они приобретали нарядный вид. Маркиз рассказал об одном происшествии, которое представило Императрицу Марию Федоровну внимательным и заботливым шефом полка. В коронацию 1883 года как-то не задумались о том, что кавалергарды будут находиться в Кремле и стоять в нарядах с трех утра до четырех-пяти часов дня. Нижние чины все это время оставались без пищи, и с некоторыми случился голодный обморок. Вчера Мария Федоровна поинтересовалась у командира полка Гринвальда, накормлены ли ее кавалергарды. После этого командование срочно договорилось с дворцовым ведомством и полку было отведено специальное помещение, куда доставили пироги с рисом и даже бочонки с красным вином. Там же дежурили и полковые врачи.

Вернувшись домой и переодевшись в парадный Преображенский мундир, Великий князь проделал обратный путь к Красному крыльцу. Ровно в семь часов загудел колокол Ивана Великого и начали салютовать пушки с Тайницкой башни. Константин Константинович механически стал считать залпы — двадцать один. Московские колокола подхватили эстафету Ивана Великого и наполнили город праздничным перезвоном. В таинственной глубине голубых небес с пронзительным криком носились ласточки, обещая первый жаркий весенний день. Войска уже построились, трибуны были заполнены до отказа. Люди стояли так плотно, что видны были только головы, целое море голов. В восемь часов Великий князь уже был в парадной гостиной Большого Кремлевского дворца. Здесь собирались члены романовской семьи и иностранные принцы. Без четверти девять двери растворились, и в зале появилась Императрица Мария Федоровна. На лице ее не было ни радости, ни торжественности. Напротив, корона и яркая порфира совершенно не ладили со страдальческим выражением ее прекрасного лица: вдовствующая Императрица напоминала разубранную жертву перед закланием. У Константина Константиновича защемило сердце: с таким лицом она может испортить весь праздник. Он мысленно посылал ей сигналы: пожалуйста, возьми себя в руки, думай о сыне, чтобы Бог дал счастье ему и России. Императрица кивком головы поприветствовала всех и никого в отдельности и направилась в Успенский собор.

Церемония святой коронации длилась около четырех часов. Когда обряд закончился, члены семьи Романовых, начиная с Императрицы-матери, поочередно поздравляли Царя и Царицу. Когда подошел Константин Константинович, Государь в ответ на поздравление обнял и поцеловал его.

Потом была трапеза в Грановитой палате, которую Великий князь вместе со всей семьей наблюдал в низкое окошко тайника. Для зачарованного Константина Константиновича часы пролетели как минуты, всё было как во сне. Пусть это и спектакль, но спектакль гениальный по силе воздействия на православную русскую душу.

Дети устали и попросились домой — вместе с Мамá и женой. Он проводил их к парадной карете Мамá, голубой с золотом, с форейторами и двумя лакеями на запятках. Самому же хотелось увидеть офицеров-преображенцев, чтобы поделиться впечатлениями. Он дал команду подать экипаж и поехал к Тверской, в сторону генерал-губернаторского дома.

— Вы были правы, Ваше Императорское Высочество! Государь короновался в Преображенском мундире! — едва поздоровавшись, воскликнул капитан Вельцин. И сразу осекся: — Сам я, правда, не видел — был в дальнем наряде, но уже слышал.

Константин Константинович знал, что увидеть шествие Царской четы могли только два унтер-офицера и пять нижних чинов, свободных от наряда.

— Что ж, капитан, хотелось бы, чтобы церемонию святого венчания на царство увидела вся Россия, но, к сожалению, это невозможно. Но, уверен, представители народов России, кому выпало счастье присутствовать при торжественном шествии в собор и на обряде коронации, а таких было десятки тысяч, со всеми подробностями расскажут землякам об этом торжественном событии. Вам же большое спасибо, капитан, вы обеспечивали порядок и отлично справились со своей задачей. Как, впрочем, и все преображенцы.

Скоро вокруг Великого князя образовался кружок из офицеров, и все просили рассказать, что происходило в соборе и вокруг него. Он посмотрел на часы:

— Хорошо, полчаса у меня есть. Царское шествие началось в десять часов. Его открыл взвод красавцев-кавалергардов в блестящих касках с орлами, в белых мундирах и красных супервестах. Затем два церемониймейстера с жезлами вели за собой нескончаемую процессию представителей русских волостей, городов, земств и дворянства. Они олицетворяли всю Россию, которая прокладывала путь Государю к месту священного коронования. За ними шли представители первопрестольной столицы нашей и чины Министерства Императорского двора, за ними — депутаты казачьих войск в мундирах и черкесках. За ними втягивались в собор губернские предводители дворянства и сенаторы в своих красных, расшитых золотом мундирах, министры и члены Государственного совета… Войска взяли «на караул». Под гром барабанов и бой колоколов высшие сановники несли императорские регалии. Их встретило высшее духовенство. Митрополит Киевский Иоанникий окадил регалии фимиамом, а митрополит Московский Сергий окропил их святою водой… Мощное «ура», казалось, раскатилось над всей Москвой. Оркестры заиграли «Боже, царя храни». Всем стало понятно, что на Красном крыльце появилась августейшая чета. Им предшествовали взвод блестящих кавалергардов, гофмаршал, обер-гофмаршал и верховный маршал с жезлом. Государь был в нашем родном Преображенском мундире, с порфирой поверх его. Государыня — в серебряном платье в русском стиле и золотой мантии, обитой шкурками горностая. Позади Их Величеств ступали ассистенты, родные дяди Государя, за ними — министр двора, военный министр, командующий императорской главной квартирой и командир Кавалергардского полка генерал-майор Гринвальд с обнаженным палашом. Закрывали это впечатляющее шествие четыре статс-дамы и фрейлины Ее Величества…

В этот момент появился еще один свидетель священной коронации, полковник Кашернинов:

— Я, между прочим, запомнил ваши слова о том, сколько весит наряд Императрицы, и практически не спускал с нее глаз. Представьте, Александра Федоровна за все эти часы ни разу не показала, что на ее плечах такая тяжесть. Выступала как лебедушка, с доброй улыбкой на устах! А ведь двадцать три килограмма в течение четырех часов — не шутка…

«Нелегко быть Императрицей в России, но первое испытание тонкая и хрупкая Аликс выдержала. В добрый путь», — подумал Константин.